Огромный «кадиллак» по обыкновению пулей вылетел из ворот и помчался в город. За ним неотступно следовал автомобиль телохранителей.

В городе скорость упала до двух десятков километров, и «кадиллак» с сопровождавшей его машиной охраны, как в любом большом современном городе, еле двигался от светофора до светофора, совершая лихорадочные прыжки, как только загорался зеленый свет, и снова застревая в очередной пробке. Наконец автомобиль Ларсона въехал в широкую аллею, проложенную через сквер, и движение ускорилось. Ларсон начал укладывать документы в портфель (он имел привычку в пути готовиться к наступавшему рабочему дню).

«Кадиллак» уже приблизился к концу аллеи, когда неожиданно яркий белый «фиат», обгонявший «кадиллак» слева, резко свернул вправо и начал тормозить. Шофер Ларсона отчаянно засигналил, но вынужден был сбавить ход. Машина охраны затормозила еще резче и ткнулась в задний бампер «кадиллака».

Все последующее произошло одновременно и заняло не более минуты. Из кустов выскочили Рика и Карл — искаженные лица, плотно сжатые губы, горящие глаза. Они открыли огонь из автоматов по машине охраны, буквально изрешетив ее и сидевших в ней охранников. Тем временем Гудрун и Ар, выскочившие из первого «фиата», прямо сквозь ветровое стекло «кадиллака» застрелили шофера и личного телохранителя Ларсона и, открыв дверцу, начали вытаскивать из машины лидера либералов.

— Что вы делаете! — вопил Ларсон. — Вы знаете, кто я? Я депутат! Со мной охрана! Немедленно отпустите меня! — Он упирался ногами и руками, извивался, стараясь освободиться от нападавших.

Сильным ударом по голове Ар оглушил Ларсона, поднял его и бросил на заднее сиденье другого «фиата», который в этот момент подогнала Ирма. Через несколько секунд, воспользовавшись всеобщей растерянностью, «фиат» исчез в потоке движения.

Рика и Карл нырнули обратно в кусты, пересекли сквер, вскочили в ожидавшую их машину, которая тоже быстро умчалась. Убедившись, что оба «фиата» благополучно покинули место происшествия, несколько молодых парней и девиц, напряженно следивших за событиями и не выпускавших из рук спортивные сумки, облегченно вздохнули, разошлись по стоявшим поблизости машинам и разъехались кто куда.

Боевики «Армии справедливости», предводительствуемые Аром, и их жертва, усыпленная с помощью укола, который не хуже заправской медсестры сделала Гудрун, целый день продолжали заметать следы, меняя машины, тайные квартиры, переезжая с места на место, пока не оказались в большом уединенном коттедже на окраине города.

Кто арендовал этот коттедж, они не знали (хотя это наверняка был очень важный человек, судя по той почтительности, с какой разговаривал с ним по телефону Франжье). Впрочем, им было на это наплевать.

Под домом располагался просторный бетонированный подвал, разделенный на отсеки. В одном из отсеков поместили пленника — поставили туда кровать, стулья, стол, кувшин с водой.

А на следующий день состоялось второе похищение — на этот раз коммунистического лидера Эстебана.

У того не было ни вооруженной охраны, ни виллы за высокими стенами, ни пуленепробиваемых стекол в окнах квартирки, где он жил вдвоем с матерью.

Правда, когда он шел на демонстрации, на собрания и митинги, рядом с ним всегда оказывалось несколько крепких товарищей. Но не все же время они были с ним. В городской комитет, где он теперь работал, и в свой спортивный клуб, который он продолжал посещать, хотя в соревнованиях уже не участвовал, он ходил в одно и то же время, одним и тем же маршрутом.

Так что с ним все было проще.

Карл и Ирма подъехали к его дому на угнанной за полчаса до этого машине, некоторое время следовали за ним, пока он шел по улице, потом проехали немного вперед, и, когда Эстебан поравнялся с ними, из машины вышел Карл и, наставив на него пистолет, коротко приказал:

— В машину!

Эстебан огляделся. Пригородная улица в этот час была пустынной. Он вздохнул и полез в машину. Когда нагибался, Карл оглушил его сильным ударом по затылку, втолкнул на заднее сиденье и сел рядом с Ирмой.

