— Ах да! Конечно же, управляющий…

Дорис почувствовала, что Винкельман чего-то не договаривает.

— Прошу вас, скажите мне правду, — попросила она. — Здесь что-то не так, герр Винкельман.

Он растерянно посмотрел на нее.

— Ну да, по-видимому, Сид не хотел вас волновать напрасно, но он вам все расскажет. Нет никакого управляющего — ведь банкротство оказалось злостным. Все деловые бумаги конфискованы крипо[4]. Перед своим бегством в Швейцарию шеф снял в банке деньги со всех счетов — и зарплату, и даже наградные. Мне, право, очень жаль, что я вынужден вас разочаровать.

— Значит, денег мы больше не получим? — спросила Дорис упавшим голосом.

— Нет.

Дорис испуганно взглянула на него и побледнела.

Винкельман встал. Ему было мучительно неприятно оттого, что он рассказал ей правду и тем самым вмешался в дела Сида. Он быстро попрощался, пообещав позвонить позднее.

Дверь за Винкельманом уже закрылась, а Дорис в раздумье все еще продолжала стоять перед ней. Затем она подошла к отливавшему светлым лаком книжному шкафу, достала с полки коробку из-под сигар и пересчитала хранившуюся в ней тоненькую стопку денег.

Всего было пятьсот марок. Этого едва хватило бы на уплату за квартиру и на очередные взносы за вещи, купленные в рассрочку. На оставшиеся деньги удастся прожить, возможно, дней десять. Ее внезапно охватил страх.

Она прошлась по своей маленькой гостиной.

Холодильник оплачен только наполовину. За стиральную машину оставалось внести еще четыре взноса. Износилось и требовало замены постельное белье. Сид обещал ей купить два гарнитура со своей ноябрьской получки. Цены на продукты медленно, но неуклонно повышались, а до рождественских дней оставалось меньше месяца.

«Рождество! — думала Дорис. — До недавнего времени оно было таким радостным для нас. В агентстве Сид зарабатывал почти тысячу марок, на них можно было жить. И вот все вдруг рухнуло. Сид не может найти работу, даже последняя получка пропала».

Дорис медленно скомкала и бросила в корзину для бумаг листок, на котором она записала, чтобы не забыть, какие покупки надо сделать к рождеству.

«Почему же все-таки не идет Сид?.. Нам надо поговорить, нужно что-то предпринять. Через две недели не останется ни одного пфеннига. Почему же он не сказал мне всей правды? Возможно, он боялся, что я буду просить его продать свою автомашину, без которой он жить не может». Тут она вспомнила, что «шпортваген» тоже еще не полностью оплачен. Его нельзя продать — можно только вернуть назад. Тогда владелец магазина возвратит им незначительную часть ранее внесенных денег.

Хлопнула входная дверь.

На этот раз — Сид. Он поздоровался с Дорис, беззаботно улыбаясь:

— Хэлло, моя маленькая! Извини за опоздание! Но что за кислое личико у тебя?.. Ах, ты считаешь деньги? Хорошее занятие! Взгляни сюда!.. — И он вынул из кармана запечатанную пачку банкнот. — Теперь все будет иначе. Только не забудь, пожалуйста, выдать мне карманные деньги.

Дорис, оцепенев, уставилась на пачку. В ней было не меньше тысячи марок.

— Что это за деньги? — спросила она чуть слышно.

— Как «что»? Моя ноябрьская получка. Сегодня утром управляющий выдал нам деньги. Почему же ты не рада?

— Потому что ты мне лжешь!

— Ты что, шутишь?..

Она взглянула на него. Его молодое, с еще сохранившимся юношеским румянцем лицо уже прорезали заметные морщины; мокрые от дождя волосы поблескивали. Несколько секунд он выдерживал ее взгляд, затем в его глазах появилось беспокойство, и он отвел их в сторону.

— Незадолго до твоего прихода к нам заходил Винкельман, — произнесла Дорис. — Я знаю, что нет никакого управляющего, и еще я знаю, что денег от агентства ты больше не получишь.

— Ну ладно, — смутившись, согласился он. — Я выиграл эти деньги в игорном доме на Кудамм.

— Ты играешь? — удивленно протянула она, и в ее голосе послышались угрожающие нотки. — На последние деньги?

— Что ты называешь последними деньгами? — Рассерженный, он прошелся по комнате. — Те деньги, которые лежат здесь, в твоей коробке? Я их не тронул. У меня была припрятана сотня марок, которой я и рисковал. Что бы я мог с ними сделать еще?

— Ты мог бы, например, внести очередной взнос за стиральную машину и холодильник.

— Но теперь у нас тысяча марок, и ты можешь внести десять таких взносов, — раздраженно бросил он в ответ, останавливаясь перед ней. — Каким образом оказался здесь этот идиот Винкельман? Денежные дела — это мои дела. Я обеспечиваю нашу семью.

— Нет! — тихо, но твердо ответила Дорис. — Это наше общее дело. Ты не виноват, что ваш шеф обманул вас всех. Это наша беда… До сих пор мы всегда решали все сообща. Я тоже думала, что нам делать. Завтра же я начну искать себе место и буду работать до тех пор, пока ты не найдешь себе подходящей работы. Место я буду искать попроще и, наверное, быстрее устроюсь. Как раз сейчас нужны стенографистки…

— Так, — возбужденно произнес Сид. — И ты будешь меня содержать, да? Содержать своего мужа-неудачника? Неудачник — всегда комичная и лишняя фигура. Я пока не хочу играть этой роли. Хотя рискую большим, чем сотня марок…

— Сид, прошу тебя, успокойся! — испуганно остановила его Дорис. Она еще никогда не видела его таким возбужденным.

— К черту! — продолжал бушевать он. — Ответь мне, наконец, рада ты этим деньгам или нет? Это же подарок неба. Мы снова живем!..

Он осекся, увидев, что Дорис, побледнев, начала оседать на пол.

— Что с тобой, любимая? — Он подхватил ее на руки. Тело ее обмякло. Глаза закрылись.

Сид поднял ее и заботливо уложил на софу. Ей стало лучше.

— Принести тебе чего-нибудь? — беспомощно спросил он. — Хочешь коньяку?

Она кивнула и попыталась улыбнуться.

— Сядь ко мне. Все уже прошло.

Он вернулся, неся бутылку и две рюмки.

Взгляд ее тем временем остановился на черной ленте и засохшем букетике траурных цветов, прикрепленных к углу рамки с портретом отца Сида.

«Ему тяжело, — подавленно думала Дорис. — Сначала смерть отца, а сейчас еще эта потеря места. Сказать ему обо всем?.. Нет, не сейчас».

Ей вспомнился отец Сида, высокий, сухопарый профессор. Голос у него был тихий, и жил он в мире своих научных идей. Тем более велико было удивление всех его друзей и родственников, когда несколько лет назад, вскоре после смерти своей первой жены, он женился на очень молодой и очень красивой блондинке с каким-то неясным прошлым. Добрые отношения между отцом и сыном были порваны.

Когда стало известно, что профессор Паули назвал в завещании свою вторую жену единственной наследницей, Сид отказался оспаривать в суде свое право на часть наследства.

«А деньги сейчас очень бы пригодились, — думала Дорис. — За это стоило взяться, но Сид категорически отказался что-либо предпринимать. Он слишком горд, чтобы отсуживать деньги у этой вертихвостки — ведь она похитила у него отца. Но, видимо, он недостаточно горд, если решил превратить нашу жизнь в карточную игру. Я должна ему как-то помочь. Надо сказать ему что-то хорошее, успокоить его».

Вопрос Сида вывел ее из задумчивости.

— Теперь ты лучше чувствуешь себя? — заботливо произнес он.

Она снова кивнула, потом произнесла:

— Ты знаешь, я рада этой тысяче марок. Но обещай мне, что ты больше не будешь играть… и что ты больше не будешь скрывать от меня правду.

— Я обещаю тебе это.

Он поцеловал ее.

— Что же теперь мы будем делать? — спросила она. — Ты не сможешь устроиться временно в какую-нибудь редакцию?

Он потянулся за сигаретами.

— У меня уже есть кое-что на примете: несколько — только несколько — репортажей мне обещали в одном месте. Это тоже деньги.

На мгновение ей снова показалось, что он и здесь чего-то не договаривает, но она устыдилась своей подозрительности, ведь Сид обещал ей больше не лгать.

— Это было бы отлично! А сколько платят за эти репортажи?