– Тебе был дан шанс загладить вину, – мрачно сказал отец Франциск. – Но ты проявил непослушание и снова вступил на стезю порока. Ты дерзнул проникнуть в тайну, которая слишком велика для такого глупца, как ты. Но я властью, данной мне Орденом, отпускаю тебе все грехи, потому что думаю о твоей несчастной душе. Умри с миром!

И прежде чем Мигель успел что-то понять, лезвие меча вонзилось ему в грудь, с хрустом прошло ее насквозь, сокрушая грудину, и, подобно змеиному жалу, вернулось обратно, направляемое твердой рукой отца Франциска. Мигель Портеро пошатнулся, глаза его закатились, и, обливаясь кровью, он рухнул на усыпанный пеплом песок к ногам потрясенного Дамиана.

– Мы были не слишком осторожны, сын мой! – сказал отец Франциск, вытирая меч и вкладывая его в ножны. – Но с этой минуты больше ни слова о сокровищах! Вперед! Мы покидаем это разоренное гнездо. Надеюсь, у крыс, облюбовавших это место, нескоро появится желание вернуться обратно. Впрочем, Орден должен будет позаботиться, чтобы сюда послали достойного миссионера. До тех пор пока христианские короли не смогут обеспечить на этой земле достаточное количество войск, мы вынуждены полагаться на самих себя!

Он обошел мертвое тело и пошел к воротам. Индейцы, сбившись в кучу у кромки воды, похвалялись друг перед другом добычей. Трое испанцев с хмурыми лицами провожали взглядами тающий во мраке кормовой фонарь уходившего флейта.

Отец Франциск выкрикнул что-то на незнакомом Дамиану гортанном наречии, и все дикари отреагировали на этот окрик всеобщим паническим бегством. Пригибая головы, они ринулись всей толпой к лесу и в мгновение ока исчезли в его зеленой пучине.

– Эти создания удивительно послушны, когда знаешь, как с ними обращаться, – пояснил отец Франциск. – И если удается разбудить в их душах искру Божью, то одним только словом возможно подвигнуть их на самые смелые и полезные поступки. Таким вот образом с помощью этого народа мы сегодня изгнали голландских крыс. Отряд караибов просто смел горстку этих подлых лавочников. Им повезло, что на этот раз их дожидался корабль.

– Меня больше интересует, как поведут себя ваши испанцы, – пробормотал, отводя глаза, Дамиан. – Что-то вид у них не слишком веселый. Надеюсь, у вас есть что им сказать, отец Франциск?

Тяжелый, полный неодобрения взгляд был ему ответом.

– Если вы об этом предателе, то говорить тут вообще не о чем. Он попытался проникнуть в тайну, за что и был наказан. Во все времена такие поступки караются смертью. Должен заметить, что здешние колонисты – люди с небезупречной репутацией. Их жизнь безраздельно принадлежит Ордену, и они это понимают. Хотелось бы, чтобы и вы это поняли, отец Дамиан. Ведь наши с вами жизни также принадлежат Ордену, не так ли?

– Святая правда! – горячо отозвался Дамиан. – Об этом я не забываю ни на минуту.

– Аминь. Тогда не будем тратить время на схоластические упражнения, – скупо улыбнулся отец Франциск. – Забираем тех, кто остался, и пускаемся в обратный путь. Не пройдет и месяца, как побеги бамбука и лианы покроют пепелище и у нашего Ордена появится возможность передохну́ть. Жаль, что не всегда удается побудить сильных мира сего к решительным шагам, которые под силу только им. Ведь нам с вами приходится рассчитывать только на наши скромные силы.

– То, что я сегодня увидел, поразило меня, отец Франциск! – искренне сказал Дамиан. – Я и не предполагал, что в наше время существуют такие воины Христовы. Я счастлив, что судьба свела меня со столь необыкновенной личностью…

– Вы опять пытаетесь льстить, – заметил отец Франциск. – И будете за это наказаны. Знайте, что я намерен взять вас с собой.

– Как с собой? – не понял Дамиан. – Куда с собой?

– На Эспаньолу, – лаконично ответил отец Франциск. – И все, более ни слова об этом. Полагаю, что Орден меня поддержит, да и для вас это будет неоценимый опыт, поверьте.

