ского «я червь
–
я раб
–
я бог».
Червонный червь заката
путь проточил в воздушном
ябл
о
ке,
и яблоко упало.
Тьма путей,
прочерченных че
р
вем,
все поглотила,
как яблоко
–
Адам.
То яблоко,
вкусившее Адама,
теперь внутри себя соде
р
жит
древо,
а дерево,
вкусившее Адама,
горчит плодами
–
их вкусил Адам.
Но
для
червя одно
–
Адам, и яблоко, и древо.
На их скрещенье червь восьме
р
ки
п
и
шет.
Червь,
вывернувшись наизнанку чр
е
вом,
в себя вмещает яблоко и древо.
(
Кедров,
(日)〲
㐲
Червь первоначально употребляется в значении «красная полоска»,
появи
в
шаяся в небесной атмосфере (яблоке) и ближе к ночи погло
-
щающая ее. С червем сравнивается Адам, вкусивший яблоко с древа
познания и тем самым проточивший в себе «божественную» дыру.
Каждый образ строится
на метонимическом переносе: например,
яблоко «внутри себя содержит др
е
во» (следствие заменяет причину
(«семя»
)). К концу стихотв
о
рения в слове «червь» реализуется второе
значение
–
«человеческая мысль». Небесная сф
е
ра соответственно
оказывается рядоположной сфере мысли, которая «вос
ь
мерки пишет».
Восьмерка
–
модель ленты Мебиуса, строящейся на выворачивании, а
та
кже мат
е
матический знак бесконечности этого процесса. Третье
значение слова «червь» синтез
и
рует первые два: ч
ервь
, проникающий
извне внутрь, на самом деле вывертывается наизнанку, оказывается
чревом
(анаграммное построение образа), способным поглотить и
др
е
во, на котором произрастают яблоки, и яблоко, сорвавшееся с него.
Так же Адама, вкуси
в
шего плод, вкушает яблоко. Все оппозиции
снимаются: то, что было вне
ш
ним с одной точки зрения, становится
внутренним с другой; то, что было а
к
тивным, становится пассивны
м;
то, что было первичным, становится втори
ч
ным и т.д. Мир утрачивает
упорядоченность и стабильность, человек пер
е
стает быть только
частью вселенной или ее центром в сознании восприн
и
мающего.
178
Образы данного текста появляются и в стихотворении
«Одиннадц
а
тая
заповедь». Яблоко Адама содержит «пустоту чувств с
полнотою чрева», его поглотившего. Но то, что было дано испытать
Еве,
–
это грусть. Эмоци
о
нальная насыщенность дана только душе
лирического героя, что подчеркив
а
ется параллелизмом: «Рай мой рай
прорыдал А
дама /
Рай мой рай прорыдала Ева» (
Кедров, 2002:
225).
Кроме того, актуализируется семантика «дыры» («проР
Ы
ДАл»),
«зева» («ЕВА»), о котором писала
единомышленница Константина
Кедрова Елена
Кацюба. Рыдание
–
это жизнь по десяти заповедям,
«одиннадцатая»
–
«НЕ дыши» («читается после смерти»). «Путь копья
предначертан»
–
как будто бы копье отсекает слог, дарующий слову
жизнь: «ДЫ
-
РА»
–
«ДЫши».
В
поэме
также в
озникают оппозиции пустоты и полноты,
поглощения и выворачив
а
ния, внутреннего и внешнего
:
кит
–
червь
верченый
во чреве скит
червя время
–
чрево
(
Кедров, 2012: 2
1
)
.
Интересно, что подготавливают появление слова «время»
визуально выделенные в брахиколон, создающие напряжение в
равн
о
весии слова:
кит
тик
так
(
Там же
)
.
Позднее, в связи с актуализацией време
ни будет обозначена мера:
Мера мора
–
море
Мера моря
–
мор
Ора орел
–
ореол
(
Там же
)
.
Анаграммируется, на наш взгляд, латинское изречение «
memento
mor
i
». Кроме того, возникает звуковая аллюзия на ег
и
петского бога
солнца РА. Он включается в контекст, прон
изанный образн
ы
ми
аналогиями, за счет которых смещаются не только пространственные,
но и временные границы.
В
озникает ощущение вечно перепис
ы
ва
е
-
мо
го дня творения: Ариман, зороастрийский бог тьмы, ана
грамма
-
тически выворачивается в Амирани
–
древнегрузин
ского Прометея,
славянский
П
е
рун оказывается
светлым
«рунопреемником»:
179
перл светозар
Ра
—
разума зов
воз
четырех колес
солнечный хор колес
Четыре солнца взошли
скрипя ободьями ввысь
ползли не спеша в н
е
беса
позванивая спицами лиц
В колеснице ехал Илия
(
Там
же
)
.
Зов Ра откликается «хором колес», «пОЗВаниванием спиц». Зов
/
звук, об
о
рачиваясь, становится отяжеленным предметной мате
рией
возом, однако способным к подъему. Последнее анаграмма
ти
чески
обусловлено и выраж
е
но приставкой в слове ВЗОшли.
Происходи
т
эпизаци
я
ка
р
тины (здесь и широкий охват изображаемого, и
неторопливый темп опис
а
ния, соответствующий движению колесницы
–
«ползли не сп
е
ша»). Однако
темп
резко
меняется с
введением
шутовского эпизода поездки Ваньк
и
Холуя на ярмарку. Горизонталь,
таким об
разом, уравновешивает вертикаль (возн
е
сение на небо),
отсюда
–
«ВЕСЫ
-
НЕБЕСА». Ванька показывает «за три к
о
пейки»
«ДЗЫНЬ»
–
фонетический перевертыш НИЗа
–
семантический
ант
и
под зова. Вслед за ним появляется и «ВиЗГ», и «ляЗГ», которые
также «отя
г
чаются» при
анаграмматическом перево
пло
щении в образ
«ГВоЗДя», а «ХРуСТ» и «ТРеСК» транс
фор
ми
ру
ются в «ХРиСТа» и
«КРеСТ». Предме
т
ный и божественный составляющие мира оказы
ва
-
ются соотнесены посредс
т
вом аллюзии на новозаветный сюжет рас
-
пятия сына Господа. Крес
т образ
у
ется за счет отображения динамики в
двух измерениях. Она подчеркнута включением древ
негре
ческого
мифа в анаграмматический ряд:
Дедал делал рыдал
Икар икал лак лакал и кал
(
Кедров, 2012: 22
)
.
В первой строке реализуется идея творческого взлета,
во второй
–
«и
с
полнительского» падения, что выражено и сниженной лексикой.
Ритми
ч
ность движения вверх и вниз подчеркнута семантикой
круго(коло)вращения сол
н
ца («по солнечной колее /скрипят колеса»
–
«И
Л
ия воз
НЕС
ся») и звезды («Ехал Енох»
–
как известно, би
блейский
персонаж, улетевший на спусти
в
шейся с небес звезде).
ХРиСтОС, появившийся в допотопном евангелии как будущее в
180
пр
о
шлом, как СОлНце в языческом мировосприятии, не случайно
«выворачивается» в ХР
О
НОСа
–
бога времени. Время течет вспять
–
«Сыновья уми
рают в отцах». За счет перестановки слов в строках
«сумма» смысла меняется
–
снова во
з
никает напряжение в равновесии:
