О животных можно говорить часами, тема эта неисчерпаемая. Да, не спорю, у меня получалось управляться с ними с детства. Возможно потому, что никогда их не боялся. Я ведь рос среди них. Первое, это кони. В нашем колхозе «Первомайском» была добрая конюшня с племенными жеребцами. Я стал бывать там лет с семи, если не раньше. Со временем научился ухаживать за лошадьми, а также немного шорничать и разбираться в конских болячках. Расскажу один случай про рысака по кличке Павлин. Верхом он был необучен, а только возил бригадира в бедарке. Машин в колхозе было мало, полуторка да штуки три ЗИС-5. Это потом массово ГАЗ – 51 с фанерными дверцами пошли, а тогда, в конце пятидесятых, всё больше кони и волы, или по-нашему быки. Цоб – Цабе их погоняли, и профессия была – воловик. Так этот Павлин однажды зашиб сустав, а для лошади это практически дорога на колбасы. Невероятно красивого коня было жалко до слёз, и мы с Витькой Лихачевым стали уговаривать конюхов попробовать вылечить Павлина. Конюхам самим было его жаль, и Павлин получил отсрочку на лечение. Ветеринар Алексей Иванович оптимизма не проявлял, но приступил к лечению по всем правилам. Заметив наш энтузиазм, он приставил нас к делу и научил промывать, мазать мазью и бинтовать рану, оставив за собой общее наблюдение. Мы ухаживали за конём как за малым дитём каждый день. Помимо обычного лошадиного пайка, мы таскали ему в денник свежей вкусной травки, угощали сахаром и подкармливали хлебом. Конь понимал, что его лечат. Во время процедур он вздрагивал от боли, перебирал задними ногами, но больную переднюю не убирал, терпел. И через месяц выздоровел! За это время Павлин здорово к нам привязался, и стал нам многое позволять. Когда он перестал хромать, то во время прогулок по двору мы катались у него на спине вообще без уздечки, командуя повороты шлепками ладони по правой или левой стороне конской шеи. Когда старший конюх Ермилов увидел это впервые, у него отвисла челюсть, ведь конь был необъезженным. Таким он и остался, просто мы с Витей были исключением из правил. Конюхи были рады возвращению Павлина в строй, но некоторое время бурчали на нас, потому что первое время конь давал запрягать себя лишь в том случае, если кто-то из нас стоял рядом. Правление наградило нас скромной денежной премией, от которой, в порыве благородства мы хотели отказаться, мол, не из-за денег старались, но зам председателя сурово нас отчитал, и вручил по десять рублей. Для нас это были немалые деньги.

Любой человек имевший дело с лошадьми знает, что каждая из них имеет свой характер. Более того, среди них иногда встречаются такие индивидуальности, что ахнешь. В те годы на конюшне была кобыла по имени Курба. Но это канцелярский вариант клички. В обиходе все звали её через «в» вместо «б». Кличка была вполне заслуженной, потому что эта лошадь обладала на редкость подлым характером. Человечески подлым. В запасе у неё было много всяких мерзких штучек. Могла исподтишка укусить кого-нибудь сзади, а потом, отвернув голову, сделать вид, что это не она. Могла ударить головой. Голова у лошади большая, и после такого удара редко кто мог устоять на ногах. Не одни жирафы дерутся головами, некоторые лошади тоже это умеют. Во всяком случае, Курба умела. И ещё многое в таком роде. Кличку она заработала почти с жеребячьего возраста. Шла очередная перепись лошадей, проводимая зоотехником и конторским работником Арсеньевичем. Зоотехник осматривал лошадей, и делал заключения. Арсеньевич заносил данные в большую конторскую книгу – кличку, возраст, пол, масть и прочее. Когда он услышал кличку молоденькой кобылы, то обрушился на конюхов:

– Вы тут совсем с глузда соскочили! Матерным словом лошадь назвать! Как его в книге писать? Надо её по-другому назвать, по правилам. Как звали её родителей?

Ермилов сказал:

– Она уже к этому привыкла, другое слово понимать не будет.

В этот момент Курба извернулась, вытянула свою длинную шею и цапнула Арсеньевича за ягодицу. Он подпрыгнул, и выдал порцию очень крепких выражений. Взгляды Арсеньевича на правила создания лошадиных кличек резко изменились. Он сказал, что имя кобыле дали совершенно правильное, и записал его в свой кондуит, заменив для приличия «в» на «б».

