Лакей взбил приятно пахнущую мыльную пену для бритья и аккуратно нанес ее мягкой кисточкой на лицо Питера. Его хозяин всегда закрывал глаза, чтобы не попала пена, и, бывало, снова погружался в сон. Джон забавлялся тем, что во время процедуры дотрагивался до кончика носа хозяина и натягивал кожу на его щеках, всегда готовый сделать смиренное лицо, если бы хозяин открыл глаза – но Джон еще ни разу не попадался.

Затем Джон брал ремень для правки бритв, которые он обычно затачивал до такой остроты, что они становились смертельно опасными. Сосредоточившись так, что его желтые зубы прикусывали нижнюю губу, Джон нападал на щетину хозяина и брил его до тех пор, пока лицо Питера не становилось мягким и розовым, каким и должно быть лицо ухоженного английского джентльмена. Джон подавал Питеру полотенце, поскольку знал, что хозяин предпочитает вытирать лицо сам.

– Вы хотите, чтобы я сопровождал вас во Францию, сэр?

– Нет, Джон, – сказал Питер, поднимаясь с кресла и возвращая полотенце слуге. – Вряд ли я буду отсутствовать больше четырех или пяти ночей, я предпочел бы, чтобы в мое отсутствие ты ухаживал за мисс Дайер.

– Хорошо, сэр, я немедленно упакую ваш чемодан.

В дверь снова постучали. Джон открыл дверь и увидел мистера Скокка в ночной рубахе, который прижимал к щеке носовой платок в пятнах крови.

– Готов принять ваше предложение, Джон. Попытался справиться сам, но мне это не удалось. У меня уже отросла борода, а здесь я ни разу не видел ни одного мужчины, который не был бы хорошо выбрит. Но при одном только взгляде на эту острую бритву, мне сразу представился фонтан крови, бьющий из моего горла…

Хозяин и слуга обменялись понимающими взглядами, но оба сохраняли невозмутимый вид.

– Я брею мужчин этого дома уже тридцать лет, и большинство из них, говорят, живы, ведь так, сэр?

– Это правда, – сказал Питер. – В сущности, я не припомню, чтобы за последнее время мы видели фонтаны крови, не видели даже и ручейка. Может быть… пару капелек…

– Да, да, да. Шутите, шутите, – ответил мистер Скокк. – Но без некоторой помощи я или испугаюсь на всю жизнь, или опозорю за границей образ английского джентльмена…

– Совершенно верно, сэр, – сказал Джон, указал мистеру Скокку на кресло около умывальника и стал намыливать его лицо, – но этого не случится.

Питер наблюдал, как его лакей начал затачивать блестящую бритву всего лишь в паре дюймов от лица мистера Скокка. Испуганный взгляд гостя следил за быстрыми движениями лезвия, которое с легкостью могло бы перерезать горло, потому мистер Скокк отклонил шею как можно дальше. Лакей выдернул седой волос изпод своего напудренного парика и дал ему упасть на лезвие бритвы. Отец Питера судорожно сглотнул, увидев, что волосок упал, рассеченный надвое. И вот уже лезвие приблизилось к его шее.

– Приятно видеть, Джон, что твои руки не дрожат так, как это было совсем недавно, – заметил Питер.

Джон вытянул руку с бритвой – его рука подрагивала.

– Да, мой недуг несколько утих, сэр.

Несчастная жертва, почти не дыша, вцепилась в ручки кресла. Лакей точными движениями стал удалять заросли щетины. На лбу мистера Скокка выступили капельки пота. Наконец он, почувствовав прикосновение прохладного льна к коже, вздохнул с облегчением. Джон поднес к нему зеркало.

– Достаточно ли хорошо я побрил вас, сэр?

– Да, спасибо, Джон, очень хорошо!

И только тогда Питер позволил себе рассмеяться, а Джон, вытянув руки, которые были неподвижными, как скала, заверил мистера Скокка, что тот не подвергался никакой опасности.

Джон ушел помогать Ханне с завтраком, а мистер Скокк поднялся и весьма непринужденно шлепнул Питера по спине.

– Я не собираюсь обижаться на шуточки в мой адрес, но предупреждаю, могу и ответить. То, что мы, люди двадцать первого века, не можем исправить антигравитационную машину, вовсе не значит, что мы абсолютно беспомощны…

– Когда мы прибудем во Францию, я научу вас пользоваться опасной бритвой. Это проще, чем кажется.

