«Дорогой адресат и любитель голубей, — с этого места записка становится цитируемой, — мне необходимо напомнить вам, что использование термина „рыцарь ночного образа“ взамен термина „рыцарь ночного образа жизни“ не просто словесная причуда, но вещь высочайшей важности — пока человек, находясь в тюрьме своего собственного тела, способен помнить о своем духе. Ваша Глэдис». Был еще и постскриптум: «Понаблюдайте за возвращающейся белой птицей!»
Гевиннер понаблюдал за возвращающейся белой птицей и увидел, что она расправила свои снежные крылья, просто подняла их, не двигая, а потом, как будто подхваченная внезапно налетевшим порывом ветра, исчезла в воздухе, превратившись в дымку.
Только через день-два после начала работы в кафе Глэдис отвела Билли в сторону и сказала ему, что она сотрудница отдела контршпионажа Проекта, но об этом факте не следует говорить никому, включая Брейдена Пирса.
Билли поверил ей. Он так страстно влюбился в Глэдис, что она могла сказать ему, что она — Божья матерь, и он бы ей поверил, но Билли все же показалось, что ее методам не хватало некоей утонченности, какой требовал, по его мнению, контршпионаж. Она непрерывно вела междугородние разговоры с общего телефона, а как только у нее выдавалась свободная минутка, она открывала портфель и начинала изучать ксерокопии синек. По крайней мере два раза в неделю ее навещал мужчина с усами, выглядевшими совершенно фальшивыми, и они разговаривали на иностранном языке, звучавшем непохоже на все земные языки, а однажды вечером Билли застыл, увидев, как этот господин с усами вынул из кармана живую птицу и дал ее Глэдис вместе с картонными бирками, кусочками проволоки и книжечкой с загнутыми углами, по предположению Билли — кодовой книжкой. Такие методы контршпионажа показались ему слишком явными. Несовременными. В ту ночь, когда они с Глэдис остались одни, закрывая автокафе, он поведал ей об этих опасениях.
Глэдис заверила его:
— Мы используем такие открытые методы, — сказала она, — чтобы разоружить вражеских шпионов ложным впечатлением, что мы, дескать, дураки. Билли, ты должен успокоиться, веришь ты мне или не веришь, если хочешь, чтобы я работала здесь, в твоем кафе… или мне перейти в какое-нибудь другое место?
Этот разговор состоялся в маленькой конторке автокафе и превратился в нечто очень интимное, когда она выключила свет.
После этого у Билли возникло гордое и приподнятое чувство. Он чувствовал, что что-то очень большое и чудесное должно вот-вот случиться, и что он, простой и невежественный человек, будет его участником, избран быть им.
Отец Ачесон из собора Св. Марии и священник доктор Петерс из Методистской Епископальной церкви были приглашены на обед в резиденцию Пирсов вечером в субботу, 16 марта. Это было знаком новой дружбы, возникшей между двумя конкурирующими пастырями. Всего только год назад доктор Петерс, как говорили, утверждал: «Я разорву мертвую хватку католицизма в этом городе», а отец Ачесон заметил, что протестантизм и атеизм держат двери открытыми для волков Азии. К примирению их привел никто иной как Брейден Пирс, у которого они должны были обедать в следующую субботу. Для возникновения этой новой дружбы Брейденом был сделан неплохой ход. Он послал каждому пастырю чек на пять тысяч долларов с оплатой в течение месяца и с запиской, гласившей: «Я хочу, чтобы вы, дорогие мои, пожали друг другу руки на трибуне во время следующего собрания Гражданской Лиги Товарищеского Плеча, которое состоится во вторник, и если вы не пожмете руки и не объедините свои усилия в деле превращения нашего общества полностью в христианское, то эти два чека будут стоить не больше, чем бумага, на которой они напечатаны».
Способ сработал чудеснейшим образом. Оба пастыря не только пожали друг другу руки на трибуне, но так обнимались друг с другом, демонстрируя свои братские чувства, что во всем доме не осталось ни одного сухого глаза, когда они сели за стол и приступили к цыпленку по-королевски.
