Дайте мне светлую, розовую юность, дайте мне прикоснуться к ароматному детству.
Вот по улице важно шествует, посвистывая, десятилетний мальчуган. Куда это он, птенчик? Гм! Стучится в дверь закопченной, полуразрушенной хижины.
– Эй! Кто есть живой человек? Не тут ли живет жулье, которое детей ворует?
– Тут, тут. Пожалуйте.
– Слушайте вы, рвань! Есть фарт [38]. Можно большую деньгу зацепить!
– Чего еще?!
– Уворуйте меня нынче вечером. Родители хороший выкуп дадут.
– А тебе, пузырь, что за расчет?
– Я из 50% работаю. Тысяч шестьдесят сдерем – вам тридцать, мне тридцать.
– Эко хватил – 50%! У нас и риск, и хлопоты, а у тебя…
– А зато я письмо пожалостливее составлю. Другого мальчика еще выкупят или нет – вопрос, а меня родители так любят, что последнее с себя стащат, да отдадут.
– Мало 50%! Нам еще делиться надо.
– А мне делиться не надо?! 15% сестренке обещал за то, что перед родителями в истерику хлопнется. Не беспокойтесь, у нас тоже своя контора…
* * *
Как?! Неужели тлетворная бацилла спекуляции отравила и розовую юность… О боже! В таком случае, что же остается нетронутым? Неужели только младенчество?..
Вот в колыбельке лежит розовый, толстый бутуз, светлые глазки глядят в потолок вдумчиво, внимательно, неподвижно.
Любящие родители склонили над ним свои головы… любуются первенцем.
– Не знаю, что и делать, – печально говорит жена. – Как же его кормить, если у меня молоко пропало?! Придется нанять мамку.
– Конечно, найми, – кивает головой муж. – Дорого, да что же делать.
Младенец переводит на них светлый, вдумчивый взгляд и вдруг… лукаво подмигивает:
– Есть комбинация, – говорит он, хихикнув. – Сколько будете платить мамке за молоко? Тысяч 60, франко мой рот…? Да прокормить ее будет стоить вдвое дороже. Итого – 180 тысяч. А мы сделаем так: покупайте мне в день по бутылке молока, – это не больше 500 обойдется. В месяц всего – 15 000. А экономию в 165 000 разделим пополам. Отец! Запиши сделку…
* * *
Охо-хо… Так вот и живут у нас.
Скорей бы уж конец мира, что ли…
Уники
Петербург. Литейный проспект. 1920 год. В антикварную лавку входит гражданин самой свободной в мире страны и в качестве завсегдатая лавки обращается к хозяину, потирая руки, с видом покойного основателя Третьяковской галереи, забредшего в мастерскую художника:
– Ну-ну, посмотрим… Что у вас есть любопытного?
– Помилуйте. Вы пришли в самый счастливый момент: уник на унике и уником погоняет. Вот, например, как вам покажется сия штукенция?
«Штукенция» – передняя ножка от массивного деревянного кресла.
– Гм… да! А сколько бы вы за нее хотели?
– Восемьсот тысяч!
– Да в уме ли вы, батенька… В ней и пяти фунтов не будет.
– Помилуйте! Настоящий Луи Каторз.
– А на черта мне, что он Каторз. Не на стенке же вешать. Каторз не Каторз – все равно, обед буду сегодня подогревать.
– По какому это случаю вы сегодня обедаете?
– По двум случаям, батенька! Во-первых, моя серебряная свадьба, во-вторых, достал полфунта чечевицы и дельфиньего жиру.
– А вдруг чека пронюхает?
– Дудки-с! Мы это ночью все сварганим. Кстати, для жены ничего не найдется? В смысле мануфактуры.
– Ну прямо-таки вы в счастливый момент попали. Извольте видеть – самый настоящий полосатый тик.
– С дачной террасы?
– Совсем напротив. С тюфячка. Тут на целое платьице, ежели юбку до колен сделать. Дешевизна и изящество. И для вас кое-что есть. Поглядите-ка: настоящая сатиновая подкладка от настоящего драпового пальто-с! Да и драп же! Всем драпам драп.
– Да что же вы мне драп расхваливаете, когда тут только одна подкладка?!
– Об драпе даже поговорить приятно. А это точно, что сатин. Типичный брючный материал…
– А вот тут, смотрите, протерлось. Сошью брюки, ан – дырка.
