– Не хотите ли чашечку чая?

– Не откажусь, спасибо.

Хозяйка удалилась, оставив Наташу одну. Она прошлась вдоль картин, висевших на стене. Лицо Лиззи выглядывало из золоченой рамы, как из окна.

Именно здесь, под окном, стоял открытый гроб, в нем лежало ее тело, подобное видению, наконец успокоившееся. Ее бледное красивое лицо мало изменилось. Она испустила дух в этой комнате, которая видела так много ее страданий и мимолетных радостей. Именно здесь родился ее мертвый ребенок, сюда Россетти вызвал доктора Маршалла через несколько дней после смерти Лиззи, потому что верил, что ее еще можно вернуть к жизни.

Наташа двигалась к окну, привлеченная абсолютной чернотой реки. Прозрачный туман создавал нимбы вокруг горящих даже в утреннее время уличных фонарей.

Вид был смутно знакомым, как будто она уже когда-то здесь стояла. Она поняла, что узнала его благодаря иллюстрациям из книги. Лиззи, стоящая на балконе, руки лежат на спинке стула, наклоненного на двух ножках. Она встала на цыпочки, чтобы увидеть холст, размещенный на мольберте. А сзади в окно видны Темза и мост Блэкфраерс.

Тогда вид загораживали не громады офисов, а густой дым из труб. Блэкфраерс был сердцем диккенсовского Лондона со своими испещренными узкими переулками и вымощенными булыжниками улочками, темными постоялыми дворами и забегаловками. Река в славное викторианское время была покрыта баржами, грязными буксирами, к берегам жались пакгаузы.

Сейчас вид из окна был более мирным. Во внутреннем дворе мужчина выгуливал собаку. Наташа проследила, как он пересек улицу, прошел под одиноким уличным фонарем и исчез за углом. Дорога снова опустела. Но не совсем. Наташа судорожно вздохнула. Внизу кто-то был. Девушка с длинными волосами в сером платье. Она стояла прямо напротив фонаря, скрытая туманом и тенью. Наташа попыталась разглядеть ее лицо, но та была слишком далеко. Наташа нашла защелку на раме, попыталась ее открыть, но окно было крепко заперто. Может, она разглядит больше, если выключит свет. Она поискала взглядом выключатель. Комната погрузилась в полутьму и внутренний двор стал виден лучше. Но девушка уже ушла.

Должно быть, это была одна из девушек, о которых рассказывала Марион, которые приходят, чтобы сфотографировать дом, своими глазами увидеть историческое место, совершить своего рода паломничество или отдать дань уважения. Или прохожая.

Она отвернулась от окна в сумрак комнаты. Единственный светильник горел под картиной Лиззи, как перед местом поклонения.

– Боже мой, простите, – Марион включила свет, удерживая поднос с чаем. – Привычка человека, живущего в одиночестве. Я вовсе не хотела оставлять вас в темноте.

«Именно там я и нахожусь сейчас, – подумала Наташа. – В полной темноте».

Через полчаса Наташа собралась уходить. Она взяла свою сумку и букетик фиалок. Дойдя до двери, обернулась и протянула букетик старой леди.

– Спасибо, дорогая. – Марион взяла цветы, закрыла глаза и глубоко вдохнула. – Кстати, почему вам пришло в голову, что я могу знать эту девушку?

– Она сказала своей начальнице, что живет здесь.

Марион лукаво улыбнулась.

– Может, так оно и есть. В некотором роде.

По Наташиным подсчетам была уже половина десятого, когда она шла по Квин-Виктория-роуд. Можно было заключить беспроигрышное пари, что Эдвард Дирхерст, Ричмондский герольд Геральдической палаты и бывший Наташин начальник, вот уже три часа восседает за своим столом.

Она поднялась по каменным ступеням, расписалась на проходной и прошла по широкой дубовой лестнице в Палату графа Маршалла.

Работать в Геральдической палате, государственном хранилище гербов и родословных знатных семей Англии, Уэльса, Северной Ирландии и стран Британского Содружества, где все дышало историей, церемониями и традициями, поначалу было страшновато, но потом – ужасно интересно и захватывающе. Наташа по-прежнему чувствовала волнение и робость, вспоминая о том, что первые специалисты в области генеалогии начали свою работу именно здесь, еще в четырнадцатом веке.

