Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Как ни странно, и для молодого Пилсбери сенсационный дебют на международной арене тоже оказался высшей точкой его шахматной карьеры. Такого успеха он уже больше никогда не достигал.

Это был маэстро инициативного позиционного стиля, последователь Стейница, с которым уже не раз играл в США. Пилсбери внес огромный вклад в разработку ферзевого гамбита, вследствие чего этот дебют в начале XX века стал самым модным.

Чигорин после Гастингского турнира так охарактеризовал творчество молодого американца: «Остроумные комбинации Пилсбери, даже основанные на не вполне правильных, не ведущих к цели жертвах, указывают на большой шахматный талант. Вообще игра Пилсбери симпатична: он в каждой партии ищет живые и интересные комбинации, а это всем нам не может не нравиться». Правда, тон чигоринского высказывания напоминает строгого профессора, поощряющего даровитого аспиранта, но ведь именно таково было положение, занимаемое тогда Чигориным и Пилсбери в шахматном мире.

К сожалению, Пилсбери, подобно многим шахматным профессионалам, в неустанной погоне за долларами не щадил самого себя. Непрерывные выступления в турнирах он сочетал с постоянным проведением сеансов одновременной игры вслепую. Как я уже отмечал, это само по себе вредно, а Пилсбери к тому же довел количество участников сеанса до рекордной цифры – двадцати двух! До алехинских рекордов игры вслепую спустя тридцать лет результаты Пилсбери никем не были превзойдены.

Мало того, чтобы поразить публику, Пилсбери в течение таких сеансов вслепую еще одновременно демонстрировал карточные фокусы, играл в вист и решал известную задачу об обходе конем всех 64 клеток шахматной доски, становясь на каждое поле только один раз. Причем он предлагал зрителям самим назначить любое поле, на котором должен начаться или кончиться обход.

Не мудрено, что мозг Пилсбери не выдержал. Он был разбит параличом и умер в больнице всего тридцати четырех лет. Впрочем, была и другая причина преждевременной смерти молодого американца.

Петербургское Ватерлоо

Во время Гастингского турнира и по окончании его Чигорин получил массу приветственных писем и телеграмм из России. Ему стало ясно, что завоевание им второго приза, несмотря на досадный срыв в предпоследнем туре, расценено русской общественностью как огромное достижение. Особенно всех поразило то, что в личных встречах Михаил Иванович одержал победы над чемпионом мира Ласкером, претендентом на это звание Таррашем и победителем Гастингского турнира Пилсбери.

Чигорину вскоре должно было исполниться сорок пять лет – возраст, когда силы человека неумолимо начинают сдавать. Для шахматного спортсмена же это был крайний срок для того, чтобы «на излете» стараться извлечь все возможное из своего полностью расцветшего дарования, накопленного опыта и оставшейся еще боевой энергии.

Михаил Иванович это сознавал, и период 1889–1895 годов характерен именно тем, что русский чемпион целиком переключил себя на борьбу за шахматную корону мира.

Стать чемпионом мира – это было для Чигорина не вопросом личного честолюбия, а чем-то вроде выполнения обязательного долга перед своим народом. Ведь именно так расценивался спортивный путь Чигорина прогрессивной русской общественностью, ощущавшей законную патриотическую гордость тем, что впервые простой русский человек превзошел всех иностранных шахматных знаменитостей и вот-вот может стать чемпионом мира. А после крупнейшего успеха в Англии эти надежды укрепились и возросли, поскольку его соперники в борьбе за мировое первенство – Ласкер, Стейниц, Тарраш – заняли места ниже его, а притязания молодого Пилсбери на шахматную корону расценивались бы, несмотря на его успех, мировым общественным мнением как преждевременные.

Чигорину представлялась возможность в последний раз в жизни вступить в решающую борьбу с носителем высшего шахматного титула, причем с неплохими шансами на успех, так как молодой Ласкер еще не приобрел будущей грозной репутации и, возможно, не сумел бы выдержать натиск окрыленного успехом Чигорина, играющего под лозунгом «Теперь или никогда!».

Чигорин должен был действовать, как если бы он попал в жизненный цейтнот! Не терять ни минуты, чтобы не опоздать! Помнить, что время – даже не деньги, время – слава!

