– Легче было бы начать с того, что, как я думаю, она говорит…
– Она? Хорошо. Начинай с этого. И что же онаговорит?
– Она снова и снова, пока я всего не усвою, повторяет одно и то же. Немножко похоже на то, как слушаешь радио, которому невозможно ответить. Это сложный и мучительно медленный процесс… и существует опасность услышать или интерпретировать услышанное неправильно… О господи, когда я это говорю вслух, звучит как бред сумасшедшего…
– Анита! Ради бога, продолжай! – перебил доктор Дайер. – Мы не считаем тебя сумасшедшей!
– Хорошо, – глубоко вздохнула доктор Пирретти. – Когда мы узнали о путешествии во времени, больше всего меня пугало, что, думая о прошлом, мы почти на сто процентов были уверены, что оно, в сущности, может быть переписано. Голос, похоже, говорит мне, что это не единственнаяпроблема. Путешествия взадвперед во времени создают множество параллельных миров. Думаю, голос говорит об одном из фундаментальных законов природы, который заключается в том, что однажды случившееся не может быть уничтожено… Следовательно, вы имеете два мира – один, где все переделано, и другой, где все остается без изменений. Если это так, то, я полагаю, должен существовать параллельный мир, в котором Питер и Кэйт никогда не отправлялись в 1763 год, а просто вернулись домой пообедать…
– А это подразумевает, – сказал доктор Дайер, – что если ты права, то может существовать неопределенно большое число параллельных миров…
И мыответственны за создание этих миров, – закончила доктор Пирретти.
– Вы всерьез предполагаете, – спросила миссис Скокк, – что может быть множество миров с дубликатами Дербиширов и РичмондГрин, Атлантических океанов… Сэмов и Миган?
Доктор Пирретти кивнула.
– Это невозможно представить, правда? И потому, отвечаю на твой вопрос, Эндрю, – персона, которая, как я считаю, разговаривает со мной, есть я самав параллельном мире.
Доктор Дайер вздохнул и даже присвистнул.
– Анита, уверен, ты понимаешь, как трудно все это сразу осознать…
– Понимаю. Но я не могла больше носить это в себе. Тревога, что я, может быть, права, в конце концов пересилила замешательство, которое я испытывала как ученый. Возможно, я не права.
– А если это своего рода продвинутая телепатия или чтото в этом роде? – спросил доктор Дайер.
Внезапно он почувствовал, что очень устал и испытывает сильнейшее раздражение от своей коллеги. Голоса! Дубликат мира!
– Анита, уж не хочешь ли ты убедить меня, что завтра я не должен ехать? В любом случае я намерен вернуться в то время, чтобы найти Кэйт, Питера и его отца, и я намерен привезти их обратно, что бы ни говорили твои голоса. Или ты считаешь, это плохая идея?
– Не знаю! Может, голос и прав, но как узнать об эффекте сосуществования множества миров во Вселенной?
– Что ж, хотелось бы мне, чтобы мой дубликат в параллельной Вселенной попытался связаться и со мной тоже, и тогда, возможно, я нашел бы выход из этого затруднительного положения… – лукаво сказал доктор Дайер.
– Он явно пытается, – ответила доктор Пирретти. – Он просто орет в твои уши, но ты его не слышишь.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Путешествие во Францию начинается
Подозрения Кэйт усиливаются
Утром 11 сентября 1792 года Питер Скокк пребывал в сильнейшем возбуждении. Он начал испытывать удовольствие от общения с отцом, даже осмелился надеяться, что они могли бы стать друзьями на то короткое время, что проведут вместе. Так что, с одной стороны, ему очень хотелось насколько возможно отложить отъезд отца, с другой – случай с Кэйт на ГолденСквер подстегивал в нем желание скорее починить антигравитационную машину. В его сознании запечатлелся образ испуганной и одинокой Кэйт. Он не мог от него избавиться. Питер ощутил нечто такое, в чем не мог бы признаться ни Кэйт, ни отцу. В нем пробудилось то, что долго дремало в бездействии, и он скорее почувствовал, чем увидел, блестящие спирали, которые когдато возникали в пространстве перед тем, как он растворялся. И все же чтото переменилось: Кэйт не то чтобы двигалась между двумя противоположными полюсами, она скорее была зажата между ними. Быть может, крючки, которые затягивали Кэйт в ее собственное время, какимто образом оказались поврежденными? Питера преследовало воспоминание об ужасе в глазах Кэйт. Ему так хотелось помочь ей! И его огорчало, что, даже прожив такую долгую жизнь, невозможно найти решение, которое вывело бы из этого затруднительного положения. Ребенком он как должное принимал, что взрослые всегда знают, что делать. Теперь же понимал, что происходит на самом деле: взрослые часто испытывают такие же затруднения перед решением задачи, как и дети, но, поскольку им не к кому обращаться, они все решают сами.