Дамиан и в самом деле не мог вымолвить ни слова. Решение отца Франциска застало его врасплох. Дамиан понимал, что отказ невозможен: обет послушания и то, что он знал, лишали его выбора. Печальный пример легкомыслия в лице Мигеля Портеро стоял у него перед глазами. Он навсегда привязан к этой тайне. Из Ордена не выходят живыми. Подспудная мысль об этом тревожила Дамиана и раньше. Но тогда он гнал ее от себя, гордый тем доверием, которым облек его Орден.

Отец Франциск зашагал в обратный путь, не оглядываясь и не окликая спутников. Дамиан с невольным восхицением посмотрел на его сильную и гибкую фигуру, на то, как легко он несет на себе стальные доспехи. «Столько дней и ночей в жарких лесах, – подумал он, – среди непредсказуемых дикарей и прощенных преступников, в противоборстве с еретиками и врагами нашего дела. И теперь, совершив подвиг, он так же спокойно идет обратно, будто просто вышел прогуляться по саду среди цветущих апельсиновых деревьев».

Он догнал отца Франциска и спросил:

– Нам предстоит трудное испытание, отец Франциск. О чем посоветуете подумать в первую очередь?

Отец Франциск покосился на него и сказал:

– О добродетели послушания, отец Дамиан, этой матери всех достоинств.

Тортуга. Эспаньола. Атлантический океан

Небольшая каперская шхуна «Ласточка» покидала главную гавань острова Тортуга с такой помпой, как будто она была военным фрегатом. Губернатор Жак Непвё де Пуанси, который накануне вынужден был посадить самого известного пирата Испанского Мэйна под замок, наутро скоренько сменил гнев на милость и освободил Черного Билли, отпустив его на все четыре стороны. Из-за ареста малость двинутого Пастора начала роптать не только его собственная команда, но и другие каперы по всему побережью Либерталии. Пираты, как известно, весьма законопослушны и не терпят нарушения тех законов, которые сами устанавливают, и кое-кто из Гильдии капитанов открыто высказался за то, чтобы по-свойски разделаться с предателем де Пуанси, раз он не чтит Кодекс Берегового Братства.

Разумеется, де Пуанси служил королю, а не пиратам. Вчера он не смел ослушаться приказа. Шпионка явилась к нему с предписанием от самого Кольбера и потребовала арестовать Черного Билли. Но знаменитый Пастор был популярен среди пиратов, к тому же имел французский каперский патент – одним словом, обижать понапрасну его не стоило… Поэтому папаша Жак вздохнул с облегчением, когда на рассвете «Черная стрела» покинула вверенную ему Тортугу, унося с собой зеленоглазую женщину вместе с ее предписанием. Губернатор велел выпустить Черного Билла и передать тому, чтобы он убирался подальше и в ближайшее время не показывался на Тортуге: на его подвиги, мол, сердиты в самом Версале.

Упоминание про Версаль произвело на Билли сильное впечатление. Как часто бывает с тщеславными людьми, Пастор сразу же поверил, что его черная борода испугала самого Людовика, и тут же невыносимо возгордился. Сперва он потребовал вернуть ему карту, которую у него отобрали, и, по обыкновению, пригрозил кровавой расправой. Но к его величайшему негодованию и ярости, тюремщик молча ткнул его между лопатками увесистым кулаком и посоветовал убраться подобру-поздорову, пока на городской площади не сколотили ему качели. А кто-то из караулки даже крикнул ему вслед, что шел бы он, пока, мол, ему эту карту французский капитан не приколол к заднице своей шпагой.

Несмотря на снедавшую его злобную досаду, Билли не утратил способность мыслить трезво. Он решил скорее двинуться в погоню, но тащиться на Эспаньолу, лежащую всего в десятке миль, на здоровенном фрегате не имело смысла. К тому же «Месть» давно не килевалась, и ей явно не повредила бы замена такелажа. Черный Пастор, пользуясь тем, что благодаря несправедливому тюремному заключению невольно стал героем дня, быстро и выгодно зафрахтовал небольшую шхуну для перехода на Эспаньолу, в течение двух дней собрав команду и погрузив на нее все необходимое. Плавание было недолгим, зато приключение – опасным.