Томпсон, приоткрыв дверцу, огляделся. Между холмов за колючей проволокой виднелись очертания небольших домов – то ли жилых помещений, то ли складов – не разобрать. Справа от дороги белел огромный щит, изрисованный вязью арабских букв. Что написано на нем, Томпсон не спрашивал. Он раз и навсегда усвоил, что там должно быть написано, и знал: так оно и есть.

«СОБСТВЕННОСТЬ ВОЕННОГО ВЕДОМСТВА. ПРОХОД И ПРОЕЗД ВОСПРЕЩЕН. ОГОНЬ ОТКРЫВАЕТСЯ БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ».

Знал Томпсон и то, что ребята, которым поручают охрану подобных объектов, не любят церемониться, не кричат: «Стой! Кто идет?» Для них главное – нажать на спуск автомата и наблюдать, как отчаянного смельчака – дурак он или просто неграмотный, все равно кто, – рвет на куски метко пущенная очередь.

Сплоховать и не попасть в нарушителя для таких служак означало поставить крест на своей карьере, и они всегда попадали.

Машина неторопливо подкатила к домику, затянутому маскировочной сетью. Томпсон из-за этого и не заметил его на фоне пегой возвышенности.

Въехали на стоянку под специальным навесом. Вышли из машины и с минуту стояли, давая глазам возможность привыкнуть к сумраку, царившему здесь. Томпсон повел носом. Тянуло сильным запахом дыма и жареного мяса.

– Здесь готовят азиатский пир?

– Традиция, – пожав плечами, ответил Каррингтон. – Перед уходом на операцию люди покупают барана и устраивают себе отдых.

– Откуда им известно об операции? – В голосе Томпсона звучало подозрение. – У вас об этом объявляют заранее?

– Успокойся, Фред. Никто ничего не знает. Но люди чувствуют такие вещи нутром.

– Нужно выяснить, у кого такое нежное нутро. Мне оно не очень-то нравится.

– Да не горячись, старина. Ровным счетом ничего криминального. До обеда я сообщил, что приеду. Как считаешь, прибытие шефа и подгонка обмундирования что-нибудь в этом мире значат?

– Хорошо, успокоил.

Они прошли в штабной домик. Раф открыл перед ними дверь и встал с автоматом у входа. Риф так и остался в машине, только приоткрыл дверцу, чтобы сделать полосу обзора для себя пошире.

– Сволочь у тебя дрессированная, – сказал Томпсон, наблюдавший за поведением охраны. – Пожалуй, их можно будет оставить себе.

Десять минут они провели в уединении, наслаждаясь кондиционированным раем. Наконец открылась дверь и в помещение вошел высокий худощавый полковник в пакистанской военной форме. Легко вскинул руку к фуражке с высокой тульей.

– Полковник Исмаил, – представил Каррингтон вошедшего. – Наш большой друг.

– Где ваши «медведи»? – спросил Томпсон, словно забыв о вежливости, какая полагалась при первой встрече.

– В загоне, мистер Каррингтон, – обращаясь к Бену, ответил Исмаил. Его бесцеремонность сильно задела Томпсона.

– Чем занимаются? – снова спросил он.

– Сейчас будем переодевать. Пусть обносят новую форму. Затемно их предстоит увезти на ту сторону.

– Мы хотим посмотреть на обряд переодевания, – сказал Томпсон. – Это, должно быть, интересное зрелище.

– Пожалуйста, – сказал полковник Исмаил. – Здесь недалеко.

Они прошли за один из бараков, в загон, отгороженный фанерными щитами. В небольшом закутке бродили трое раздетых до трусов мужчин. Двое высоких, ширококостых, один низенький, тощий, со спиной, покрытой бурыми прыщами.

Увидев вошедшее начальство, они встали в шеренгу. Заморыш занял место на правом фланге.

– Кто этот недоносок? – спросил Томпсон.

– Командир группы Машад Рахим, – доложил полковник Исмаил. – Двое других – боевики Муфта Мангал и Мирзахан.

Томпсон подошел к боевикам поближе. Брезгливо оглядел с ног до головы. Такое дерьмо ему давно не встречалось. Должно быть, там, за Хайбером, дела у муджахидов обстоят из рук вон погано. С такими боевиками…

Он подошел к высокому носатому парню, впервые оказавшемуся полуголым перед высоким начальством и оттого заметно стеснявшемуся. Пальцем, как паршивому коню, когда стараются сбить цену, провел по ребрам. Они выпирали из-под кожи, словно прутья из старой корзины.

