Литмир - Электронная Библиотека

— Ну, чего ты злишься? — Коля сел верхом на стул, вытащил из кармана железную коробку с махоркой и принялся вертеть длиннющую цигарку. Поглядывая на Лиду, он тихо проговорил:

— Ты могла бы понять Вену, сгоряча он решился, а когда все обдумал, взвесил…

— Когда все взвешивают… — Лида оттолкнула баул, — не может быть и речи…

— Не делай скоропалительных выводов. Постарайся его понять. Он пережил такое потрясение. Здесь его все знают. Да он сам тебе все объяснил. Вот его письмо. — Коля вынул из кармана тужурки незапечатанный конверт и протянул его Лиде.

Но она не взяла конверт, даже не взглянула на него.

— Передай ему, — сказала она, — что мне и без его объяснений все ясно. Где же моя блузка? Ах, я ее, кажется, в гардеробе оставила. — Лида поспешно вышла.

Странно: только что сама уложила блузку в баул и ищет?!

— Плохи, брат, твои дела, — тихо сказал Коля, встал и, оглядываясь на дверь, засунул конверт на дно баула. Погрозив Нине пальцем, Коля снова уселся верхом на стул.

Вошла Лида. Похоже, что она плакала, глаза сильно красные.

— Скажи, положа руку на сердце, — сказала Лида, глядя на Колю сверху вниз, — ты при данных обстоятельствах поступил бы так же?

— Типично дамский вопрос.

— Ах да, я забыла — ты же слова худого про товарища не скажешь. Что же мне еще нужно уложить?

— Что касается меня, я уехал бы на паровозной трубе…

— Ты это серьезно? Поедем! — оживилась Лида.

— Я не могу маму оставить. А они? — Коля кивнул в сторону Нины. — Наташе одной их не вытянуть.

— Ты человек долга, — сказала Лида, — а я чувствую себя свиньей… Столько вы для меня сделали…

— Еще скажи, что мы твои благодетели! — сердито сказал Коля. — Ерунда на постном масле.

Неожиданно Коля засмеялся.

— Ты о чем? — с обидой спросила Лида.

— О том, что ты первая женщина в нашем благородном семействе, покидающая родные пенаты. Первая ласточка!

Нина не поняла, говорит Коля шутливо или серьезно, а Лида показала на нее.

— Вот еще ласточка растет.

— Я тоже, когда вырасту, поеду в Москву, — заявила Нина.

— Собственно, что ты тут торчишь? Шла бы в рощу, — сказал Коля, — любишь ты взрослых слушать.

— А что, разве нельзя? Я Лиду провожаю.

— Ладно, сиди уж, — разрешил Коля и повернулся к Лиде. — Ты лучше объясни: на какие шиши собираешься жить?

— На те же, что и здесь. Я здоровая. У меня есть знания. Думаю, что образованные люди везде нужны.

— Не очень пока в этом уверен. В команде, не считая капитана, я единственный шибко образованный. Но для того чтобы драить палубу, грамота не нужна.

— Не представляю, как ты там. Как к тебе относятся?

— Сначала настороженно… Приглядывались. Конечно, у меня по сравнению с настоящими матросами кишка тонка. Но когда вместе в передрягах побываешь, когда разделишь последнюю щепотку табака — найдешь общий язык.

На вокзал — провожать Лиду — бабушка не поехала. Не хотели брать младших сестер, но Натка подняла такой рев, за двоих, что пришлось взять.

Когда все вернулись с вокзала, в кухне сидела заплаканная Домнушка. Вытирая краем головного платка глаза, она рассказывала маме:

— Не сегодня-завтра Марфушка отдаст богу душу. Высохли белые рученьки, ни кровиночки-то не осталось…

Бабушка поспешно выпроводила сестер. Нина убежала в рощу. Какой ужасный день! Уехала Лида… Как много народу на вокзале. И все куда-то торопятся, куда-то едут… Нина закрыла глаза и мысленно увидела: черный, горячий, в седых клубах пара паровоз; зеленые, медленно вздрагивающие вагоны; и Лида в окне вагона. Сколько шума на перроне: звенит колокол, пыхтит, гудит паровоз, визжат вагоны, кричат что-то провожающие, кричат, будто не понимают, что все равно ничего не услышишь.

Неужели и она, Нина, когда-нибудь поедет в Москву? Одна. А мама заплачет и вот так же скажет: «Неужели мы ее больше не увидим?»