Неожиданно Питер вспомнил, что сказала Огаста, дочь преподобного Остина, о Кэйт, которая «летала, как летучая мышь». Что бы это значило? Надо отправляться во Францию прямо сегодня, подумал Питер. Будем надеяться, что этот маркиз де Монферон действительно такой изобретательный, каким представляет его себе сэр Джозеф.
Ктото осторожно постучал в дверь.
– Входи, Джон!
Лакей нес умывальник с большим кувшином, два свежих льняных полотенца и разрисованную птицами и цветами миску с горячей водой, от которой шел пар. Лакей едва удерживался от зевоты, потому что ночью ему пришлось открывать задние ворота для ночных мусорщиков. Они приходили опустошать вонючую помойную яму, чтобы запахи не мешали благородным людям. Джон уже часа два как поднялся. В специально отведенной комнате подвала он чистил туфли и ботинки для всего дома. Затем при помощи насоса накачал воды, наполнив бак наверху дома, откуда через простую систему свинцовых труб она поступала на каждый этаж. Теперь, после того как он вычистил и разложил одежду Питера в гардеробной комнате, пришло время помочь хозяину подготовиться к наступающему дню.
Джон, человек со строгим лицом, которого более тридцати лет назад сэр Ричард переманил от лорда Честерфилда, всегда был фаворитом хозяев. Он расхаживал с видом пресыщенного жизнью человека, обладающего едким чувством юмора и любовью к непозволительным шуточкам. Ханна, например, после случая с перьями и большим домашним пауком отказывалась подниматься по лестнице перед ним. И хотя хозяин его уже давно стал абсолютно безупречным джентльменом, Джон все еще относился к Питеру Скокку как к неловкому беспокойному молодому человеку, который разбил больше фаянсовой посуды в свой первый визит в ЛинкольнИннФилдс, чем все семейство Пикардов за целый век. Постепенно Джон привык к эксцентричному поведению хозяина. Например, у Питера была мания – чистить зубы, что он делал после каждой еды, поскольку боялся дантистов и называл способ их лечения варварским. Этот страх всегда казался Джону абсурдным. В конце концов, если вам не нравится дантист, никто не заставляет вас обращаться к нему (что дурного в том, что для удаления зуба применяют веревку, а потом тихонько закрывают дверь?). И всетаки мистер Питер посещал дантиста хотя бы дважды в год, а дантист, получив от него золотые монетки, бывал весьма счастлив. И еще, на ежегодный праздник дня рождения требовалось поджарить небольшие кусочки говядины, которые мистер Питер ел, положив между двумя кусками хлеба, с куском растопленного сыра и жареным луком, к этому следовало подавать жареную картошку, нарезанную длинными палочками. Повар часто соблазнял его такими деликатесами, как свежие устрицы, пирог с телячьей головой или рубец в уксусе, но хозяин, непонятно почему, всегда отказывался. Джону нравился Питер Скокк. Он был хорошим хозяином – таких хозяев совсем немного: он даже заплатил доктору, когда у Джона в прошлом январе был бронхит.
Хозяин и слуга немного поговорили и в тысячный раз приступили к привычным утренним процедурам. Питер снял ночной колпак, распустил завязки на вороте широкой ночной рубахи и сел в кресло красного дерева перед умывальником, где Джон разложил туалетные принадлежности и бритвенный прибор. Когда Питер только начинал знакомиться с обычаями этого века, отношения с домашней прислугой вызывали в нем большие сомнения. Он все время старался помочь слугам. Его благие намерения часто вызывали сопротивление, поскольку это смущало слуг, которые думали, что плохо исполняют свою работу. Впрочем, через несколько лет Питер так привык к своему социальному положению, что уже редко задавался вопросами по этому поводу и, сказать по правде, теперь уже находил, что жизнь без постоянной помощи и участия Ханны и Джона была бы весьма затруднительна.