Парень неловко пошевелился, словно хотел оборонить себя.

– И это «медведи»?! – спросил Томпсон брезгливо. – Пусть одеваются.

Через некоторое время все трое были в советской военной форме.

– Откуда такое? – спросил Томпсон, разминая в руке полу куртки Муфти Мангала.

– В Пешаваре есть мастерская, – пояснил полковник Исмаил. – Можем обшить целую дивизию.

– Оружие?

– Автоматы русского типа АК, – сказал Каррингтон. – Производство английское. Фирма «Интерармз».

– Все как у «медведей», – скривив губы в усмешке, произнес Томпсон. – А на каком языке будут говорить эти звери?

– В акции – по-русски.

– Интересно. Весьма интересно…

Томпсон подошел к мордолошадому Мирзахану. Спросил, четко выговаривая русские слова:

– Ты менья понимайш, скотина?

Мирзахан вытянулся и застыл. На тупой физиономии – выражение растерянности и испуга.

– Многого хочешь, Фред, – заметил Каррингтон.

– Свиньи, – сказал Томпсон и поморщился.

– Это слово, – произнес Каррингтон жестко, – здесь забудь! Ослы, бараны – еще куда ни шло. А свинья для мусульманина – животное греховное.

– Плевать! Я не привык менять выражения по религиозным причинам. Свиньи, и всё тут.

– Я тоже мусульманин, – произнес полковник Исмаил и зло посмотрел на Томпсона.

– Простите, сэр, – спокойно ответил Фред. – Речь шла не о верованиях, а об умственных способностях. Вы лучше продемонстрируйте мне, как они будут говорить по-русски во время акции.

Исмаил повернулся к троице. Сказал им несколько слов на пушту. В ответ заморыш изобразил на лице свирепость и разразился тирадой:

– Иван! Стирляй! Пирод! Дапай, дапай!

– Им с такими талантами хоть в Москву! – сказал Томпсон. – Впрочем, для одноразового употребления вполне сойдут. Можете отправлять, полковник Исмаил, Бог помощь!

Ночь в степи – это безбрежное море темени. Только небо мерцает призрачным светом. Звезды на юге крупные, льдистые. Млечный Путь, как караванная тропа в иные галактики, перехватывает бархат свода от горизонта до горизонта.

В неглубокой балке, среди продутой ветром степи, в уютном затишье горит костер. Маленький очаг живого огня, дарящий людям тепло и свет.

Пламя, перебегая по хворосту, то бледнеет, угасая, то ярко вспыхивает, взрывается, с треском рассыпает искры. Они взлетают и гаснут, немного не долетев до неба.

У костра, коротая ночь, сидят шпун Захир – сельский пастух, и четверо ребятишек – кишлачных сирот. В одиноком добром пастыре ребята встретили теплоту и участие и теперь ходят за ним и за овцами, почитая старика, как отца.

Сказка у костра, древнее предание, рассказанное в ночи, хранят в себе величайшую тайну живого слова. Того, которое заставляет юные сердца трепетать от любви и ненависти, учит различать добро и зло, славит благородство, осуждает черную подлость.

В бетонных домах больших городов сказка для ребенка – забава, вечерняя порция духовной пищи на сон грядущий.

В теснинах гор и на степных просторах, в юртах кочевников и хижинах дехкан-базгаров сказка – это завет ушедших поколений тем, кто идет за ними в будущее по караванным путям пустынь и козьим тропам гор, среди пропастей и утесов.

Шпун Захир – хороший рассказчик.

– О Аллах, милосердный, всесильный, всевидящий и всеблагой!

Голос у Захира спокойный, ровный, слова его – не вдохновенная молитва или похвала Всевышнему, а лишь привычная и неизбежная формула, необходимая для начала хорошей сказки.

– В Книге Аллаха записаны судьбы всего живого – человека и зверя.

Все в мире совершается и течет по воле Всевышнего. Аллах вознес орла могучего над землею, дал ему крылья широкие, крепкие. Небо – безбрежная обитель птицы.

Только орлу подвластны неприступные скалы. Облака – его одеяло. Ветер – его товарищ. Гнездо орла – крепость воли и гордости.

Аллах дал земле шакала, но не одарил его смелостью волка и добротой собаки. Ростом ниже колена, шакал обречен бегать с опущенной головой, нюхая по пути запахи ослиной мочи и помет верблюдов.