Мылся он долго и вышел чистый до хруста и умиротворённый, будто с грязью и засохшим на теле потом смыл и усталость. Так же не спеша и тщательно вытерся, оделся в чистое и пошёл к себе. В повалуше развесил полотенце и мочалку на приспособленной им для этого в углу жёрдочке, расчесал ещё влажные волосы, усы и бороду, проверив пальцами, не пора ли усы ровнять, достал и надел чистую рубашку. На лежавшие на тумбочке газеты он старался не смотреть. Было уже с ним, взял и зачитался. Его на ужин пришли звать, а он посланца так обложил, что самому потом неловко было. Нет, газеты на вечер, когда все по повалушам разойдутся, тогда ляжет и почитает. А пока...

   В повалушу всунулась Малуша.

   - Рыжий, а учиться будем? Меня матка отпустила уже.

   - Давай, - кивнул Гаор, - заходи и показывай, что получилось.

   Малуша вошла и гордо вывалила прямо на его постель свое рукоделье: браслетик, колечко и шпильку с цветочком. Гаор придирчиво осмотрел и кивнул: всё чисто, концы убраны, витки и лепестки ровные.

   - Хорошо. Всё правильно.

   Малуша просияла счастливой широченной улыбкой.

   - Рыжий, а теперь что будем плести?

   - Придумаем, - рассмеялся он.

   В посёлках женщины тоже, в основном, прятали волосы под платки, укладывая их узлом на макушке или затылке, но чаще заплетая в косы и тоже укладывая на голове, но он видел, как девчонки и девки, кто помоложе, заплетают волосы в косу, но не на макушке, как девочки-дуггурки, а на затылке, чтоб спускалась на спину, а спереди на голову надевают широкую ленту. А если вместо ленты ободок, то... то интересно должно получиться.

   Малуша забрала своё рукоделие и убежала хвастать, что Рыжий её похвалил. А Трёпка не пришла, значит, не сделала, придётся за ухо подёргать, чтоб знала: на раз сказано, а на два по шее.

   Гаор выдвинул из-под нар второй сундучок, поменьше, с задельем, открыл и стал просматривать: чего и сколько у него есть, и что он сегодня под курево и трёп будет делать. А если... а посмотрим, и он отложил почти законченный мечик. А не приглянется мужикам, ну, так он себе его оставит, будет в бардачке возить. На телё все-таки опасно, прощупают при обыске, мало не покажется.

   В дверь заглянул Тумак.

   - С приездом, Рыжий, чего лопать не идешь?

   - Как не иду? - засмеялся Гаор, вставая. - Аж бегом бегу.

   На кухне весёлая толкотня у рукомойника и шум голосов.

   - Как съездил, Рыжий?

   - В порядке. Как вы тут?

   - Живём, хлеб жуём.

   - Спасибо матерям-владычицам...

   - ...и нашим кормилицам.

   - Старшая Мать, а Рыжему с дороги да устатку и стакашу бы можно.

   - Ну, и нам заодно.

   - Я вот вицы всем вам сейчас отмерю!

   - Старшая Мать, так холодно.

   - Ага, замёрзли мы.

   - Ну, по стопарику бы хоть.

   - Работать надо, лемзяи, тады и не замёрзнете.

   Что до новогодья ни стакаши, ни стопарика у Старшей Матери не выпросишь и не вымолишь, все знали, но отчего ж не попробовать. А вдруг отломится, это раз, и для общего смеха, это два. И Гаор с удовольствием участвовал в этих регулярно возникавших молениях, причём Старшая Мать, хоть и ругалась на них, и пьянчугами называла, но и смеялась вместе с ними. И даже Джадд, всегда сидевший молчком, иногда присоединялся к мужикам и улыбался.

   После ужина, как всегда, учёба, курево, трёп и рукоделье. Гаор проверил чтение, письмо и счёт у Лутошки и Малуши, определил, что им сейчас писать и решать, отодрал при общей поддержке Трёпку за ухо за несделанные плетёнки и велел сейчас делать.

   - У меня не получается, - хныкала Трёпка.

   - За волосы драл, не получается, - задумчиво сказал Гаор, зажав сигарету в углу рта и выплетая мечик, - за ухо - тоже не получается, может, мне тебе задницу надрать, чтоб получилось?

   - Срамота, - поддержала Гаора Большуха, зашивавшая штаны Сизарю, - девка уже, считай, вот-вот в сок войдёт, а ни хрена не умеет, - и с гордостью посмотрела на старательно выписывающую буквы Малушу.

