Из этой затеи тоже ничего не вышло, так как закон не охранял подобной монополии «Нового времени», а чтобы передать партии в печать с места игры, не обязательно было их записывать, а легко было запомнить. Ведь в каждом туре игралось только две партии! Так что они сразу стали появляться не только в «Новом времени», но и в других газетах.

Как же протекала борьба?

Блестяще стартовал Пилсбери, решившийся повторить свой гастингский успех, подчеркнуть, что тот не был случайным, и сделать заявку на мировое первенство выигрышем короткого турнирного «матча» у самого чемпиона мира. В первой половине турнира Пилсбери из девяти партий выиграл пять (в том числе две у Ласкера при одной ничьей с ним) и проиграл только одну партию (Стейницу, при двух ничьих с ним).

Казалось, что после такого изумительного рывка победа Пилсбери в матче-турнире предрешена. Но затем случилось нечто непредвиденное и ужасное. У него началось заболевание, которое десять лет спустя свело его в могилу.

В трагической судьбе молодого американца печальную роль сыграли «гостеприимство» петербургских меценатов и их дикие понятия об общественной морали вообще и о спортивном режиме, в частности.

Закатив перед началом матча-турнира его участникам пышный ужин в фешенебельном ресторане, они затем предложили Пилсбери отправиться в один из публичных домов, которые в то время легально существовали в Петербурге. Захмелевший американский маэстро согласился и во время случайной связи заразился сифилисом, который тогда медицина считала неизлечимым.

Обнаружив симптомы страшной болезни как раз по окончании первой половины соревнования, Пилсбери, конечно, пришел в отчаяние и думал лишь о том, чтобы кое-как сыграть оставшиеся партии и всерьез заняться лечением. В девяти партиях на финише он потерпел шесть поражений и лишь три свел вничью.

Ровно и уверенно с начала и до конца провел матч-турнир Ласкер, положивший этим успехом начало многим новым замечательным победам. Он взял первый приз, набрав 11½ очков из восемнадцати возможных, и на два очка обогнал следующего за ним Стейница. Третьим был Пилсбери – 8 очков, последним – Чигорин, набравший лишь 7 очков.

Михаил Иванович стартовал исключительно неудачно. Выигрыш его в первом туре у старого друга-врага Стейница оказался единственной победой Чигорина в первой половине турнира. Из следующих восьми партий он лишь в одной добился ничьей, а остальные проиграл! Обычная «катастрофа», когда шахматист играет не творчески, а искусственно взвинчивает себя и без должных предпосылок доводит сразу накал борьбы до предела.

Не только подстрекательство болельщиков, знакомых и стремление угодить общественным ожиданиям виною подобных провалов, а есть еще и чисто психологическая причина. Если маэстро ставит перед собою задачу перед началом соревнования обязательно взять в нем первый приз (только первый, без всякого компромисса вроде второго или третьего!) и начинает игру под знаком «пан или пропал», он перед этим высчитывает количество очков, нужное для единоличной победы.

Предположим (как и было с Чигориным), что в турнире надо сыграть восемнадцать партий против противников высшего класса. Статистика показывает, что для первого приза надо набрать не менее 12 очков, или, что то же самое, можно потерять не более шести очков.

Начинается турнир, и вдруг (о, боже!) он в первых трех турах набирает лишь одно очко. Сама по себе потеря двух очков – это неудача, но не полный провал. История состязаний показывает, что были турниры, будущий победитель которых начинал с двух поражений. Но человек, думающий лишь о первом месте, рассуждает так: «Если при начале я мог потерять лишь шесть очков из восемнадцати, то теперь я, после потери двух очков из трех, должен из кожи лезть, так как необходимо набрать одиннадцать очков в пятнадцати оставшихся встречах». Задача еще более трудная! И он начинает играть еще более нервозно и авантюрно, и каждый новый проигрыш только подхлестывает его к такой нездоровой спортивной тактике.

