— Конец миру, конец, конец, конец…

К нему подошла бабушка. Она что-то говорила и качала головой. Ге тоже качал головой. Откуда-то к ним подскочил Рыбин. Он закричал, размахивая мокро блестевшими мускулистыми руками перед Ге:

— А ну говори, японская морда, где прячется Кимура?! Скрываете поджигателя, да?!

Ге заслонился рукой. Согнутые пальцы бросили кривые полоски тени на его лицо.

— Бог с тобой, Афоня! — громко сказала бабушка, наступая на Рыбина. — Опомнись! Грех напраслину возводить.

Ивао и Сумико повернули отца к нашему дому. Скоро они растворились во тьме.

Из желтого пламени проступил красный скелет дома. Потом скелет рухнул, взметнув ворох искр. Пожар пошел на убыль. Пожарники вытирали пот рукавами брезентовых курток. Семен и отец вылили друг другу на головы ведро воды и подошли к бабушке. К ним присоединилась и мама. Шум вокруг пожара стихал. Темнота шла на огонь.

— Боже мой! — сказала мама и закрыла глаза ладонями. — Куда мы заехали? Перетряслась я вся.

Отец пятерней зачесал назад свой чуб и пропел вполголоса:

— Комедию перед женой ломаешь? — повысила голос мама. Подбородок ее наморщился. — Детей тебе не жалко… Уедем мы. Сынок, — она повернула ко мне голову, — назад поедем?

Семен смотрел на меня с интересом, отжимая кончики усов. Я промолчал и только огляделся: не вернулась ли Сумико?

Отец сгибал и разгибал свою правую руку, помогая левой.

— Наживали, наживали люди добро, — бормотала мама, — и все в дым превратилось.

— Афоня парень шустрый, — весело ответил отец, взмахами разогревая руку, стянутую судорогой. — Быстро поправится. Табаку у него насажено в два раза больше, чем у нас.

— Через жадность свою они сгорели, дочка, — сказала бабушка, затягивая узелок косынки. — Афоня не гребует ничем. Макитру с углями у старичка нашего полоумного унес… За стакан махры. — Она подняла глаза на небо с вновь проступившими звездами и перекрестилась. — Господь покарал.

— И я думаю — сам бог, — тягуче поддержал бабушку Семен.

— Дурак только мог подпалить, — хмуро отозвался отец, разминая кисть сведенной руки. — А Кимуру дураком не назовешь…

— Сам себя Афоня подпалил, — сказала бабушка, качая головой. — Макитрой и поджег… Перевернул невзначай или что…

Я хотел подтвердить, что видел, как Рыбин унес жаровню с углями. Но тут подошел Рыбин с Диной. Дина не расставалась с фарфоровой вазой. Она хлюпала носом. Волосы ее распустились, как у русалки.

Увидев Рыбиных, Семен отошел к пожарникам.

— Куда нам теперь? — спросил Рыбин и уронил голову на свою широкую грудь. — Хоть на материк возвращайся… Не огород бы, плюнуть на этот Сахалин…

— Говорила: давай жить тихо-спокойно у мамы, у папани. — У Дины вырвался стон из груди. — Нет, отделиться захотел… У папани собаки двор охраняют, а тут мы как на ладони-и-и…

— Не паниковать! — прикрикнул отец, шевеля правым плечом. — Скоро японцев на родину отвезут.

— Как на ладони-и-и… — причитала Дина.

Бабушка поправила волосы Дине и успокоила ее:

— Вместе пока поживем, не бедуй.

— Собачку я заведу, — пообещал Рыбин жене и забрал у нее вазу.

— Не могу допустить, что Кимура поджег, — сказал отец, щуря глаза.

Он еще пошевелил пальцами правой руки и пошел к пожарникам. Те растаскивали баграми балки с желтыми листочками пламени.

Бабушка взяла Дину под руку и повела к нашему дому,

Я встал с подергивающегося шланга и тоже побрел домой. В темноте шевелилось море. Вздохи его доносились сюда.

Я стал думать: кто же мог поджечь Рыбина? Ну, Кимура не мог. Куда он спрячется после этого? В сопки разве удерет? Но там долго не напрячешься… Пожалуй, бабушка права: сам себя Рыбин поджег жаровней. Опять же, как подвел его зоркий хозяйственный глаз?..

Я обогнал бабушку, маму и Рыбиных. Света не было в нашем доме. Я беззвучно пробрался наверх.

