Несомненно, на душе иногда бывало темнее ночи; Элеонора, которая писала о 1921–22 годах как о «наиболее изнурительной зиме» в ее жизни, вероятно, приходилось противостоять приступам хандры и плохого настроения. Для оптимизма почти не оставалось места. В первые месяцы Франклина дома после выписки из больницы оказалось, что его проблемы связаны не только с нарушением функций костно-мышечной системы. У него вновь повысилась температура и нависла угроза потери зрения. А почти через год, во время первого несмелого визита в офис финансовой компании «Fidelity and Deposit» (его должность оставалась за ним), поскользнувшись, он упал с костылей, когда проходил через широкий холл. Не только унизительное положение, но и хорошая встряска заставили его собраться, а неожиданно последовавший взрыв смеха развеял напряжение на лицах столпившихся вокруг него людей. Такая публичная веселость, к счастью редко выражаемая с мраморного пола, стала характерной чертой поведения ФДР после его возвращения к активной жизни. Врачи отмечали его хорошее настроение и доброжелательное поведение. Не то чтобы Рузвельт принял свое увечье как великий мученик. Он беспрестанно искал новые способы преодолеть его и совершенно верил в то, что он, невзирая на прогнозы, восстановится. Он ни в коей мере не просил сочувствия общества к своему недугу. Он вознамерился скрыть его, насколько это в пределах человеческих сил (это одна из причин его смеховой реакции на падение в 1922 году), и этим приобрел огромные дивиденды у простых американцев. Даже во времена его президентства мало кто догадывался, сколько времени он проводит в инвалидном кресле.

Было много дискуссий о том, до какой степени паралич Рузвельта изменил его характер и закалил волю, сделав зрелой и серьезной личностью, более подходящей на роль президента. «Изменение характера» – положим, слишком сильно сказано, но, бесспорно, болезнь укрепила в нем склонность к осторожности, научив очаровывать людей, не распахивая душу. Он хранил свои мысли за семью замками, излучая жизнерадостное благодушие. И нет ни толики случайности в том, что он ознаменовал свое возвращение к общественной жизни в 1924 году речью, которая вошла в историю как речь «Счастливого воина»[31], а восемью годами позже для своей первой президентской кампании он избрал песню «Счастливые дни вновь настали».

Альфред Э. Смит, которого эта речь вывела в кандидаты на пост президента, отличался от Рузвельта как небо от земли – и, вероятнее всего, именно поэтому Рузвельта уполномочили произнести предвыборную речь на пользу Смита. В 1920-х годах они поначалу являлись осторожными союзниками, а в 1930-х, когда Рузвельт стал явным фаворитом, превратились в истых врагов. Смит был старше Рузвельта на восемь лет. Он был мальчиком из бедной семьи, которая жила в центральной части улицы Бауери[32], в Нижнем Ист-Сайде, Манхеттен. Одним из неизгладимых воспоминаний детства Смита стало строительство Бруклинского моста. Несмотря на фамилию, он имел далеко не англо-саксонские корни, не говоря уже о староголландских. По материнской линии он был ирландцем. Единственной точкой соприкосновения с Рузвельтами являлся дед по материнской линии, который много лет проработал помощником портного в мастерской Brooks Brothers, где одевалась почтенная политическая элита – ФДР, в том числе, через много лет часто приобретал там свою одежду. По линии отца Смит унаследовал, главным образом, итальянскую кровь, хотя его бабушка была немкой. Он представлял собою типичный продукт «плавильного котла» Нью-Йорка конца девятнадцатого столетия.

В Олбани, штат Нью-Йорк, он зарекомендовал себя как харизматичная личность, проявив черты прогрессивного политика, продолжая направление, избранное администрацией 1904 года. К 1924 году у него за плечами уже были два срока (с интервалом) на посту губернатора штата. Он снискал доверие и преданность такого союзника как Фрэнсис Перкинс, которая, спустя некоторое время, стала одним из наиболее прогрессивных и успешных членов Кабинета министров ФДР (министр труда США с 1933 по 1945 гг.). С энтузиазмом работала в его команде, когда он в четвертый раз баллотировался на пост губернатора в том же 1924 году, и Элеонора Рузвельт. Но Смит в глазах общественности был фигурой неоднозначной. Он не апеллировал к сельской Америке. Он, католик, тем не менее, был ярым противником «сухого закона»; каждой деталью своей одежды он нарочито подчеркивал свою принадлежность к городским денди. Предвыборная песня его кампании «Тротуары Нью-Йорка» явно не пришлась по вкусу в штатах на запад от Аллеганских гор. В результате на съезде Демократическая партия оказалась безнадежно расколотой. Вот почему было аж 103 голосования. Впрочем, Рузвельт имел все причины, кроме необходимости вновь формировать собственный политический задел, быть довольным тем, что он выступал с предвыборной речью Смита.

По поводу этой речи существовало два сомнительных обстоятельства. Во-первых, являлся ли Рузвельт единоличным автором этой речи или глава предвыборной кампании Смита судья Джозеф М. Проскауэр написал большую ее часть. Однако не вызывает сомнений тот факт, что именно Проскауэр предложил известные последние строки из стихотворения У. Вордсворта[33] «This is the happy Warrior; this is he / That every man in arms should wish to be»[34], которые поначалу ФДР назвал слишком высокопарными. Во-вторых, вызывала сомнение продолжительность речи. Один источник говорит о семнадцати минутах, другой – о тридцати четырех. Однако они оба подтверждают сильное проявление эмоций в зале, когда Рузвельт впервые произнес имя Смита. Первым несомненным фактом является то, что Франклин Рузвельт прилагал титанические усилия, чтобы взобраться на трибуну на костылях, опираясь на своего старшего сына шестнадцати лет. Вторым таким несомненным фактом является то, что едва только он оказался за трибуной, как сразу завладевал вниманием аудитории и имел оглушительный успех. Даже критически настроенный политический обозреватель Уолтер Липпман писал (вероятнее всего, адресуя свои слова Рузвельту), что это – «прекрасно по настроению и манере исполнения, да и невероятно убедительно», а Смит подтверждал, что Рузвельт был самой выразительной фигурой на съезде.

ФДР не добился выдвижения Смита кандидатом в президенты США от партии – после своей речи он мог с легкостью заполучить ее сам – но тем самым он уберег Смита от жестокого поражения и проложил ему путь к следующим выборам, 1928 года, после еще двух сроков успешного пребывания на посту губернатора штата Нью-Йорк. Тем самым Рузвельт создал вакансию, которая помогла ему самому баллотироваться на пост губернатора штата Нью-Йорк. Еще больше поражает тот факт, что ФДР смог вернуться на национальную политическую арену и совершил это с шумным успехом.

О жизни Рузвельта с 1924 по 1928 гг. имеется немного сведений. За это время произошло меньше событий, чем в любой другой четырехлетний период и, таким образом, в ретроспективе, это время, кажется, пролетело чрезвычайно быстро, хотя, вполне может быть, что сами эти годы, как тогда казалось, тянулись медленно. Словом сказать, в его жизни того времени было четыре основных момента. Первое место отводилось попыткам, в высшей степени утопическим, вернуть полную подвижность ногам. С этой целью зимнее время (а иногда и другие времена года) он проводил, большей частью, на обветшалом курорте Уорм-Спрингс, на западе штата Джорджия, который он открыл для себя в 1924 году. Уорм-Спрингс, расположенный примерно в восьмидесяти милях к югу от Атланты, рядом с границей штата Алабама, поспешно заменил долгие морские путешествия в субтропических водах Флориды, которые составляли его прежнюю привычку.