– Здесь произошел несчастный случай. На дороге перевернулась наемная карета.

Морис открыл было рот, чтобы распорядиться, но рядом раздался спокойный голос Люси:

– Так скажите Фенстеру, чтобы он свернул в какой-нибудь переулок и объехал затор.

Уязвленный Морис откинулся на спинку сиденья. Вот так! Он не должен забывать о том, что всего лишь слуга.

Старому кучеру понадобилось всего несколько минут, чтобы выбраться из череды загромоздивших улицу экипажей, и вскоре они двинулись по свободной улочке следом за роскошной каретой с герцогским гербом на дверцах. Герб представлял собой щит, на котором хищный орел распростер широкие крылья.

Постепенно мощеные улицы с тускло горящими фонарями остались позади, и оба экипажа, словно связанные друг с другом невидимой нитью, покатили по неровной дороге. Морис пристально посмотрел в окно, узнавая этот беднейший район Лондона. Он помнил здесь каждый булыжник, каждую покосившуюся лачугу, каждое разбитое и заклеенное бумагой окошко. Гнилостный запах реки навеял на него воспоминания детства, в которых было так мало радостного. От того мальчугана, который родился и вырос в этих трущобах, не оставалось ровным счетом ничего. Даже имени.

Какой-то дворянин с иезуитским юмором назвал этот кишащий беднотой район причала Гарден.[4] Его аристократический нос вряд ли когда-нибудь обонял мерзкое зловоние гниющей рыбы, смрад стоячей воды, все отвратительные наслоения вековой нищеты, на которую были обречены исконные обитатели квартала. Река была единственным источником их существования, но здесь никогда не хватало чистой воды, чтобы утолить жажду и помыться. Удивительно ли, что среди этого бьющего в нос зловония Морис упивался ароматом чистоты и свежести, исходящим от девушки?

Завидев роскошные кареты, несмотря на дождь, голытьба заполнила улочки, досаждая седокам пронзительными криками. Нищие, проститутки, калеки поспешили к самым колесам карет, поднимая к окнам испитые, изможденные лица и протягивая руки.

– Эй, приятель, брось фартинг несчастному калеке!

– Пойдем в пивную, дружище, угости меня стаканчиком джина!

– Мясо для кошек! Свежее мясо для кошек!

– Пошел ты со своими кошками, торгаш проклятый! Тут людям жрать нечего!

Время от времени Морис взглядывал на Люси, которая не могла не слышать эти жалобные и ожесточенные вопли. Он искал в ней или презрения, или сочувствия к несчастным. Но она сидела, напряженно выпрямив спину, и смотрела прямо перед собой, холодная и бесстрастная. Дикое разочарование стиснуло ему горло. Он замер, снова обернувшись к окну, чувствуя, что больше не может видеть это равнодушное лицо статуи.

Герцогская карета неслась на большой скорости, желая поскорее оставить позади навязчивых нищих. Кучер яростно нахлестывал серых откормленных лошадей, и те быстрой рысью мчали карету, отчаянно раскачивая ее.

Вдруг Люси повернула голову к окну другой стороны кареты и испуганно вскрикнула. Морис взглянул на улицу и увидел, как перед герцогской каретой на дорогу выбежал ребенок, протянув вперед ручки, словно хотел дотронуться до этого громыхающего чуда. В следующую минуту ребенок уже лежал безжизненным комком посреди дороги, а карета, бешено подпрыгивая на ухабах, скрылась за углом.

Морис закричал, чтобы Фенстер остановился, но не успел тот натянуть вожжи, как Люси распахнула дверцу и выскочила под проливной дождь.

Карета резко остановилась. Морис выскочил и помчался следом за Люси. Она уже опустилась на колени и, подхватив ребенка, крепко прижала его к своей груди.

Девушка подняла на Мориса заплаканное лицо.

– Они что, ослепли? Разве они ее не видели? Боже, они даже не замедлили ход! Не остановились! – Голос ее дрожал от боли и негодования.

– Скорее всего очень боялись опоздать к ужину, – мрачно ответил Морис, присев рядом, чтобы послушать, бьется ли сердце малышки. К счастью, он услышал слабый, но ритмический стук. Тогда он быстро ощупал ее руки и ноги, проверяя, нет ли повреждений.

Девчушка пошевелилась, приходя в себя, и открыла глаза, казавшиеся огромными на изможденном личике. С восхищением она смотрела на склонившуюся к ней Люси.