Юрик спал, тихонько посвистывая носом. Я на секунду включил свет. Юрик улыбался. Наверное, ему снился белый пароход. А может, он в самом деле есть, белый пароход? Плавает где-нибудь в теплом море…

Я забрался в свою постель и накрылся с головой одеялом.

… А если нет его, нельзя ли, чтобы все вокруг было как на «Оранжаде»?

Пришли наши и Рыбины. Зажгли свет только в левой комнате. Стали укладываться. Говорили они шепотом. Я слышал, как бабушка уговаривала маму перейти в комнату к отцу. Но мама резко ответила ей, чтобы бабушка не совалась не в свои дела.

И тогда я решил, что человеку, конечно, трудно устроить жизнь, как на белом пароходе.

Проснулся я от щекотки. Лягнул, не раскрывая глаз, но в Юрика не попал. Он издали щекотал мне пятку соломинкой и хихикал.

— Вставай, лежебока, — сказала бабушка и загремела посудой у печки, — проспишь белый свет.

Я притаился и, когда Юрик подполз ближе, накинул на него одеяло. Он завопил, потому что боялся задохнуться.

— Попей чаю! — крикнула мне бабушка, но я уже мчался по лестнице. Мне надо было договориться с Сумико, чтобы она никуда не уходила, ждала меня. Я позавтракаю, и мы с ней убежим на море купаться.

Я постучался. Мне никто не ответил. Тогда я откатил дверь. В комнате — пусто. На татами валялась мерная трубка с длинным мундштуком. Я крикнул вполголоса:

— Эй!

Никто не отозвался. Я вошел во вторую дверь. На полу валялась желтая косынка Ивао. Я повернулся. Рыбки в аквариуме в углу пялили на меня глаза. Я нашел крошки за аквариумом и бросил в воду несколько щепоток. Рыбешки накинулись на пищу. Их, видно, не кормили утром. Сбежали хозяева… И Сумико с ними! Сумико!..

Я плотно задвинул дверь и медленно поднялся по лестнице.

— Давай чаю, бабушка, — сказал я.

— Умойся сначала, — ответила она.

Я равнодушно сполоснулся под умывальником. Бабушка поставила на низенький столик рисовую кашу с молоком.

— Я же сказал — чаю, — нахмурился я.

— Не выламывайся, ешь, — приказала она и скрестила руки впереди. — Мать приказала табак полоть.

— Я его не курю, — ответил я, ковыряясь ложкой в каше.

— Со мной ты бедовый, — сказала она, качая головой. — А перед отцом?..

Я промолчал и усердно стал есть кашу. Бабушка подставила мне и кружку чаю. Бабушкины глаза были блеклые, как ее старая синяя кофта, и добрые-добрые. Губы сжаты вроде сурово, но самые кончики вздернулись вверх. Сказать ей или нет, что ее японцы удрали? Лучше скажу после. Она расстроится. Все-таки крепко сдружилась с ними. Как вчера она их защищала! А они всех обвели вокруг пальца… И меня особенно… Эх, Сумико, Сумико! Я думал, что мы друзья… Я поднял глаза на деда, тяжело вздохнул и отвел взгляд. А может, вовсе и не Кимура поджег? Тогда почему все удрали? Если невиновны, зачем удирать?.. Эх, Сумико, Сумико!..

— Опять на целый день? — спросила бабушка.

— Есть дело, — ответил я, запивая кашу чаем.

— Какое? — подлез ко мне Юрик.

— Важное, — сказал я.

— Я с тобой! — запрыгал брат.

— Тебе нельзя, — сказал я.

Юрик сел у моих ног, и прозрачные живчики побежали из его глаз.

— Все мне нельзя, — причитал он, крутя кулачками в глазах. — Так у меня ноги не окрепнут.

— Не реви, — сказал я, морщась, и махнул рукой. — Обувай свои сандалии.

Юрик мячиком подскочил с татами. Он вмиг обул красные сандалии и зашлепал по лестнице впереди меня.

Я поймал брата за руку и повел на пожарище.

Головешки отливали на солнце синим цветом. По ним ходили два пожарника и милиционер. Они что‑то выискивали среди обгорелых досок. Если бы они знали, что наши соседи сбежали, наверное, перестали бы рыться в головешках. Надо искать Кимуру. Он выждал удобный момент, отомстил и ушел в море на шлюпке, захватив своих. Вот как мстить надо!..