Я иногда думаю, что на самом деле Господь бог бесконечно добр к людям. Его законы запрограммированы на создание добра и только. Отсюда можно сделать еретический вывод, что бог вообще не делает людям никакого зла, не мстит и не наказывает. А зачем? Человеку достаточно отказаться от заповедей божьих, чтобы организовать самому себе кару небесную, да такую, что черти в аду, с их примитивным лизанием сковородок, обзавидуются. Иначе говоря, всякое социальное зло порождается отсутствием добра. Давно замечено, что нравственно здоровое общество переживёт любую катастрофу, и выйдет из неё окрепшей. А безнравственное общество обречено. Оно способно погибнуть от любого неблагоприятного фактора, и как трухлявый пень рассыпаться от случайного толчка. Отсюда можно сделать вывод, что Господь Бог покровительствует только организованным коллективам людей, а на частную жизнь его влияние опосредовано через общество. Это создаёт коллективную ответственность и за распределение добра, и за концентрацию зла в общине. То есть зло, совершённое преступником, так или иначе неизбежно оборачивается возмездием. Если преступник его избегает, то оно обрушивается на его детей и близких, а также тех, кто ему помог избежать наказания. Дети отвечают за родителей, и ещё как. В библии не зря упоминаются семь проклятых поколений. Общество, где перестали наказывать преступников, обречено. Оно умирает как организм утративший иммунитет. Остальные выводы нетрудно сделать самостоятельно.
– Родион Алексеевич, вы случайно не семинарию заканчивали?
– Нет, нет. Я не духовное лицо, и не претендую на это. Всего лишь общие понятия. А консерватором я стал совсем недавно, старею, должно. Извините за несвоевременную лекцию, это всё газеты. Люди вы хорошие, и через неделю забудете, что я вам тут наплёл.
– Какие газеты?
– Любые. Профессор Преображенский правильно советовал не читать советских газет. Что бы он сказал о нынешней прессе? Я сегодня прочитал о легализации всякой мерзости в Европе, преподносимой как достижение свободы и демократии, вот меня и понесло.
После ухода притихших Мельниковых мы перешли в переднюю. Даша вдруг хихикнула и сказала:
– Я теперь знаю, почему тот лектор подался в священники.
– Ну, тогда я ещё не был таким грамотным, и всё было проще. Я показал ему один фокус, а он впечатлился. Кто ж знал, что оно на него так подействует.
– А что за фокус?
– С цветком. По правде говоря, я до сих пор сам не знаю в чем там дело, и как он получается, но при случае покажу его.
Родион сходил на перекур, а после этого перешёл к воспоминаниям.
*****************************************************
Мы и вправду были здоровыми детьми. Наши родители в большинстве своём тоже не сомневались в здоровье своих чад, и если кто-то из ребятишек вдруг начинал жаловаться на недомогание, то они, прежде всего, подозревали симуляцию, и чаще всего оказывались правы. Родители, конечно, следили за нашим здоровьем, но, в основном санитарными методами – приучали к гигиене, предупреждали заражение глистами и насекомыми паразитами, а летом жестоким образом сводили цыпки на ногах. Симуляция болезней ребятами не порицалась, потому что этим искусством владели немногие. Подводило незнание симптомов болезней, ведь большинство ребят не имело понятия даже о головных болях, ну, разве что от шишки после удара, но это не то. Большинство попадались уже на стадии натирания подмышек горчицей для повышения температуры. Я в эти игры даже не пытался играть. Сопли у малышей или чирьи считались не болезнями, а временными неприятностями.