Дверь в кабинет Эдварда была приоткрыта. Наташа постучала.

– Войдите.

Увидев ее, он встал, обошел резной деревянный стол, распахнул объятия.

– Моя дорогая Наташа, какой приятный сюрприз!

Герольды самостоятельно выбирали мебель для своих рабочих кабинетов, поэтому не удивительно, что комната Эдварда была заполнена антикварными вещами, которые прекрасно смотрелись бы в музее или в одной из комнат старинного замка. Здесь же все вещи использовались по прямому назначению – можно было посидеть на стуле эпохи короля Якова, провести заседание за столом вишневого дерева с витиеватыми резными ножками, почитать что-нибудь под лампой с золоченой подставкой.

Наташа не могла себе представить Эдварда Дирхерста в другой обстановке. Он прекрасно играл свою роль; наследник первых герольдов, в жилах которых текла кровь средневековых рыцарей и членов королевской семьи. Вокруг него создавалась аура, которая соответствовала обязанностям служащего Геральдической палаты, организатора официальных церемоний, коронаций, государственных похорон и открытия Парламента. В этих случаях герольды надевали свою оригинальную средневековую униформу – со всех сторон расшитый плащ и нарукавники, украшенные королевскими гербами.

Повседневная одежда Эдварда была менее вычурной, но не менее официальной – черный жилет и накрахмаленная белая рубашка. Он был высоким и представительным, с густыми черными волосами, поседевшими на висках, слегка удлиненным лицом с крупным римским носом, стальными серыми глазами и глубоким, раскатистым голосом. Наташу первая встреча с ним повергла в ужас.

Он приготовил две чашки кофе со сливками и, когда они уселись в углу комнаты, сказал:

– Вчера во второй половине дня мне позвонил джентльмен с намерением проверить твои рекомендации. Не потому ли ты порадовала меня визитом?

Наташа почувствовала, что покрывается гусиной кожей.

– Что он хотел узнать?

– Как долго ты здесь работала, когда ушла, какими исследованиями занималась, потом потребовал информацию о процессе найма на работу. Спросил, проявила ли ты увлеченность и профессионализм, выполняя задания, особенно если для этого нужно было использовать сведения о предках человека, живущего в наши дни. Он начал было расспрашивать о твоем происхождении, семье, но я прервал его, сказав, что это к делу не относится. Безусловно, я всячески хвалил твои деловые качества, сказал, что ты – блестящий исследователь, очень добросовестный. – Дирхерст внимательно посмотрел на Наташу. – Если ты решила, что пора заканчивать с жизнью свободного художника, то я очень надеюсь, что ты вернешься к нам.

– Эдвард, вы первый, кому я об этом скажу. Но я не ищу работу.

– Так в чем же дело?

– Ваша догадка так же хороша, как и моя. – Она допила крепкий кофе, поставила чашку на блюдце. – Что бы вы сделали, если бы, взявшись за выполнение заказа, стали подозревать, что ваш клиент или тот, кого вы разыскиваете, совершили что-то плохое, преступление, например?

Брови его подскочили вверх, придав ему сходство с совой.

– Мы – гаранты конфиденциальности. Нам доверяют сокровенные семейные тайны, дают доступ к закрытым документам, понимая, что все, что мы обнаружим, будет храниться в строжайшем секрете.

Она мельком взглянула на документы, лежащие на столе Эдварда, напечатанные на бланке Палаты.

– Наш девиз – «Усердие и тайна», – сказала Наташа.

Он кивнул.

– Усердие и тайна. Но, существует одно большое «но». – Он посмотрел ей в глаза. – Мы не священники, принимающие исповедь. Мы просто выполняем работу. Хотя я понимаю, что это трудно принять.

Она улыбнулась.

– Не могли бы вы узнать, есть ли у вас что-нибудь о Гарольде Лейбурне из Дорчестера. – Проговорив это имя вслух, она почувствовала что-то вроде «дежа вю». Нашла в сумке свидетельство, протянула бумагу Эдварду.