Джимми стал мешать колоду.

Где-то через час, несколько раз проиграв старику по мелочи и хорошенько подпоив его, Джимми приступил к расспросам.

– И все-таки не верю я, Пол, что человек, приказавший расстрелять сотни детей и женщин ради денег, возьмет и откажется от всего своего богатства, – начал он.

Старик отхлебнул из своего стакана.

– А ты не лезь в чужую душу – глядишь, и самому черти сниться не будут.

– А они ему снились что ли? – спросил Джимми.

– Ему и не такое снилось, – мрачно ответил старик.

Он посмотрел на капрала мутным взглядом: «Тебе-то что?».

Джимми поежился на стуле, не зная, что ответить.

– Богатым стать хочу, – сказал он первое, что пришло в голову. – Где эта пропасть?

– Так там ничего уже и не осталось, – ответил Пол. – Тряпки да безделушки были – все сгнило уже давно. А если бы что и осталось, то я бы и сам туда не полез.

– Слишком высоко?

Пол еще раз пристально посмотрел на Джимми.

– Слишком проклято.

Капрал от удивления не знал, что сказать.

– Да… – поучительным тоном сказал Пол. – И тебе будет наука… Язычник или христианин, все одно – человек. И душа у всех человеческая.

– А кто проклял? – спросил Джимми.

– Так, эти… как их… дети и прокляли, – удивился Пол.

Он уже еле сидел на табурете.

– Поднялись все, кто жив остался. Как поняли, что наши их стрелять больше не будут, стали что-то там буробить на своем. Знаешь, так было – в одном конце поля голосок из под трупа, в другом конце – детская голова вылезает из под чьей-то ноги и опять голосок. И так несколько сотен детишек, – продолжил он. – Один, видать, начал, а остальные подхватили. И все громче: «Апа ланата девата!». Это на ихнем, будь ты проклят, означает. И, знаешь, все громче-громче, потом на визг, крик, слезы, все орут, не прекращают… Мне до сих пор, как вспомню, жить тошно становится. Ведь пока собрались, расселись, тронулись – не меньше получаса прошло. А они все скулят это свое: «Апа ланата девата!». Глазенки горят, самые маленькие визжат, убитых пытаются поднять, а те, что постарше – только головы из-под трупов высунули и кричат нам. Попробуй-ка выдержи такое, если ты сам все это сотворил. Тут, делов-то было – накорми их, и езжай себе с миром. И люди-то все простые были. Небось, и те были, которых сам знал, торговал с ними, не сброд трущобный – точно. Нищих в другой лагерь вывезли.

Пол расплакался, бормоча что-то пьяным, еле ворочающимся языком.

Джимми налил еще по чуть-чуть, и они молча выпили.

– Не верю, – сказал Джимми. – Врешь ты. Вернее, недоговариваешь.

Он отрезал себе большой жирный ломоть мяса и тут же проглотил его.

Анна умерла сегодня ночью.

– Знаю. Сказали уже, – ответил старик. – Прокляли его. И деньги его.

– Какие деньги?

Старик на секунду протрезвел.

– Не было никаких денег, – спокойно сказал он, но тут же продолжил заплетающимся языком. – Вс-се раз-з… раз-дал…

Джимми понял, что надо пользоваться моментом, иначе в другой раз из старика ничего не вытянешь.

– А остальные? – спросил он.

– Так остальных-то не дал. Кто же остальные даст? – усмехнулся пол. – Остальных-то я до Бомбея не видел.

– Куда же он их дел, если ты их до Бомбея не видел?

– Да, никуда! – крикнул Пол. – При себе держал!

– Зачем?

– Как зачем?

– Ну, зачем он их при себе держал?

– А вот ты, имей ты… два мешка! Два! Один с золотыми монетами, второй – с камнями драгоценными! Ты их что… тетушке бы на хранение оставил?

– При себе бы держал, – согласился Джимми. – Но потом положил бы в банк. А может продал бы.

– Эх… – махнул на него рукой Пол. – Умный… Все вы умные такие, пока молодые… А как повзрослеете, сидите и жалеете, что шансом не воспользовались… И я такой же… Дурак!

Джимми ждал, пока старик договорит.

– Надо было грохнуть его… – тихо сказал Пол. – До Бомбея… Когда он всех отпустил…

– Так вас бы самих там в первую же ночь пристрелили, – сказал Джимми. – Кроме тебя же с ним никого не было.

