Пес стал необуздан, неуправляем, он терроризировал весь район жестокими выходками. Он загрыз маленькую белую собачку у почты на глазах у полуживой от страха хозяйки, бросился на бабушку в сквере и разорвал ее пакет с продуктами. Он совершенно одичал, плохо ел и спал, рваный бок его облез и снова загноился. Дворник высотного дома огрел его лопатой и порвал губу, так, что верхний клык слева и боковые зубы обнажились, он как будто постоянно был теперь оскален на всех и все вокруг. Пес не ждал теперь Женщину и Мальчика у подъезда — караулил. Выскакивал из-за угла, жуткий, лохматый, в свисающей клочковатой шерсти, как в самые неприкаянные свои времена, и долго сопровождал их, съежившихся от страха, забегая то спереди, то сбоку. Пугал, норовя схватить за ногу или за сумку. Он хотел, чтобы ребенок плакал, чтобы Женщина боялась, чтобы она испугалась очень сильно за себя и за Мальчика и взяла палку. Тогда Пес смог бы позволить себе прыгнуть.
Жизнь стала невыносимой. Утром Данилка не хотел вставать, одеваться и идти в садик. Он плохо засыпал, вздрагивал и бормотал во сне, стал бояться темных углов и шорохов. Женщина не знала, что делать, не понимала, в чем ее вина. Был Пес как Пес, ел, вилял хвостом, а теперь вдруг озверел. Может, он ненавидит котов? Может, он ревнует к Нарциссу? Богородица молчала, только крепче сжимала младенца. Муж выходил несколько раз со шваброй в руках, кричал и замахивался, Пес только сильнее лаял.
Приходилось ретироваться в подъезд из страха быть искусанным. Не ветслужбу же на него вызывать, шел бы себе с миром по своим собачьим делам, оставил их в покое.
Ударил мороз, Данилка заболел гриппом, от него заразился Муж. Женщина взяла больничный, закрутилась по дому, на улицу никто не выходил, было не до собачьих проблем, которые тем временем перекинулись на рынок.
Пока Пес был занят дружбой с Женщиной, он везде ходил за ней, редко покидая свой пост у подъезда, на рынке произошли некоторые перемены. Бесхозную будку сапожника занял мясной человек Погосян. Его жена и три взрослые дочери своими силами пристроили кирпичное помещение попросторней, провели электричество, заново выкрасили переднее окно и навесили крепкую дверь. Папа Погосян подвозил полуфабрикаты с птицефабрики, а его женщины бойко торговали с раннего утра и до позднего вечера. На бетонный приступок покупательницы ставили сумки и кошелки, отсчитывая деньги. Когда Пес вернулся, его место оказалось занято. Но не таков был Пес, чтобы уступить людям. Он здесь хозяин, и точка. Ежедневно Погосян гнал его с приступка палкой. Пес только лаял и бросался на нее, каждый раз возвращаясь обратно. Торговля зачахла. Редкая хозяйка согласилась бы выдержать стычку со злобной псиной ради того, чтобы купить куриную котлетку или окорочок. Погосян был в принципе человеком добрым и животных скорее любил, чем наоборот. Где-то там, в теплой стране, остался его домик с садом и желтоглазый цепной кобель Мамай, готовый за хозяина в огонь и воду. Но Родина теперь была далеко, там тепло, но голодно, а здесь хорошая работа и уже вид на жительство, квартира в рабочем поселке. Только здесь мороз, и надо заработать на четыре шубы и на свадьбу старшей дочери. Вот он и ездил на «Газели», как челнок, ежеутренне встречая сумасшедшего Пса на ступеньках своей основной торговой точки.
Да. Погосян был человек в принципе не злой, поэтому он взял много крысиного яда и затолкал под кожу некондиционного куриного окорочка. Яду взял много, чтоб сразу, и сверху еще перемотал ниткой. Приготовленную таким образом курицу он оставил вечером у бетонной ступеньки магазинчика. Рано утром Пес сожрал ее в одиночестве, пока никого еще не было на рынке, а к утру следующего дня издох, и страшные его муки продолжались целые сутки на глазах у всего района. Видно, яд был какой-то некачественный, или с дозой Погосян просчитался.
