Подобно Фаусту, он теперь охотно продал бы душу Мефистофелю. В ушах Чигорина звенела фиоритура из оперы Гуно, которую он слушал совсем недавно: «Я хочу сокровища, которое заключает в себе все богатства мира: я хочу молодости!» Ведь за кипящим энергией Ласкером вставала целая шеренга столь же молодых и хорошо подготовленных к шахматным боям международных маэстро, среди которых выдвигались новые и новые претенденты на мировое первенство.

Горько было на душе и по другой причине. Ни тогдашние горластые болельщики, упрекавшие Михаила Ивановича в неожиданном провале, ни богатые и знатные горе-покровители типа Сабурова и Бостанжогло, ни газетные рептилии петербургской желтой прессы, ни даже люди, искренно и горячо жалевшие о неуспехе Чигорина, не понимали главного. Ведь он только потому не выстоял в изматывающей борьбе с могучими молодыми соперниками, что лучшие годы жизни шахматного спортсмена посвятил развитию отечественного шахматного движения, во имя этого добровольно отказавшись от лавров побед на международных соревнованиях.

И вот в самый трагический момент его жизненного пути русское общество вместо моральной поддержки и материальной помощи проявило полное бездушие и вопиющую неблагодарность!

Тарраш неспроста отказался от участия в матче-турнире чемпионов. Он правильно решил, что там его успех более чем сомнителен, а лучше бить наверняка. Привыкший к победам в международных турнирах Германского шахматного союза, Тарраш надеялся, что именно в таком соревновании даже при участии всех четырех могучих соперников он сможет доказать свое превосходство над ними и прежде всего над ненавистным ему чемпионом мира Ласкером.

И вот в июле 1896 года в родном городе Тарраша – Нюрнберге начался крупный международный турнир при девятнадцати участниках, в котором играли почти все ведущие маэстро, выступавшие и в Гастингсе.

Ожидания Тарраша оправдались далеко не полностью. Турнир оказался триумфом молодого поколения вообще и Ласкера, в частности.

Чемпион мира ваял первый приз, проиграв, правда, три партии (Пилсбери, Яновскому и Харузеку – трем восходящим звездам), но выиграв у Тарраша, Стейница, Чигорина и других представителей старшего и среднего поколения.

Второй приз завоевал талантливый молодой венгерский маэстро Геза Мароци, третий и четвертый призы поделили Пилсбери и Тарраш, проигравший вопреки своим ожиданиям и Ласкеру и Пилсбери. Пятый приз взял Яновский, шестой – Стейниц. Седьмой и восьмой призы поделили молодые талантливые немецкие маэстро Вальбродт и Шлехтер.

Михаил Иванович неожиданно остался вообще без приза и играл поразительно неровно. Начал он турнир неплохо и в первых девяти партиях набрал 7 очков, проиграв, к сожалению, Ласкеру, имея против чемпиона мира не только лучшую позицию, но и лишнюю пешку. Но в следующих девяти турах Чигорин набрал только 2½ очка. Всего в итоге турнира Михаил Иванович набрал 9½ очков и поделил девятое и десятое места со своим соотечественником Шифферсом, также начавшим постоянно выступать в международных турнирах. Но беда была не в спортивном неуспехе, а в том, что Чигорин исключительно неудачно сыграл с восемью призерами, набрав против них всего полтора очка (ничья с Мароци и выигрыш у Яновского). Проигрыши и старым соперникам (включая Ласкера, Стейница и Тарраша) и представителям молодого поколения (Пилсбери, Шлехтеру и Вальбродту) подтверждали то, что трагедия в Петербурге не была случайной.

На обратном пути из Нюрнберга на родину Чигорин заехал в Прагу. Чешские любители исключительно радушно приняли Михаила Ивановича, – не только как знаменитого шахматиста, но и благодаря симпатии к представителю братского народа.

Это очень подбодрило русского маэстро. Он понял, что, несмотря на последние неудачи, его имя не померкло в глазах ценителей его дарования и что даже шахматная деятельность, которой столь мало придавали значения правящие круги царской России, помогает укреплять дружественные международные культурные связи.