Внешне Курба выглядела на все сто. Тонконогая, по лошадиному изящная, она выделялась гордой посадкой головы и чисто белой, без единого тёмного пятнышка, мастью. Она была самой красивой лошадью в колхозе, а возможно, и в районе. Самое поразительное, что она об этом знала, а потому выпендривалась и капризничала похлеще любого ишака. В пароконную «линейку» она запрягалась охотно. В паре с ней ходил спокойный, относительно белый мерин. А вот в фургон или возилку запрячь её, было невозможно. Презирала. Возила только пассажиров. Фургоном у нас называли грузовую повозку, представляющую собой большой ящик на колёсах. Правильное название «ход». Обожала свадьбы, ведь за красоту её всегда брали катать молодожёнов. В этих случаях она вела себя идеально. Мало того! Если она замечала внимание к себе зрителей, то начинала хвастать и красоваться. Вздёргивала голову или приподнимала переднюю ногу в картинной позе, как настоящая фотомодель. Она часто присутствует на свадебных фотографиях того времени. В это невозможно поверить, но Курба была кокеткой. Когда её наряжали к свадьбе, то она наклоняла голову, чтобы удобнее было вплетать в гриву ленты. А после свадьбы не давала их снять. Любила подковываться, и кузнецу никогда не делала гадостей, ведь он делал ей педикюр. Чистотница была. Любила купаться, и на речку бежала без понукания. А вот загнать её в обычную лужу было невозможно, не говоря про замес. Что ты! Будет она пачкать свои беленькие копыта! И ведь приучила всех к своему норову.

Однажды конюх дядя Лёня заподозрил, что я специально науськиваю Курбу кусаться. Я удивился:

– Да вы чего, дядя Лёня? Зачем ей ещё и подсказывать? Она и сама всё хорошо знает.

– А почему она тебя не кусает? Я приметил, когда ты с ней рядом стоишь, так она даже морду отворачивает.

– Правильно! Я её отучил меня кусать.

– Как?

– Да очень просто. Набрал толчёного перца в одну руку, в другую зеркальце взял. Подошел к ней, повернулся спиной, а сам в зеркало наблюдаю. Вот она протянула ко мне морду, и зубы оскалила, а я резко поворачиваюсь, и перцу ей в пасть! Эх, она и взвилась! Заскакала на месте как козёл, а потом минут двадцать от корыта с водой не отходила. С той поры, как бабка отшептала кусаться. Память у неё хорошая. Теперь она меня опасается. Вы дядя Лёня тоже так сделайте, и Курба станет шёлковой.

Дяде Лёне идея понравилась, и он решил в тот же день проучить кобылу этим способом. Сходил домой за перцем, затем привязал Курбу длинным недоуздком к коновязи, и став к ней спиной, начал готовиться. Насыпал на ладонь перца и полез в карман за зеркалом, но Курба учуяла опасный перечный запах и встревожилась. Она стала нервно переступать ногами, и, развернувшись на месте, крупом ударила дядю Лёню по спине. Он потерял равновесие и упал на колени. От удара рука его дёрнулась, и весь перец попал ему в лицо. Умываясь, он молчал, но после этого разразился отборной бранью, и почему-то в мой адрес. И вот так всегда. Можно подумать, что я виноват в его нерасторопности. Впрочем, людям свойственно винить в своих промахах посторонних.

Однажды на конюшню заглянул Ермилов кум Петренко. Он был слегка под мухой, а потому в лирическом настроении. В это время Курбу запрягали в линейку, и Петренко захотелось угостить красивую лошадь чем-нибудь вкусненьким. Конюхи стали его просить не приближаться к дурной кобыле, но он их не послушал, считая себя знатоком животных. Из вкусненького у него был только малосольный огурец, и он протянул его лошади. Курба, было, попятилась от чужого человека, потом принюхалась, вытянула шею и пошевелила губой по огурцу. Затем раскрыла пасть и вместе с огурцом откусила Петренке указательный палец… Он заверещал, кобыла тоже испугалась, но было уже поздно. Зубы у лошади большие, а челюсти как гильотина. Один раз клацнули, и пальца как не бывало, только трензеля звякнули. Однако на этот раз все дружно встали на сторону лошади. При всех своих недостатках, Курба хищницей не была, и мясом не питалась. Было ясно, что палец она откусила случайно, не заметив его под огурцом. А дядя Лёня по случаю заметил, что тем, кто не наливает, а только закуску тычет, нужно вообще руки отшибать. Через несколько лет, когда эта история подзабылась, Петренко стал врать людям, что потерял палец на войне.