А сейчас они вместе пришли в дом своего миротворца по особому случаю. Этот особый случай — седьмая годовщина свадьбы Брейдена и Вайолет. Только мать Брейдена знала, что это будет последнее празднование данного события. Этот вечер был отмечен тем, что Вайолет была удивительно хороша и пьяна, в первый раз за все время своего замужества, несмотря на то, что выпила она всего на один коктейль больше своей обычной нормы. Смешивала их сама мамаша Пирс. За обеденным столом возникла неприятная сцена. Отец Ачесон и доктор Петерс были страшно смущены. Они изо всех сил делали вид, что ничего не заметили, хотя Вайолет наклонилась вперед так сильно, что нитка ее жемчугов попала в тарелку с супом. Брейдену приходилось время от времени вставать и щипать ее за руку или хлопать по плечу. На одну-две минуты она выпрямлялась, а затем снова падала.
В конце концов мамаша Пирс позвонила в колокольчик. Двое служащих в мундирах явились с такой скоростью, как будто ждали за дверью, когда Вайолет окончательно рухнет. Они подхватили ее за руки и за ноги и вынесли из обеденного зала. Один только Гевиннер прокомментировал произошедшее.
— Вайолет, очевидно, устала. — Таков был его комментарий. Потом он встал из-за стола и сказал: — Извините, я пойду проведаю ее.
Брейден пробормотал что-то пренебрежительно-вульгарное, когда Гевиннер вышел вслед за Вайолет и ее носильщиками.
Удивительнее всего, что мамаша Пирс вела себя так, как будто не произошло ничего удивительного или необычного. Она повернулась к доктору Петерсу и повела разговор о печальном состоянии ее цветника.
— Прошлой осенью, — начала она, — мои хризантемы засохли сразу же после того как отцвели, а теперь и мои рододендроны и азалии приказали долго жить, погибли и мои маргаритки, и мои розы. Боюсь, что это все дым от Проекта, я понимаю, конечно, что в конце концов это только маленькая жертва, которую каждый готов принести тому великому и всемирно важному, что олицетворяет собой Проект. Вы не согласны со мной, доктор Петерс?
Доктор Петерс согласился с нею полностью. Он сказал, что у него на алтаре уже так давно не было приличного букета цветов, что он уже и не помнит, как давно. Затем в разговор вступил отец Ачесон.
— Пасха совсем не пасха без лилий.
Брейден сидел в молчаливом раздражении во время обмена замечаниями о положении дел с цветами. А потом строго заговорил:
— По моему личному мнению, — сказал Брейден, — наступило время — и уже давно — для всех людей нашей страны, включая гражданских лиц, не связанных с правительственной службой, перестать думать о своих лилиях и маргаритках и начать думать о бесчисленных и тяжелых проблемах, угрожающих нашей стране со всех сторон, с учетом того, что завтра их будет еще больше, по моему личному мнению.
— Слушайте, слушайте, — сказал доктор Петерс, а отец Ачесон подхватил:
— Да, конечно, — и кивнул головой в знак полного согласия.
Брейден продолжил свою импровизированную речь, выражаясь так несдержанно, что мамаша Пирс попыталась два или три раза увещевающе взглянуть на него, но результатом этих попыток стало только то, что ее красноречивый сын стал изъясняться в еще более сильных выражениях.
— Каждый знает, — сказал Брейден, — что до того, как нам удалось провести в Белый дом Стью Хаммерсмита, этот Дом занимала длинная вереница дураков, дурак за дураком, непрерывная цепь осторожничающих старых дураков без единой реалистической и прогрессивной идеи на них на всех. Они сидели там и смотрели, как красные, черные и всякие прочие желтые проделывают фантастические трюки прямо у нас под носом, но теперь, по моему личному мнению, мы имеем там способного человека, который может думать так же реалистически, как я или вы, о многих важных проблемах, с которыми наша страна сталкивается сейчас, и о еще более серьезных, которые ждут ее завтра. И я высказываю это не как мое личное мнение, хотя этот способный человек — мой личный друг, прилетающий сюда на своем частном самолете для консультаций со мной, стоит мне только подать ему знак. Нет, так случилось, что я знаю, что у нас в конце концов в Белом доме человек с головой, способный на все, способный сильно играть в большую политическую игру также хорошо, или даже лучше, чем мы можем играть в гольф или срать, и мои слова — не говно, братцы.