А чего бы нам не быть здоровыми? Мы были закалёнными детьми природы. С первой травки весной, и до первых морозов осенью ходили босиком. Купаться начинали в марте месяце, бывало, лёд в камышах, а мы друг перед другом хвастаем, и лезем в речку «воду греть». Зимой на речке за станицей устраивали каток, и когда набирались команды, то на коньках спускались туда и играли в хоккей. При этом частенько кто-нибудь проваливался в полынью, замаскированную тонким льдом. Это считалось рядовым неприятным случаем, но уж никак не ЧП. Тут же быстренько разжигался костёр, пострадавший раздевался догола, накидывал на себя чью-нибудь шубейку, и сушил свои вещи. Переодевшись в подсохшее, он, как ни в чем, ни бывало, включался в игру. И хоть бы один потом чихнул. Родителям об этих эпизодах старались не рассказывать, так как дело могло закончиться ремнём. Сашку Васильева из-за его порока сердца мы просто боялись. Имея смутное представление об этой болезни, мы на всякий случай не пускали его играть в футбол и прочие подвижные игры. Бедняга чувствовал себя изгоем, и просился хотя бы постоять на воротах, но мы были непреклонны. Мало ли что? Вдруг мячом по сердцу попадёшь? Отвечать за него не хотелось никому, да и жалко парнишку.
Что касается питания, то оно действительно было экологически чистым. Другого не имелось. Растущему организму требуется много пищи, поэтому отсутствием аппетита мы не страдали, и еда для нас была не на последнем месте. У меня от тех лет запомнилось постоянное чувство лёгкого голода. Нет, не то. Скорее это была постоянная готовность перекусить, чем бог послал. Бог посылал редко и понемногу, поэтому мы заботились о провианте сами, и, отправляясь на природу, запасались харчами, например бутербродами с маслом или вареньем, а коробочка с солью всегда была при себе. Маршрут выбирался так, чтобы где-нибудь чем-нибудь можно было полакомиться. Сад, огород, богатая шелковица, гороховое поле и просто дикие заросли ежевики или паслёна. В речке были раки. Мы разбирались в съедобных растениях, во всяких «козликах» и «калачиках», поэтому в степи всегда находили чего-нибудь пожевать. Казалось бы, что может быть интересного в потемневшей камышовой стрехе? Но мы знали, что там можно отыскать вкуснейший цветочный мёд. Есть такая порода пчёл, которые живут не роем, а поодиночке. Вот они и забивают мёдом пустотелые камышинки, заклеивая отверстие аккуратно обрезанным листиком. Уж чего-чего, а витаминов мы потребляли в достатке, и на необитаемом острове выжили бы наверняка.
Наши мамы и бабушки применяли заячью стратегию. Как правило, все животные кормят молоком только своё потомство. Хоть корова, хоть овца, отгоняют чужого сосунка. Зайцы являются исключением из правил, так как у них существует перекрёстное кормление детёнышей. То есть, спрятавшегося зайчонка кормит молоком любая пробегающая мимо зайчиха. Точно так же наши женщины без всяких церемоний сажали за стол вместе с сыном и его друга, если он попадался под руку. Для наших родителей, переживших войну и голод, еда была приоритетной ценностью. Поэтому многие жили принципом: – «Пусть всё латками обшито, лишь бы брюхо было сыто». То есть все, и богатые, и бедные питались одинаково хорошо. Пища была обычная, без изысков – борщ, котлеты, мясо с картошкой, компот, именуемый взваром. Сладости тоже были обычными – мёд, варенье, а нам хотелось того, чего не было дома – магазинных конфет, печенья, шоколадок и пряников. Этими вкусностями мы наедались три раза в год – на 1 мая, Седьмого ноября, и на Новый год. Ребятам из семей побогаче магазинные сладости были доступны и в другие дни, но у большинства детей карманных денег почти не было. Однако ребята мы были предприимчивые, и старались заработать лишнюю копейку любым дозволенным способом. Я, Максим и наш одноклассник Вовка Рамазанов охотились на сусликов. Одно время на выгонах их было пруд пруди. Мы их выливали. У нас была железная бочка, которую мы прятали за колхозной пилорамой. Наполнив бочку водой, мы катили её в степь за станицу. У каждого была своя функция. Я был начальником бочки и водолеем. Рамазан ловцом зверьков, а Максим занимался убийством и снятием шкурок. У Рамазана была опасная работа, так как иногда вместо суслика из норки выскакивала гадюка, но он отличался хорошей реакцией. Подсохшие шкурки мы несли заготовителю, и получали за них от десяти до тридцати копеек за штуку. Заготовители хорошо знали наши желания, и часто вместо денег предлагали пряники и леденцы в жестяных коробках. Ах, эти монпансье! У нас их называли «лампасье».