За день Пес с трудом преодолел путь от рынка до кромки сквера. Внутренности его крутило и пекло огнем, временами тело переставало слушаться. Тогда он ложился на ледяной снег, и боль, казалось, чуть-чуть отходит. Он немного спал, и ему снились сны. Снились гаражи, летний, ярко-зеленый склон холма перед домами. Снился шершавый язык матери и ее теплый бок, снилась Белая и темный провал подвала, в котором жили ее щенки. Но чаще всего мерещилась стальная струна шоссе, запах горячей городской пыли, размеренный бег тяжелых и сильных лап. Он чувствовал, как они ударяются о покрытие дороги, отталкиваются и несут, несут его вперед. Тут он обычно приходил в себя, с трудом поднимался на эти лапы, непослушные и слабые теперь, и брел вперед. Иногда, когда боль становилась совсем невыносимой, он валился на спину и катался, визжа и подвывая, но потом снова шел и шел. Никто не подходил к нему, не заговаривал, не хотел помочь или наоборот — добить. Погосяны, однако, торговать не стали, заперли магазинчик и ушли.
К ночи Пес наконец добился, чего хотел. Он заполз в подъезд, где жила Женщина, и рухнул там, у батареи внизу, не в силах одолеть последние десять ступеней до ее двери. Боль в тепле проснулась и вгрызлась волчицей, тогда он собрал последние силы, присел, опираясь на трясущиеся лапы, и завыл. Он выл самым долгим и тягучим воем, из самых недр собачьей души, закинув изуродованную темную морду и закрыв глаза. Пел Последнюю Песню Собачьему богу, как его далекие серые предки в лесах пели перед смертью песни своим богам. И он хотел спеть ее здесь.
Никто из соседей не вышел из квартир, вышел только муж Женщины с палкой, еще не зная, что палка не понадобится. Пес все выл, а Женщина лежала в своей постели, положив на голову подушку, и плакала. Господи, Господи! Они плакали вместе, разделенные стеной квартиры — Пес и Женщина. Много дней потом ей мерещился этот вой, за звуком телевизора, льющейся воды или просто в тишине, и много дней она не могла сдержать слез.
Пес, который мучил ее живой, и мертвый не дал покоя. Он теперь лежал в палисаднике соседнего дома, и был виден Женщине из окна кухни. Она должна была пройти мимо него в детский сад с Данилкой, потом обратно — до магазина и рынка. Свернуть к поликлинике, издалека замечая темное пятно на снегу. Стояли морозы, тело Пса застыло, и его слегка припорошило снегом, но Женщина знала, что он там. В любое время дня и ночи он лежит там примерзший, вытянув лапы, и никому, кроме нее, нет дела до его смерти.
Данилку выписали в садик, он выздоровел, но был такой слабенький, бледный. Исхудавшая шейка болталась в клетчатом вороте рубашки. Муж еще кашлял, и утренний его шаг был как никогда медленным и тяжелым. И все это было как будто нанизано на тонкую ниточку — и Данилкина шейка, и мужнина ссутуленная спина, и редкие звонки дочери, и мертвый Пес в палисаднике, кажется, тронь — оборвется и будет ее вина. Вина перед дочерью, что не смогли обеспечить ее лучше (да все ли у них в порядке?). Перед внуком, что растет с бабкой и дедом, сирота, при живых-здоровых родителях. Вина пред мужем за его несбывшиеся мечты. Перед Псом, которого не смогла приручить.
Никто не собирался убирать мертвую собаку, хоронить тем более. Да в такой мороз! Женщина звонила и в ЖЭК, и районному начальству. Просила дворника. Умоляла. Все без толку. Муж говорил, что так не оставят, уберут, не все же ему лежать. Но кто? Женщина с ужасом думала, что скоро может потеплеть, и тогда начнется страшное прямо на глазах, на глазах детей. Выйдут из подвалов согревшиеся крысы и будут ночь за ночью пожирать его. Но совершенно не к кому было обратиться! Дело было даже не в том, что Пес при жизни был злобен или плох, просто людям не было уже до него никакого дела, они уже забыли его. Успокоились разговоры на рынке. Мясной человек Погосян собрал своих женщин, коробки с курятиной и выехал на другое место торговли. А Пес все лежал.
На пятые сутки, когда Женщина уже отчаялась до кого-либо достучаться, и приготовилась хоронить Пса сама, с помощью мужа, в микрорайоне появился трактор с прицепом. Трактор забирал от подъездов крупный мусор, загрузил выброшенный диван от помойки и строительные отходы у почты. Работали на морозе споро два трезвых мужичка в потертых ватниках — пожилой и совсем молоденький парнишка. Вот того, молоденького, Женщина и упросила увезти мертвую собаку, подкрепив свою просьбу полтинником. Уже из окна она наблюдала, как парень ковырнул лопатой плотный снег под телом, которое за много дней сильно примерзло, и взвалил его на плечо, как полено. До трактора было метров пятьдесят, и так Пес еще раз, самый последний, прошел мимо окна Женщины на плече своего могильщика.