Коля рассердился на маму и сказал: «Она же не умирает». А вот Марфушка умирает.

Подул ветер. Посыпались желтые листья.

Уходило лето…

Уходило детство…

Часть вторая

Глава десятая

За большим, во всю стену, венецианским окном голубело небо и падал крупный сверкающий дождь. Занятно — откуда же собрался дождь? Выскочить бы хоть на минутку и посмотреть. Но когда, как говорят мальчишки, «держит речь» сам заведующий школой — Сергей Андреевич Тучин (Туча — по-школьному), — не так-то просто вырваться из класса. Подумать только, вот и она, Нина Камышина, — ученица восьмой группы второй трудовой школы с педагогическим уклоном! Здорово!

А, кажется, совсем недавно мама привела Нину первый раз в школу, сразу в четвертую группу. Сейчас-то с улыбкой вспоминается, как она ошалела от школьной сутолоки, гвалта и озорства мальчишек. Как у нее тряслись колени, если учительница вызывала к доске! Хотя знания у нее были отличные (бабушкина подготовка). Пока не училась — зима была долгой-долгой, а школьные зимы несутся вскачь.

Но все-таки, о чем говорит Туча? Ага «…с первого дня бороться за стопроцентную успеваемость… опираться на комсомольскую ячейку… провести чистку „Синей блузы“… староста группы — правая рука каждого школьного работника…» Интересно, кого выберут старостой? Наверное, Королькова. Он ужасно любит начальство из себя корчить. Нина оглянулась на Королькова. Сидит будто аршин проглотил и глазами ест Тучу. Ну и ну!

Корольков перехватил Нинин взгляд и укоризненно качнул головой, глазами показав на Тучу — дескать, слушай. «Уже поучает. Мара права: Корольков — зануда жизни».

Мара за лето вытянулась, загорела. Еще бы! Марин отец лесничий. Повозил ее по заимкам и лесным кордонам… Но по-прежнему она смахивает на мальчишку… Наверное, короткой стрижкой.

Нина разглядывала сидящую рядом подругу — пятый год на одной парте.

— Что уставилась?

— Давно не видела! В невесты выходишь!

Мара фыркнула на весь класс.

Конечно, если подурачиться — лучше всего с Марой, а вот о серьезном поговорить — так это с Зоей Гусаровой. Нина взглянула на парту справа. Зоя улыбнулась. Зоя и ее соседка по парте Галя Петрова, пожалуй, лучшие ученицы в группе. Они совсем разные: Зоя высокая, самая высокая в группе, полная, медлительная и сдержанная. Галя голубоглазая, нос клювиком, на парте крутится, как волчок. Девочки считают, что Галя со вкусом одевается. Если бы у нее, Нины (вернее, у мамы), были деньги, она бы сшила точно такую же, из синей шерсти, матроску. Строго и красиво. А чулки у Гали шелковые… Сегодня все принарядились.

Нина все лето на такие чулки копила деньги. Но пришлось их потратить. Прихворнула Катя, доктор Аксенов прописал ей молочную диету, а молока не на что было купить. Тогда Нина купила на базаре четверть молока. Бабушка сразу стала допытываться: «Где деньги взяла?» Пришлось сознаться. Бабушка сказала: «Рановато думать о шелковых чулках» — и, конечно, прочитала нотацию: человека украшают не чулки, а поведение. Так-то оно так, но бабушка совершенно не представляет, как неловко выходить к доске в штопаных-перештопанных чулках. Кажется, все на тебя смотрят… Лучше всех в школе одеваются деточки нэпманов. Эта задавала Лелька Кашко (у ее отца своя собственная фотография) заявилась раз на вечер в бархатном платье и лаковых туфлях. Мальчишки за ней бегали хвостом, даже противно. Неужели для мальчишек важнее тряпки, чем…

— Камышина! — прогремел голос Тучина. — Возможно, тебе неинтересно в классе? Возможно, ты мечтаешь прогуляться по коридору? — Он смотрел на Нину поверх очков, наклонив круглую голову.

— Нет, что вы! Спасибо. — Она не соображала, что говорит.

Грохнул хохот. Тучин улыбнулся. «Добряга. Никогда не сердится».

— Коль так, можешь остаться в классе.

Нина опустила ресницы, и теперь уже сказала нарочно:

— Оздоровим «Синюю блузу». Не будем тонуть в болоте мещанства! — Не очень-то, конечно, остроумно. Но хохочут. Наверное, устали слушать Тучу.

67
{"b":"193401","o":1}