И только когда маэстро после ряда «незапланированных» проигрышей осознает, что у него больше нет ни малейших шансов не только на первое место, но и на следующие призовые места, иллюзии рассеиваются, он успокаивается и начинает играть так, как должен был бы играть с самого начала: думая не о первом месте, не об очках, а только о том, чтобы извлечь из каждой партии то, что представляется возможным и по объективным показателям и по внутреннему творческому убеждению, а не принимать желаемое за действительное, не искушать судьбу зря! Он с горечью понимает, что если бы он этой золотой установки придерживался с первых же туров, он бы занял, может быть, и не самое высшее место, но и не сорвался бы в низ турнирной таблицы.

Так получилось и у Михаила Ивановича. Утратив в первой половине матча-турнира все надежды на успех, он на финише стал играть в свою обычную силу и набрал 5½ очков из девяти возможных – ровно столько, сколько чемпион мира Ласкер в первой половине. Но было уже поздно!

Любопытны итоги встреч участников матча-турнира между собой, образовавшие своеобразный спортивный «хоровод». Ласкер выиграл два матча, но проиграл матч Пилсбери. Последний выиграл матч у Чигорина, но проиграл Стейницу. Экс-чемпион мира проиграл матчи Ласкеру и Чигорину, что явилось единственным, – правда, маленьким – утешением для Михаила Ивановича.

А утешение нужно было, так как горя было много! После первых же проигрышей Чигорина вокруг его имени в петербургской «желтой» прессе развернулась свистопляска, в которой газетным рептилиям деятельно помогали ненавистники великого русского шахматиста.

А в юмористическом журнале «Стрекоза», совсем недавно прославлявшем Чигорина, была опубликована наглая карикатура. На шахматном поле в окружении белых и черных фигур едут сани, запряженные шахматными конями. В санях – изображенные в обычном, не шаржированном виде – Стейниц, держащий вожжи, а по бокам приветственно размахивающие шляпами Ласкер и Пилсбери. На обочине же саней стоит худой уродливый петух, на гребешке которого надпись «Чигорин».

Не упустили возможности посыпать солью свежие раны великого русского шахматиста и так называемые отечественные «меценаты».

Самое крупное оскорбление из них нанес Чигорину московский миллионер Бостанжогло, который, вместо того чтобы финансировать матч Чигорин – Ласкер и помочь Михаилу Ивановичу восстановить прежнее реноме, или вместо того чтобы организовать новый матч-турнир корифеев, но на этот раз в гостеприимной Москве, предпочел бухнуть десяток тысяч для организации в конце того же, 1896 года матча-реванша между Стейницем и Ласкером. Это была чистейшая демонстрация истинно русского болельщика Бостанжогло! Ведь шестидесятилетний Стейниц не имел никаких шансов на возвращение шахматной короны. Экс-чемпион мира в петербургском матче-турнире сыграл с Ласкером маленький матч мало чем лучше Чигорина (+1, –3, =2), да и Чигорину проиграл со счетом +2, –3, =1.

Самое печальное в итогах петербургского матча-турнира, долженствовавшего подчеркнуть права Чигорина на личное мировое первенство, было то, что он их начисто уничтожил. Блестящий успех молодого чемпиона мира сочетался с выигрышем Ласкером матча у Чигорина с разгромным счетом 5:1 (четыре победы при двух ничьих). Это было полное крушение надежд русского маэстро.

Решило судьбу матча-турнира вообще и Чигорина, в частности, одно качество, которое Чигорин ничем не мог бы возместить: молодость чемпиона мира, полного сил и энергии. Михаил Иванович понял, что он опоздал и уже не имел достаточно жизненных сил, чтобы щедро расходовать их в изматывающей борьбе за шахматную корону. Он сознавал, что еще может играть (и хорошо!), не раз добиваясь новых крупных успехов. Он знал, что по-прежнему останется великим шахматистом в глазах шахматного мира, но вопрос о борьбе за мировое первенство уже отпал навсегда!

И Чигорин пал духом. С тех пор он уже не прежний «шахматный Наполеон» или Суворов, и даже не Наполеон на острове Эльба. Это – Наполеон после Ватерлоо!