– А вы на этом месте карманчик соорудите.
– На колене-то?!!
– А что же-с. Оригинальность, простота и изящество. Да и колено – самое чуткое место. Деньги тащить будут – сразу услышите.
– Тоже скажете! Это какой же карман нужен, ежели я, выходя из дому, меньше двенадцати фунтов денег и не беру. Съедобного ничего нет?
– Как не быть! Изволите видеть – настоящая «Метаморфоза» – Перль-де-неж!
– Что же это за съедобное: обыкновенная рисовая пудра!
– Чудак вы человек: сами же говорите – рисовая, и сами же говорите – несъедобная. Да еще в 18-м году из нее такое печенье некоторые штукари пекли…
– Ну отложите. Возьму. Да позвольте, что же вы ее на стол высыпаете?!.
– А коробочка-с отдельно! Уник. Настоящий картон, и буквочки позолоченные. Не я буду, если тысячонок восемьсот за нее не хвачу.
– Вот коробочку-то я и возьму. Жене свадебный подарок. Бижутри, как говорится.
– Бумажным отделом не интересуетесь? Рекомендовал бы: предобротная вещь!
– Это что? Меню ресторана «Вена»? Гм… Обед из пяти блюд с кофе – рубль. А ну, что ели 17 ноября 1913 года? «Бульон из курицы. Щи суточ. Пирожки. Осетрина по-русски. Индейка, рябчики, ростбиф. Цветная капуста. Шарлотка с яблоками». Н-да… Взять жене почитать, что ли.
– Берите. Ведь я вам не как меню продаю… Вы на эту сторону плюньте. А обратная-с: ведь это бристольский картон. Белизна и лак. На ней писать можно. Я вам только с точки зрения чистой поверхности продаю. И без Совнархоза сделочку завершим. Без взятия на учет. Двести тысячонок ведь вас не разорят? А я вам в придачу зубочистку дам.
– Зачем мне? Все равно она безработная будет…
– Помилуйте, а перо! Кончик расщепите и пишите, как стальным.
– Да, вот кстати, чтоб не забыть! Мне передавали, что у Шашина на Васильевском острове два стальных пера продаются № 86.
– Да правда ли? Может, старые, поломанные.
– Новехонькие. Ижицын ездил к нему смотреть. № 86. Тисненые, сволочи, хорошенькие такие – глаз нельзя отвести. Вы не упускайте.
– Слушаю-с! Кроме – ничего не прикажете?
– Антрацит есть?
– Имеется. Сколько карат прикажете?
* * *
Этот рассказ написан мною вовсе не для того, чтобы рассмешить читателя для пищеварения после обеда.
Просто я, как добросовестный околоточный, протокол написал…
Опыт
Когда государственному человеку приходит в голову какая-нибудь государственная идея, у него нет времени самому возиться с разработкой деталей проекта.
Для этого есть специалисты, которые должны взять на себя черную работу.
Поэтому я нисколько не был удивлен, когда получил от болгарского премьер-министра Стамболийского такого рода письмецо:
«Дорогой Аркадий Тимофеевич!
У меня есть проект – устроить «опытные коммуны» для коммунистов. По моему проекту, следовало бы огородить какое-нибудь место, напустить туда коммунистов, дать им машины, одежду и продовольствие, а потом через годик взглянуть: как расцветает коммунизм в этих идеальных условиях? Вот моя мысль в сухой схеме. Прошу разработать детали».
Считая мысль Стамболийского неглупой, а предстоящую мне разработку деталей очень заманчивой, я с головой погрузился в работу…
– Везут, везут!
– Кого везут?
– А коммунистов!
– Что же их, вешать будут, что ли?
– Зачем вешать, дубовая твоя голова?! Это Стамболийский переносит их в идеальные условия.
– А ограда зачем построена?
– Чтоб со стороны никто не видал. Опять же, чтоб не разбежались.
– Гляди, гляди, ребята, в клетках они!..
– А как же? Все рассчитано! Каждую клетку вплотную подвезут к воротам, потом откроют ворота – чтоб по бокам щелей не было, потом поднимут решетку клетки, они и выпрыгнут внутрь. Ни побега, ни скандала быть не может.
– И как это, ей-богу, Стамболийскому не стыдно людей мучить?!