Еще до отъезда в Англию у Михаила Ивановича была договоренность с петербургскими меценатами о финансировании крупного международного турнира в Петербурге. Но они вряд ли предвидели, что Чигорин в Гастингсе превзойдет самого Ласкера, не говоря уж об остальных корифеях.

Чигорину следовало после Гастингского турнира тотчас, на месте, официально вызвать Ласкера на матч за мировое первенство, заявить тому, что средства обеспечены, телеграфируя об этом и петербургским друзьям. Ласкер, поскольку он занял в Гастингсе место ниже Чигорина и проиграл тому в личной встрече, не мог бы отказаться от матча. За Чигорина горой встало бы все мировое общественное мнение, так как он «котировался» пока что выше Ласкера. Про Ласкера Тарраш, например, ядовито писал, что своим третьим призом в Гастингском турнире «чемпион мира доказал, что он тоже хороший шахматист».

Однако Михаил Иванович по своей непрактичности не использовал создавшейся возможности. Он не учел изменения обстановки в свою пользу и, педантично выполняя петербургскую договоренность, на прощальном банкете публично пригласил Ласкера, Стейница, Тарраша и Пилсбери приехать в конце года в Петербург для участия в пятерном матче-турнире.

Идея была бы хороша, если бы в Гастингсе Чигорин сыграл не вполне удачно или неудачно, но теперь она была явно нелепа. Чего мог ожидать Чигорин лично от петербургского матча-турнира? Того, что он завоюет в этом труднейшем соревновании шахматистов экстра-класса первый приз? Допустим. А дальше что? Только то, что он сможет в дальнейшем бороться с Ласкером за мировое первенство. Но он уже имел это право благодаря своему рекорду в Гастингсе!

Наивно думать, что Михаил Иванович сознательно предпочел матчу на мировое первенство петербургский матч-турнир пяти только потому, что хотел играть с «талантливыми противниками». Борьбой с двумя из них (Стейницем и Таррашем) Чигорин был сыт по горло в предыдущие годы, и только поединок с молодым, мало известным ему на практике Ласкером мог бы увлечь Михаила Ивановича чисто творчески.

Можно, конечно, предположить, что Чигорин хотел не только подчеркнуть свое превосходство над Ласкером, Стейницем, Таррашем, снова став выше их в турнирной таблице, но и превзойти Пилсбери, опередившего его, и твердо надеялся на блестящий триумф на родине. Однако, зная скромность, самокритичность и объективность Михаила Ивановича, трудно принять такую «шапкозакидательную» версию, свидетельствующую об опасной недооценке могучих конкурентов.

Как ни расценивать мотивы Чигорина, но при любом из них матч-турнир в Петербурге (вместо матча с Ласкером) был явно непродуманной затеей!

И вот 13 декабря 1895 года в русской столице началось новое состязание трех зарубежных шахматных знаменитостей с русским корифеем. Трех, а не четырех, как предполагалось, так как Тарраш отказался от борьбы. Хотя он тоже по-прежнему стремился к мировому первенству, но боялся и Чигорина и Ласкера. Правда, выступая в печати после Гастингского турнира, Тарраш хвастливо обещал «встретиться кое с кем при Филиппах», сравнивая себя таким образом с духом убитого Юлия Цезаря, Чигорина, который в Гастингсе у Тарраша выиграл, – с Брутом, а Петербург с местечком Филиппы. Но, видимо, у «духа» не хватило духу, и Тарраш уклонился от новой борьбы с грозными соперниками.

Ласкер же, Пилсбери и Стейниц приехали в Петербург. Естественно, возник вопрос о замещении отказавшегося Тарраша новым участником. Правильным решением вопроса было бы приглашение в матч-турнир второго представителя России – Эммануила Степановича Шифферса, на что тот имел полное и моральное и формальное право, так как занял в Гастингском турнире шестое место – тотчас за пятью победителями, приглашенными в петербургский матч-турнир. Именно такой спортивный принцип замещения внезапно отказавшихся основных участников проводится в наши дни, позволяя избежать всякого рода жалоб на произвольность приглашения.

59
{"b":"193788","o":1}