Неловкое молчание нарушил Николай:
— Прости меня еще раз, но ты ведь его совсем не знаешь…
Обиженно примолкшую Анну поддержала Настя:
— Женщины чувствительнее мужчин и многие вещи открывают интуитивно. Наверное, Анна права: если она считает, что Стасис — не «охотник», значит, так оно и есть.
— Нет, Стасис не мог этого сделать! — уже увереннее повторила Анна.
Николай внимательно рассматривал темно-вишневый чубук своей трубки. Доводы девчонок не казались ему убедительными.
— Тогда — кто же?
— Я не знаю. Но это не он, — упрямо повторила Анна.
Огорчать Анну ему не хотелось, да и доказательств не было.
— Ладно, неизвестный «охотник» — кто бы он ни был — получил желаемое. А вот оставит ли он нас теперь в покое — большой вопрос.
— А я вообще не могу понять — зачем ему с таким риском добывать эти письма? — спросила Настя.
— Всего Маннергейм отправил три письма, предупредив адресатов, что только вместе они смогут отыскать спрятанное. Два из них Анна привезла из Финляндии, а третье, видимо, уже было у «охотника». Теперь, имея на руках все три, он сможет расшифровать послание маршала и найти место, где зарыто Нечто.
— Господи, прямо «Таинственный остров» какой-то — шифры, сокровища… Не хватает только хромого Сильвера и попугая, который кричит: «Пиастры, пиастры!»
В этот момент зачирикал Анькин мобильник.
— Да, — ответила она и, искоса взглянув на Николая, ушла разговаривать в комнату.
«А вот и хромой Сильвер!» — усмехнулся про себя Полуверцев.
Ну что ж, подозрения по поводу Стасиса придется проверять самому, влюбленная Анька здесь не помощница. Есть у Николая возможность получить исчерпывающую информацию, правда, очень не хочется ею пользоваться.
Продолжая разговор, он объяснил Насте:
— Сокровища-то вряд ли, но, похоже, Маннергейм зарыл что-то очень ценное — судя по тому, как действует этот «охотник».
— Да уж, — поддакнула Настя, воровато подцепив из блюда ложку плова.
— Поешь еще, не мучайся, — предложил Николай.
— Не могу я, — сокрушенно покачала Настя головой, — И так уже… — Она выразительно похлопала себя по бокам.
Николаю нравилась эта очень яркая и талантливая девушка. Еще два года назад она была сущим щенком — умненьким, задорным, неуклюжим. Может быть, ощущая свою женскую непривлекательность, она старательно отодвигала взросление, оставаясь озорным и веселым подростком. И вдруг — это действительно случилось вдруг и сразу — к Насте пришла любовь. Не несчастная безответная влюбленность, а взаимное, полноценное чувство. С Настей произошла удивительная метаморфоза: прямо на глазах из гадкого утенка она превратилась, как и полагается, в красивого лебедя.
Нет, конечно, она не стала похожа на супермодель, но ее проснувшаяся женственность восхищала обаянием и прелестью.
Николай поинтересовался:
— Анна там вас не очень стесняет? Мы с Еленой могли бы пожить в Юкках и уступить ей эту квартиру.
— Нет, что ты! Я так рада, что она поживет с нами, у нас ведь две комнаты, и одна пока совершенно свободна, — как-то чересчур важно и значительно заявила Настя.
«Ага, — понял вдруг Николай, — значит, вот почему мы так похорошели. Да, Насте беременность явно к лицу».
Но с вернувшейся в комнату Анной он благоразумно не стал делиться своей догадкой. Узнав о том, что подруга ждет ребенка, Анька бы точно отказалась от ее помощи.
Анна старательно хмурилась, но оттаявший взгляд и непроизвольно всплывающая на губах улыбка красноречиво сообщали, с кем она только что говорила.
Настя заговорщицки ей подмигнула, а Николай все-таки счел нужным напомнить:
— Анна, я правда рад за тебя, но будь, пожалуйста, осторожна.
Она улыбнулась:
— Не беспокойся, со мной все будет в порядке. Я же уже взрослая и очень осторожная.
Нетерпеливо, дважды, звякнул дверной звонок — так обычно извещала о своем приходе Елена.
— Фу, как у тебя накурено, — сказала она, отдав ему в прихожей универсамовские пакеты с продуктами, и, заметив чужую обувь, спросила: — У нас гости?