   - Рыжий, а это чо ты плетёшь? - спросил следивший за его работой Сивко.

   - Я когда у Сторрама был, наплёл всякого, - спокойно и чуть небрежно стал рассказывать Гаор, - ну, колец всяких, и простых, и височных, грибатку матерям сплёл большую.

   В кухне наступила такая тишина, что Лутошка, Малуша и Трёпка бросили свою работу и удивлённо смотрели на застывшие лица взрослых. А Гаор, словно не замечая этого, продолжал.

   - Ну, плёл по памяти, что видел когда-то, а потом матери мне объяснили, что для чего и какой смысл имеет. А это, - он выложил на стол законченную работу, - это, мне сказали, мечик, мужской оберег, талисман воинский. Я их потом много наплёл.

   - И дел куда? - сурово спросила Нянька.

   - Подарил, - ответил, твёрдо глядя ей в глаза, Гаор, - брату названному, друзьям, кому успел. Продали меня.

   Нянька кивнула.

   - А височные кольца какие плёл?

   - С лопастями. На три, пять и семь лопастей.

   - И кому какие знашь?

   - Знаю. Три лопасти у полешан, у дреговичей пять, а у криушан семь.

   - Правильно, - кивнула Нянька, а за ней и остальные женщины. - И все дарил?

   - Все, - твёрдо ответил Гаор.

   - Ну и ладноть, - улыбнулась Нянька, и все сразу задвигались и зашумели.

   Мечик пошёл по рукам. Лутошка, Малуша и Трёпка под грозным взглядом Гаора вернулись к урокам. Красава попросила себе кольца на три лопасти, а то сюды её совсем махонькой привезли, она и не помнит, кем раньше была, так полешанское ей.

   - Говорите кому какие, - рассмеялся Гаор. - К новогодью сделаю.

   - Грибатку плести не вздумай, - предостерегла его Нянька. - Её за просто так не носят.

   - Знаю, - кивнул Гаор, - объяснили мне.

   - Рыжий, а меня научишь? - оторвалась от тетради Малуша.

   - Научу, - кивнул Гаор.

   - Что не продавал ты их, это правильно, - сказала Большуха, - купленное силы не имеет, так, покрасоваться там или ещё на что выменять, а дарёное - оно сильное.

   - Лутошке мечик рано, - сказала Нянька, - малый он ещё.

   - Да ни хрена! - возмутился в голос Лутошка. - Курить - малый, любиться с кем - малый, и для мечика малый, а как работать, так большой!

   В кухне грохнул дружный хохот.

   - На "кобыле" кататься тоже большой, - еле выговорил сквозь смех Тумак.

   - А чо? - поддержали его остальные. - Апосля картинок так самое оно.

   Тут посыпались такие шутки, что Нянька пообещала укоротить языки болтунам, что без ума пасти разевают.

   И уже после всего, вернувшись в свою повалушу, Гаор, вспоминая услышанное, смеялся и крутил головой. Надо же как по-нашенски хлёстко выходит, иное покрепче ихнегополучается. Он убрал заделье в сундучок, медленно, предвкушая удовольствие, разделся до белья, лёг и взял газету. "Ну, теперь, - усмехнулся он сам над собой, - пока все не прочитаю, не засну". Газеты за четыре дня, одна воскресная, большая, это ему на полночи. Не проспать бы завтра. Да ни хрена, разбудят! Он перебрал их по датам и начал с самой ранней.

   Восторг и упоение самим процессом чтения у Гаора уже прошли, и он читал быстро, сразу выхватывая знакомые и даже близкие теперь названия. Местные сплетни его мало интересовали: управляющие посёлков и сержанты блокпостов были слишком мелкой сошкой даже для местной газеты, а других, рангом выше, он не знал. Хотя... что начальника местной дорожной полиции застукали в обществе сразу двух дорогих проституток - это уже интересно. На проституток нужны деньги, взять их начальник полиции может только с подчинённых, значит, патрульных вздрючат, чтоб те шустрили и штрафовали если не всех подряд, то хоть двух из трёх. Его самого это коснётся более частыми остановками и обысками. С него-то самого взять патрулю нечего, а вот штрафануть из-за него хозяина могут, а хозяйский штраф - это лишняя поездка на "кобыле", так что держи ухо востро, водила, бди, сержант.