– Вы – Мешковский, – повторил он. И, после секундной заминки, добавил: – Вы – водитель того самого такси, что было замечено на месте перестрелки. Так?

– В яблочко, как из пистолета, – похвалил я. – Вы вчера общались с моим напарником, который Ян Литовец, и он рассказал мне о вашем разговоре. Только вам нужно со мной беседовать, потому что он тут – там, да? – совершенно не при делах. Его там не было. Там я был.

– Это хорошо, что вы позвонили, – сообщил мне Балабанов, – Только почему вы сразу не сообщили о произошедшем?

– Боялся, – я передернул плечами. – Если бы вы там были, вы бы меня поняли. Только вы там не были, а я не поэт, описать не смогу. Но страшно. Черт.

– Понятно, – успокаивающе сказал Балабанов. – Ну что ж, еще не поздно. Можете вы подъехать в отделение?

– Наверное, могу. Моя смена сегодня в восемь начинается. Я имею в виду вечер.

– Я понял, что вечер, – успокоил Балабанов. – Утро уже прошло.

– Да, правда? – я посмотрел на часы. Утро, собственно еще не прошло. Но восемь часов действительно были позади. – Послушайте, Андрей Ильич, а можно сделать так, чтобы вашего напарника при нашем разговоре не присутствовало? Что-то он мне доверия не внушает – сердитый какой-то. Может, у него на меня зуб имеется? Он из пистолета хорошо стреляет?

– Бросьте глупости городить, – заржал Балабанов. – Но, если уж вам так хочется, мы можем встретиться где-нибудь вне конторы. Хотите, я к вам на работу заеду перед сменой? Где вы находитесь, я теперь знаю. И машину вашу тоже знаю.

– Ну, если вам так будет удобно, – я удивился. Редко встречаются менты, готовые оказать тебе любезность. Но Балабанов объяснил свой альтруизм просто:

– Мне будет удобно. Я собираюсь сегодня после работы пивка попить, а минутах в десяти от вашего таксопарка есть неплохая пивнушка. Так что к семи мне будет очень удобно. Ну как, договорились?

– Конечно, договорились, – поспешно сказал я. И мент повесил трубку.

Я действительно был весьма признателен Балабанову за его предложение. И не потому, что боялся его коллеги, имени которого так и не узнал. Хотя и это, конечно, тоже. В мои ближайшие планы вовсе не входило заводить себе недоброжелателей среди ментов, а после недавней словесной пикировки я готов был спорить на что угодно – дружба с этим памятливым мне уже не грозила. Но, главным образом, мне пришлось по вкусу, что не придется тащиться на другой конец города с разваливающейся на части головой. У меня было подозрение, что подобного издевательства над собой я могу просто не пережить.

Короче говоря, мент меня выручил. Ну, на редкость хороший экземпляр попался. И, весь искрясь благодарностью к нему, я отправился спать. Похмельное возбуждение прошло, настало время сна. Чем я и воспользовался, чудом не забыв завести будильник.

Мент Балабанов и на вид оказался довольно импозантным мужчиной. Будь я женщиной, я бы в него непременно влюбился. Но я женщиной не был, а потому решил не впадать в крайности.

Балабанов был толстоват, шевелюрист и имел одежду в виде элегантного темного костюма стоимостью в половину моей зарплаты.

Андрей Ильич изрядно попахивал пивом, но он был мент, и ему это было можно. Я же был таксист, к тому же перед сменой, и мне нельзя было попахивать ничем алкогольным, однако я попахивал перегаром. Не сильно, но все-таки. Однако, будучи под впечатлением нескольких литров «Жигулевского», Балабанов ничего криминального во мне не обнаружил.

– Это вы – Мешковский? – спросил он, застав меня в тот самый момент, когда я, бессовестно лодырничая, слонялся по гаражу.

– Таки да, – я окинул его подозрительным взглядом. В тот момент я еще не знал, что он Балабанов и мог предположить все, что угодно, вплоть до того, что передо мной – замаскированный негр, заброшенный в наш таксопарк с целью промышленного шпионажа в пользу какой-нибудь недоразвитой африканской державы. Но с виду он выглядел очень даже прилично, во всяком случае, совсем не так, как должен выглядеть агент африканской разведки. Кроме того, я приметил, что на меня косые и счастливые взгляды бросает завгар Макарец, и понял, что это он подослал ко мне незнакомца и теперь рассчитывает, что я огребусь крупных неприятностей. Ну, не любил он меня, завгар Макарец.