— Да, Анька с подружкой пришли меня навестить.
— А еда-то дома есть, раненый мой? Или девицы сидят голодными?
— Обижаешь, любимая, сделан плов. Кстати, дожидается тебя горячим.
Елена отправилась на кухню поздороваться с девчонками. Те, немного смущенные, засобирались.
— У нашей парадной чуть ли не толкаются бамперами два джипа. Один — старенький «Ниссан», но уж больно гордо поглядывает его водитель на соседа из навороченного «Лендровера».
— Это мой… — счастливо вздохнула Настя, — Без средств, но с амбицией. За это и люблю.
Елена увела Аньку в комнату — обсудить какие-то особые женские секреты.
Настя напоследок вновь запихнула в рот ложку плова.
— Слушай, а что вы теперь с Анькой намерены делать?.. — спросила она.
— Попробую разузнать про третьего адресата Маннергейма — литовца. Есть у меня один очень информированный знакомый. Ну а дальше — война план покажет.
В коридоре Анна, чмокнув Николая в щеку, со вздохом сказала:
— Ну вот, так толком ничего и не обсудили. Не сердись, пожалуйста, но это правда не Стасис. А кто он, этот «охотник», мы обязательно выясним — никуда ему от нас не деться.
«Лучше б не знать этого никогда», — подумал Николай и вернулся к жене.
То, что Елена сегодня какая-то странная, он заметил еще у порога. Обычно, вернувшись с работы, она первым делом забиралась в холодильник, доставала оттуда палку копченой колбасы или кусок вяленого мяса, быстренько отрезала несколько ломтиков, съедала, и только после этого, заморив червячка, могла существовать в привычном вечернем домашнем ритме.
Но сегодня насупленная жена лишь лениво ковыряла вилкой в тарелке с пловом.
— Что случилось, любимая? Ты, часом, не заболела?
Она передернула плечами, как от озноба:
— Да нет, ничего, — и, постепенно втягиваясь, стала рассказывать: — День сегодня какой-то дурацкий. Толпы народу везде, милиции полно, многих останавливают. Что-то в городе случилось, что ли?
— Случилось, — подтвердил Николай. — Вице-губернатора убили прямо в собственном кабинете в Смольном.
— О, господи… Теперь понятен переполох. А ко мне на работу сегодня заходила Танька Степанова, ты ее должен помнить — она к нам в прошлом году, осенью, в Юкки приезжала. Она живет в Италии. Муж у нее итальянец-пенсионер. Там она постоянную работу найти не может — только летом в туристический сезон, в баре официанткой. А муж ее, потихоньку от налоговых органов, туристов на лодочке возит — у них пенсионерам работать запрещено. Ну а осенью и зимой они заработанное проедают. Танька на всякие курсы ходит, много читает, рисует — она в свое время «Тряпочку» закончила. И даже пытается переводить Пушкина на итальянский. В общем, развитая дама. Так вот, то ли достала ее такая жизнь, то ли что еще, но в этот раз приехала она сюда с твердым намерением найти постоянную работу. Видимо, из Италии ей это как-то иначе представлялось. Но здесь сорокалетнюю женщину, хоть и в совершенстве владеющую итальянским, никто, в общем, не ждет. В связи с этими поисками пришлось ей куда-то рано ехать. Попала она в утренний час пик. Пасмурно, говорит, холодно, мерзкий дождь с ветром, кругом на разбитых тротуарах лужи и собачье говно, люди — злые, не выспавшиеся, толкнуть побольнее норовят. И Танька говорит: «Я на все это поглядела и подумала — это же лето, а что будет осенью и зимой? Да зачем мне эта работа сдалась? Поеду-ка я домой, в Италию. Там солнечно и тепло. Чистые тротуары, и до моря десять минут неспешной прогулки». — Елена помолчала, растерянно и грустно пряча глаза. — А я вдруг на нашу жизнь взглянула со стороны. Вроде мы много работаем, сравнительно неплохо зарабатываем, но ни на что толком не хватает. Сами одеты плохенько, машина старенькая, квартира обветшала вся — сто лет не ремонтировали. Самое грустное — выхода не видно. Каждое утро лишь разбитый асфальт, грязные лужи да собачье дерьмо. И такая тоска меня взяла… Безнадега, как у Додина в чеховском «Дяде Ване». Одно-единственное и никому не нужное утешение: «И мы с тобой когда-нибудь отдохнем».