– Я обязательно покажу Питеру, чему его старый папочка научился в восемнадцатом веке, хотя вряд ли это произведет на него впечатление.

Питер удивился и огорчился, поняв по голосу отца, что он беспокоится о том, как к нему отнесется сын. Мистер Скокк задумался, сомневаясь, можно ли быть откровенным с Джошуа, затем, решив, что можно, продолжал:

– Знаете ли вы, какими были последние слова, сказанные мне Питером?

Питер покачал головой, но, разумеется, он это хорошо помнил. С той ссоры началась череда всех этих бедственных событий. К этой ссоре Питер за прошедшие тридцать лет возвращался тысячу раз, и сейчас воспоминания нахлынули на него с новой силой. Он даже услышал металлический звук крышки бака для мусора, куда отец выбросил подгоревшую яичницу, назвав его перед этим гадким ребенком. Он вспомнил, как взлетел по лестнице, жутко разозлившись на отца за то, что тот в третий раз не сдержал обещания по поводу дня рождения. Питер тогда обернулся, стоя на лестнице, и крикнул так громко, что заболело горло. И эти ужасные слова, сорвавшиеся с губ, все еще разъедали сознание, как уксусная кислота…

– «Я тебя ненавижу!» – вот что крикнул он мне, перед тем как хлопнул дверью своей комнаты. «Я тебя ненавижу!» Я до сих пор слышу его крик… и вижу выражение его лица.

– Он так не думал… Наверняка это было сказано в пылу ссоры.

– Питер сказал так, потому что разозлился, но я не сомневаюсь, что именно это он и имел в виду. Слишком часто я ставил на первое место работу, а не сына. Я должен был уделять ему больше внимания…

– Нет, нет, я… По правде говоря… Знаете ли, Питер доверял мне и многое рассказывал. Он в то время был еще таким маленьким. Поверьте, Ник, с годами Питер стал жестоко раскаиваться в том, что сказал, и я знаю, он хотел бы вернуть время вспять и стереть эти слова.

– Нет, Джошуа. Спасибо вам, вы стараетесь облегчить мое состояние. Но я знаю своего сына.

Питер посмотрел в сторону. Конечно, ему не хотелось, чтобы отец узнал, кто он такой, и все же очень трудно было удержаться и не сказать. Как же хотелось отбросить назад прожитые годы и крикнуть отцу: «Неужели ты не понимаешь, кто я такой?!»

– Джошуа?

– Да, Ник?

Мистер Скокк положил руку на руку Питера.

– Вы, должно быть, были очень близки с моим сыном. Пожалуйста, расскажите о нем. Каким он был мужчиной… Чего достиг… Был ли счастлив?

Питер с трудом сдерживал свои чувства и, сжав зубы, молчал. Молчал так долго, что отец начал терять терпение.

– Я что, не должен расспрашивать вас, Джошуа?

– Право слово, дело не в этом… Я расскажу вам все о вашем сыне и его жизни в незнакомой стране, Ник. Расскажу вам все, что знаю о нем. Но не сейчас. Давайте поговорим по дороге во Францию. Нужно собираться в дорогу, мы должны торопиться, если хотим попасть в Дувр до темноты… И возможно… возможно, вы могли бы рассказать мне о его матери. Питер так часто о ней говорил… Мне бы хотелось побольше узнать о ней.

Столовая была залита утренним солнцем. Кэйт, наморщив веснушчатое лицо, оттолкнула тарелку с хлебом и маслом и встала.

– Пожалуйста, не оставляйте меня здесь! Я хочу поехать.

– Кэйт, это опасно, там же революция, поверь мне, кровавая революция. Не говоря уже о том, что Франция воюет с Пруссией…

– А вы сами хотели бы остаться здесь? Кроме того, я могу быть полезной, я начала учить французский…

– Я жил там несколько лет, – возразил мистер Скокк, – и вполне бегло говорю пофранцузски.

– Но я могу растворяться!

– Вотвот! И вспомни, что случилось с тобой вчера. Тебе от этого становится так плохо – будет лучше, если ты останешься.

– Я не больна! Со мной случилось чтото странное, но я не больна. Неужели вы и в самом деле думаете, что мне лучше сидеть здесь в одиночестве и беспокоиться, что там у вас происходит? Питер и Гидеон тоже уезжали без меня. Я это ненавижу. Все потому, что я девочка?

Выведенный из терпения мистер Скокк воздел руки.