– А ты откуда знаешь?

– Ты сам только что сказал.

– Да. Сказал, – согласился старик.

Джим подлил ему бренди.

– До Ахмадабада мы вместе с отрядом вернулись, а оттуда до Бомбея поехали на поезде.

Пол посмотрел на Джима и многозначительно кивнул.

– А в Бомбее, почему не грохнул? – спросил Джим.

– Там уже поздно было… Да, я и не думал об этом. Он мне за то, что я его сопровождал пятьсот фунтов отстегнул.

Старик подмигнул Джиму.

– Значить, как он все дела свои обделал, меня отпустил… Я на месяц в борделе засел!

Полу вдруг стало весело, он привстал и попытался что-то станцевать, но тут же повалился на пол и захрапел.

– Ах ты, старый дурак! – разозлился Джим.

Он подбежал к большой деревянной кадке с водой, стоявшей в углу каморки и полностью опрокинул ее на Пола.

– А? – старик открыл глаза. – Кто здесь?

– И куда он понес свои мешки-то? – спросил Джим, склонившись над Полом.

– Кто?

– Лестер.

– Лестер?

– В Бомбее!

– Куда?

– Так ты же его охранял. И не убил. А надо было.

– А-а-а…, – вспомнил Пол. – Да. Не убил. А надо было. Старый дурак.

– Так, где он спрятал мешки? Поехали, достанем их! – пошел в ва-банк Джимми, видя, что через несколько секунд старик отключится уже до самого утра следующего дня.

– Где… В Банке Англии…

– А что ж в Анлию не увез?

– А кто его знает!

Пол с подозрением посмотрел на него.

– Поехали забирать его деньги, – продолжал капрал.

– В Индию надо ехать… – ответил Пол.

– В Индию и едем.

– А ты что – его сын? – спросил старик.

– Нет.

– Так, и не твое это дело. Он все на детей переписал. Чтоб его в Англии никто не грохнул.

– За что его грохнуть должны были?

– Так его за и это и того…

Пол остановил свой взгляд на Джиме, удивленно приподнял брови и заснул.

Около получаса Джим пытался разбудить старика – принес из кухни еще воды, пытался отпоить его кофе, отваром перца. В конце концов, поняв, что впустую тратит время, он запер комнату изнутри и стал обыскивать вещи Пола. Но кроме стариковского барахла, полуистлевших писем от матери, нескольких непригодных патронов и пары сотен фунтов, он там ничего не нашел.

Обойдя каморку еще раз, он вдруг обратил внимание на своего спящего собутыльника, затащил его на кровать, как вдруг заметил торчащие из порвавшегося по шву матраса купюры.

Всю дорогу Майкл размышлял над словами старика. Первое, о чем он подумал, – по приезду в Сандакан послать телеграмму начальству, а на обратном пути хорошенько подумать над отчетом. Желание выслужиться перед начальством настолько вдохновило Майкла, что он больше часа даже не задумывался над странным волнением, охватившим его еще во время разговора с Полом. Но, через несколько часов пути, немного успокоившись, он на секунду замер в седле и громко произнес: «Идиот!».

Майкл оглянулся по сторонам – не видел ли кто его неожиданной выходки. Но телеги, груженые пряностями, почтовые экипажи и одинокие путники находились далеко. И не могли стать свидетелями его оплошности. Успокоившись, он тут же погрузился в себя и стал разбирать ситуацию, чтобы получить от ситуации выгоду.

Утром следующего дня, переночевав в придорожном трактире, Майкл въехал в Сандакан, и, не останавливаясь в гостинице, как был, в запыленном камзоле, начал объезжать офисы страховых компаний. К полудню выяснилось, что Дэвид Сколфилд не был клиентом ни одной из семи компаний. Единственная зацепка – платежный листок с его именем из Новой Зеландии, который хранился в конторе три года. По словам клерка, отец Дэвида прислал ему поручение перевести все оставшиеся деньги с его страховки на счет в банк в Веллингтоне.

– Это была крупная сумма. Господин Сколфилд после эпидемии не скупился на страховку. Сумма его взноса составила шестьдесят тысяч фунтов. Все – дом, плантации, работники, даже офицерский клуб – все это он застраховал. И надо сказать, в том, что касается работников с плантаций – тут мы прогадали, – рассказывал клерк. – Они мрут, как мухи осенью – огромные убытки. Поэтому, мы с большой радостью перевели деньги в Новую Зеландию.