Они не опасались преследования, ехали медленно. Но все же, следуя правилам конспирации, помотались по разным загородным дорогам, пока не приехали к тому же коттеджу, где томился в заключении Ларсон. Лидер либералов и не подозревал, что в соседнем отсеке подвала, отделенном от него лишь бетонной стенкой, теперь занял место другой пленник, коммунист Эстебан.

Охрана их была доверена Ару, Гудрун, Рике, Карлу и Ирме. Карла и Ирмы Эстебан не встречал, но Гудрун и Ара?..

Рано или поздно должен был наступить момент, когда Ару придется предстать в новом качестве перед своим бывшим другом. Гудрун тот тоже прекрасно знал. Но если Гудрун, ненавидевшая Эстебана, злорадно улыбалась при мысли о предстоящем свидании, то у Ара холодел затылок.

Эту встречу он откладывал, как мог. Впрочем, никакой радости не испытала и Гудрун. Она, конечно, не ожидала, что Эстебан упадет на колени и будет молить о пощаде. Но хоть испугается, притихнет. Куда там!

— А, и ты, длинноносая стерва, тут замешана, — такими словами встретил он ее, когда она принесла ему завтрак под охраной Карла, ставшего с автоматом в дверях. — А я-то думал, докатитесь вы до такой жизни или нет? И Ар здесь с тобой?

Гудрун задыхалась от ярости. Этот мерзавец, этот болтун, этот чистоплюй, который еще претендует на роль борца! А сам не пролил ни одной капли крови, ни своей, ни чужой! И он еще смеет так разговаривать с ней! Эх, если б не строгое предупреждение Франжье, с каким наслаждением она всадила б в него всю обойму из своего пистолета!

Когда же она заметила, что Карл слегка улыбается из-под маски, она едва нашла в себе силы молча выйти. Еще минута, и она бы плюнула на все инструкции. Ничего, она дождется своего часа!

В это же время Ирма принесла завтрак Ларсону. В дверях с автоматом здесь стоял Ар.

— Послушайте, — закричал лидер либералов, как только открылась дверь. — Я категорически протестую! Свяжите меня с моим адвокатом, с моей семьей. Я не миллионер, но разумную сумму готов отдать. — Он перевел дыхание и жалобно добавил: — Почему вы выбрали меня? Что вам сделала моя партия или я лично?

Он еще долго что-то бормотал, о чем-то просил.

— Вот вам бумага и ручка. Можете писать кому хотите — семье, газетам, адвокатам, в секретариат вашей партии… — сказала Ирма.

Через два дня в коттедж прибыли Франжье и некоторые другие руководители «Армии справедливости». Это были «судьи».

Первым судили Ларсона.

Его привели в наручниках в самый большой отсек подвала. Здесь под натянутым на стене знаменем «Армии справедливости» за покрытым зеленым сукном столом сидели пять судей. Все в джинсовых костюмах, в черных, наподобие ку-клукс-клановских, колпаках с узкими прорезями для глаз.

Среди судей была и Рика.

— Встаньте, Ларсон. Вы находитесь перед лицом революционного народного трибунала «Армии справедливости». Вам надлежит ответить за все ваши преступления…

— Какие преступления! Я не совершал никаких преступлений! — истерично закричал Ларсон.

— Не прерывайте прокурора! Список ваших преступлений велик: вы лично обогащались за счет народа, вам лично принадлежат фабрики, магазины, где вы эксплуатируете труд тысяч людей. Но этого мало. Вы идеолог своего преступного общества, буржуазного общества, само существование которого уже преступление. Вы возглавляете партию либералов, партию обманщиков и лицемеров. Программа вашей партии — сплошной обман. Ваша цель — подавление пролетариата. Кроме того, вы не раз делали оскорбительные и клеветнические заявления в адрес «Армии справедливости», единственной подлинной силы, борющейся за торжество справедливости в нашем обществе…

«Прокурор» говорил еще долго, и, когда он закончил, стало ясно, что нет и не было в истории страны более гнусного преступника, чем этот кругленький лысый человек, который, дрожа от страха и потея, стоял сейчас перед «судьями».

— Господа судьи… — пробормотал он, когда «прокурор» умолк.