Михаил Иванович решил взять себя в руки и в очередном наступлении напрячь все силы для восстановления прежнего реноме.

Вернувшись на родину, Михаил Иванович конец лета отдыхал на даче, поняв наконец справедливость поговорки «в здоровом теле здоровый дух», а затем выехал в Будапешт. Там в октябре в честь тысячелетия Венгрии был организован международный турнир. Хотя число участников было невелико, но среди них было много выдающихся маэстро. Из прежних соперников отсутствовали только Ласкер и Стейниц, готовившиеся к матчу-реваншу между собою.

Чигорин провел все соревнование с блеском. Он обогнал Пилсбери, занявшего третье место, победил Тарраша, оказавшегося лишь на восьмом месте, и закончил турнир, набрав 8½ очков в двенадцати сыгранных партиях.

Столько же очков набрал даровитый 23-летний чех Рудольф Харузек. Это был блестящий мастер атаки, считавший себя учеником Чигорина. И по стилю игры, и по дебютному репертуару, и по общему отношению к игре как искусству, он действительно очень походил на Михаила Ивановича. Ласкер, которого неукротимый Харузек в их первой и последней встрече на турнире в Нюрнберге буквально разгромил, считал своего победителя самым опасным будущим соперником в борьбе за мировое первенство. Чигорин писал о Харузеке, что тот «самый одаренный из молодых маэстро». Сохранился и другой отзыв Чигорина о Харузеке в письме Павлову 27 декабря 1896 года: «Направление в игре, которому следуют современные игроки, есть направление, так сказать, ремесленника (Стейница к ним не присоединяю), а не творца-художника. Вы понимаете, что я хочу сказать. Народится второй Морфи и поколотит их всех. Не Харузек ли будет им? Весьма возможно».

К сожалению, спортивный путь Харузека окончился даже еще раньше, чем путь Пилсбери. Молодой чешский маэстро с большим успехом выступил еще в двух международных турнирах, но уже в 1900 году, всего двадцати семи лет, скончался от туберкулеза.

Между Чигориным и Харузеком был разыгран короткий матч из четырех партий, чтобы определить первого и второго призеров Будапештского турнира. Чигорин выиграл первую, вторую и четвертую партии, проиграв только одну, и получил первый приз. Тотчас после турнира Михаил Иванович писал своему конфиденту: «Я лично доволен не только тем, что одержал победу в Будапеште, а и тем, что мне удалось почти все партии провести последовательно: когда защищаясь, когда атакуя. Я взял их с бою, „подарков“ мне никто не сделал. Это-то меня и радует».

Стейниц, находившийся в то время еще в Москве, где должен был вскоре начаться его новый поединок с Ласкером, прислал Михаилу Ивановичу теплое поздравительное письмо.

«10 ноября 1896 г., Москва.

Мой дорогой друг и глубокоуважаемый коллега! Примите мои сердечнейшие поздравления по поводу Вашей почетной победы в Будапеште. Ценители нашего благородного искусства будут искренне рады тому, что победил представитель России, которая в последнее время сделала большой вклад в развитие шахмат, что является результатом Вашего гения и авторитета.

Разрешите заверить Вас, что из всех известных мне шахматных маэстро я желаю в дальнейшем наибольших успехов Вам.

С дружеским приветом Ваш В. Стейниц».

Стейниц явно хотел подбодрить былого соратника, так как и сам хорошо понимал душевное состояние Чигорина и чувствовал себя неловко по отношению к нему. Вместо того чтобы самому бороться с Ласкером за мировое первенство, Михаил Иванович должен был следить по газете (его даже не пригласили погостить в Москве!) за совершенно никчемным и бесперспективным матчем-реваншем, организованным по прихоти московского миллионера-самодура.

Ничкемным и бесперспективным соревнование было не только потому, что Ласкер и в предыдущем матче на мировое первенство и в последующих турнирных встречах убедительно доказал свое превосходство над Стейницем, но и потому, что шестидесятилетний экс-чемпион мира должен был вести еще и безнадежную борьбу против собственного возраста и плохого здоровья.