– Я Балабанов из Советского райотдела милиции, подтвердил мою догадку незнакомец, оказавшийся знакомцем.

– Понял, – кивнул я. – Пойдемте отсюда в аккумуляторную, а то что-то мне Макарец не нравится. Как бы он косоглазие на старости лет не заработал. И так дурной, а тут еще и косым станет. Полная трагедия. Эзоп валяется.

– Эзоп басни писал.

– Все равно пойдем в аккумуляторную. Макареца жалко.

Я развернулся и направился вглубь гаража. Балабанов не стал возражать против моего предложения, но на всякий случай уточнил:

– А кто такой Макарец?

– Тот мишугенер, который вам на меня указал. Он вечно мне всякие козни строит. Не любит людей, у которых коллекция зубов больше, чем у него.

– У вас больше? – усмехнулся мент.

– Нет, – я покачал головой. – У него меньше. Моими стараниями.

– Занятная история, – сказал он.

– Это не история, это современность, – сказал я.

В аккумуляторной мы устроились за обшарпанным и изрезанным всякими непристойностями столом и мент, прочитав парочку из них, принялся за дело. Он записал все мои данные, включая образование, и спросил:

– Итак, что вы можете показать по существу вопроса?

Я показал все, что мог. Умолчав, правда, о том, что сам принимал участие в смертоубийствах. Мне совсем не улыбалось объясняться с ними по этому поводу. Про Шкилета, правда, пришлось рассказать. Но мой рассказ значительно отличался от того, что имело место быть на самом деле. Я не рассказал, что проломил ему лоб поварешкой. Да Балабанов вряд ли и поверил бы в это: расколоть череп здорового мужика обыкновенным половником – такое только в сказках бывает. Или при игре в лотерею. Правда, наша жизнь и есть одна большая игра в лотерею, но поди объясни это Балабанову, из которого прагматичность прет, как дерьмо из расколотого унитаза.

Вместо сказочной правды я рассказал правдивую сказку. Якобы выскочил позади налетчика и толкнул его в спину, после чего тот растянулся на полу, а я побежал к выходу. При этом забыл сообщить, что прихватил Шкилетов автомат. И вообще сказал, что когда выскочил из забегаловки, джип уже пылал синим пламенем. Наверное, бармен попал куда-то в гиблое место, сказал я. Балабанов согласно кивнул – да, наверное.

– И все-таки, – задумчиво проговорил он, закончив записывать мой рассказ, – почему вы сразу не обратились в милицию?

– Я что – смерти хочу? – я удивленно поднял брови. – Говорю же, там еще один хуцпан оставался, который Стебель. Очень может быть, что он меня видел. Номер моей машины – уж точно. А я ведь о них ничего не знаю, кроме цвета тачки. Так что и вам помочь, понимаете, не очень могу. Честно говоря, мне жаль, что я в такое дерьмо влип. Моя бы воля – так на пушечный выстрел к той поганой забегаловке не подъезжал бы. Как говориться, знал бы, где упадешь, так и пить бы бросил.

– И все равно вам следовало сразу обратиться в милицию, – упрямо повторил мент.

– Зачем? – я начал сердиться. – Объяснил же, что помощи от меня – ноль. Я ведь и Стебля этого в глаза не видел. А по голосу я его опознать не смогу – у меня на голоса память хреновая.

– И на трусы, – с самой серьезной миной заметил Балабанов. Я попытался подавиться собственным языком, но из этого ничего не получилось. Во-первых, потому, что язык в глотку не пролез, а во-вторых, мент больше никаких колкостей и гадостей в мой адрес говорить не стал. Вместо этого продолжил втолковывать свою точку зрения: – Видите ли, товарищ Мешковский, вы являетесь важным свидетелем. И не вам, с вашим-то опытом, объяснять, что есть важный свидетель. И потом, представьте себе такую ситуацию: ваше такси находят бандиты и превращают ее в решето. Человек в машине погибает. Хорошо, если это будет ваш напарник – тогда вы еще сможете прийти к нам и рассказать, какая связь между расстрелом такси и тем, что произошло в кафетерии. Ну, а если за рулем в этот момент будете находиться вы? Тогда результат окажется плачевным – никто никогда не узнает, что между этими двумя событиями существует прямая связь.