– Господи, я умерла, мисс? А вы – ангел?

Обрадованная Люси весело рассмеялась, и Морис изумленно посмотрел на нее. Он вдруг осознал, что еще ни разу не слышал ее смеха.

– Нет, дорогая, я не ангел, а обыкновенная женщина.

Клермонт откинул волосы со лба ребенка.

– Слава Богу, ее только оглушили. Она отделалась лишь несколькими ссадинами на ножках.

Через улицу к ним летела женщина в ярко-красном платье, украшенном безвкусными блестками. Этот наряд так же верно указывал на ее древнейшую профессию, как распахнутый лиф и босые ноги. Без сомнения, она только что вырвалась из объятий клиента, охваченная паническим страхом за ребенка.

Налетев на них, как орлица, женщина вырвала у Люси испуганного ребенка.

– Убери от нее свои грязные руки!

Малышка, как обезьянка, прильнула к матери, не сводя восторженного взгляда с прекрасной леди.

Люси встала, подхватив свой испачканный ридикюль.

– Кажется, у нее нет серьезных повреждений, мэм. Надеемся, с девочкой все будет в порядке.

– Не лезли бы вы со своими утешениями, все равно благодарности не дождетесь, – отрезала женщина, ощупывая тельце дочки.

Морис затаил дыхание, уверенный, что Люси начнет упрекать женщину за то, что та разрешила бегать ребенку по улице. Но девушка сносила брань перепуганной женщины со стоическим достоинством. Морис больше не мог оставаться в стороне и, как только женщина остановилась, чтобы перевести дыхание, он вступил на линию огня:

– Простите, мадам. Вы, кажется, неправильно поняли. Это не экипаж мисс Сноу сбил вашу малышку. Однако она оказалась столь добра, что решила остановиться и посмотреть, что случилось с ребенком.

При звуках его голоса женщина несколько сбавила тон.

– Ну и что из того, что это сделал другой богатей? Все вы одним миром мазаны. Все вы проклятые ублюдки, вот что я вам скажу!

Люси начала рыться в ридикюле, и не успел Морис ее остановить, как она протянула женщине несколько банкнот.

– Вот, пожалуйста, возьмите немного денег и отведите ребенка к доктору. И… и купите ей покушать чего-нибудь горячего.

Сумма, которую она предлагала, была больше месячного жалованья Клермонта, заметил он про себя.

Лицо несчастной женщины отражало внутреннюю борьбу, когда она пристально смотрела на такие огромные деньги. Но вот она схватила их и швырнула прямо в лицо Люси.

– Подавитесь вы своей милостыней! Я не нищенка, сама зарабатываю и не стыжусь своего ремесла!

Отвернувшись от Люси, она дерзко посмотрела на Мориса.

– Если вы сможете отделаться от своей герцогини и вернетесь, добрый джентльмен, я бы с удовольствием заработала на вас несколько монет.

– Заберите ребенка домой, мадам. И впредь присматривайте за ней получше, – ответил Морис, вежливо поклонившись.

Ни одна из их попыток как-то помочь не задела женщину так, как это сделал мягкий упрек Мориса. Она что-то с ненавистью прошипела и удалилась, унося дочку, которая грустно смотрела через плечо матери на добрую и красивую леди. Эти глаза долго преследовали Клермонта, который понимал, что уже через несколько лет ей тоже придется продавать свое юное тело за жалкие гроши.

Наконец он обернулся к Люси.

Она стояла, со слезами на глазах глядя вслед девочке и горестно прижав руки к горлу. Выбившиеся из-под шляпки волосы намокли и прилипли к ее щекам, платье испачкалось и порвалось внизу, вероятно, когда она упала на мостовую рядом с ребенком. В грязной луже валялись ее кашемировая шаль и башмачок с левой ноги. Из порвавшегося чулка выглядывали босые покрасневшие пальчики. Казалось, она не замечает ни дождя, ни холода, потрясенная зрелищем этой нищеты.

Морис понял, как жестоко он ошибся в ней. Он мог уйти в любую минуту, не оглядываясь, от той мисс Сноу, которую знал до сих пор. Но это была совершенно другая женщина. Женщина, чьему сердцу было ведомо сострадание. Женщина с ранимой и отзывчивой душой. Перед это женщиной он не мог устоять.