Знал Цицианов и о том, какое огромное значение имеют в Закавказье личные и родственные связи. Поэтому он старался использовать для посредничества людей, которые имели доверенность у его партнеров по переговорам. Так, для переговоров с Ибрагим-ханом Шушинским он послал грузинского дворянина Нинию Джараева, который был в дружеских отношениях с этим владетелем. Это ханство имело большое значение для укрепления позиций России в Закавказье. Оно прикрывало с востока Гянджу (ставшую на время русским Елисаветполем) и само могло служить удобным плацдармом для движения в Дагестан и Азербайджан. Особую ценность представляла сама крепость Шуша — настоящее орлиное гнездо, расположенное на неприступных утесах. Будучи в руках противника, она становилась настоящей занозой для российских войск, и напротив: если бы на ней развевался российский флаг, то она могла служить одним из оплотов имперской власти в этом регионе. Переход Шуши под российский скипетр выглядел в 1804 году вполне возможным: во второе нашествие Ага-Магомет-хана в 1797 году эти земли обезлюдели: большинство армянских семей бежали в Шемахинское и Шекинское ханства, а также в Грузию.

Цицианов пытался объяснить царю местную политическую кухню в рапорте от 26 марта 1803 года: «Вражда есть пища и упражнение горских народов. Видя силу русского оружия, в Кавказе водворенного, они прибегают к нам, прося друг против друга помощи, и таким образом сами ходатайствуют о собственной своей гибели. Не смея одобрить пред человеколюбивым сердцем Вашего императорского величества сию систему завоевания, должен сказать, что она необходима в настоящих обстоятельствах…»[400] В ответ на беспокойство Александра I по поводу того, что захват Баку может поколебать доверие к России со стороны других кавказских владетелей, Цицианов писал: «Поелику ни один народ не превосходит персиян в хитрости и в свойственном им коварстве, то смею утвердительно сказать, что никакие предосторожности в поступках не могут удостоверить их в благовидности наших предприятий… Если некоторые адербиджанские ханы оказывали дружелюбие и наклонность к Российскому покровительству, то в чистосердечии их с основательностью ручаться невозможно, да и большие есть причины думать, что они сие делали от страха, а не от усердия. Страх и корысть суть две господствующие пружины, коими управляются дела в Персии, где права народные, вкупе с правилами человечества и правосудия, не восприняли еще своего начала, и потому я заключаю, что страх, наносимый ханам персидским победоносным оружием Вашего императорского величества, яко уже существующий, не может вредить нашим намерениям, поколику почитаю я оный для них необходимым…»[401]

В отношении на имя Чарторыйского от 26 сентября 1805 года Цицианов вспоминал «известный всей Грузии» ответ джарских лезгин генералу Кноррингу, предложившему им принять российское подданство: «Покажи нам свою силу, тогда и покоримся». Когда грузинский царевич Александр в 1804 году стал уверять Баба-хана в том, что отсутствие русских войск открыло дорогу на Тифлис, персидский правитель поставил под сомнение его слова, ссылаясь на поведение текинского и карабахского ханов: если бы русских войск на границе Грузии не было, они не торопились бы принять российское подданство. Цицианов полагал, что еще не менее трех десятилетий «страх, строгость, справедливость и бескорыстие должны быть свойствами и правилами здешнего народоправления; в течение сего времени стараться вводить кротчайшие нравы и любовь к ближнему, а потому и к общему благу, но не иными какими способами, как щедрыми наградами тех, кто что-нибудь сделает к общей пользе». Князь называл ничтожной эффективность «задабривания» закавказских владык подарками, пенсионами и разного рода льготами, как это было прежде. Торговцы продолжали страдать от разбойников, продолжалась охота за людьми, которых продавали на невольничьих базарах в Дагестане. Ших-Али-хан Дербентский, всячески обласканный Павлом I, активно плел антироссийские интриги, помогал Баба-хану и т. д. Жесткие же меры Цицианова по отношению к участникам набегов привели к тому, что цена на пленных грузин выросла в три раза, а это говорило об их эффективности. Главнокомандующий писал о том, что «беспошлинный провоз товаров с посланцами рождал в ханах частые предлоги посылать оных, а затем всякие злоупотребления, явный и бесполезный ущерб казне, наилучше сказать вредный, потому что он укоренял владельцев в обмане и заключении, что Россия на обман тот поддается».

По мнению Цицианова, в Закавказье трудно было делать долгосрочные политические прогнозы: «…по сим беспрерывно смутным обстоятельствам Персии и не перемежающейся войне ханства не остаются в одинаковом положении как относительно своего богатства, так изделий и естественных произрастаний и тем паче, что нередко тысячи земледельческих и мастеровых восхищаются от своего отечества навеки без возврата, хотя бы и хотели возвратиться». В качестве примера приводилась история фактического уничтожения в считаные месяцы знаменитого карабахского коневодства, формировавшегося многими десятилетиями. Средства, собранные в виде налогов, Цицианов предлагал «употребить в облегчение жителей тех владений на какие либо хозяйственные строения, на водопроводы, на поливание полей без взыскания потом за оные пошлин с пользующихся ими, как здесь вообще введено; в неурожайные годы покупать семена на засев, но никогда не помогать им деньгами, для того, что хан, узнав, в состоянии и червонец отнять у своего татарина или армянина и сверх того, также в действительном разорении или несчастье, каковое может случиться от войны, как и ныне Баба-хан стравил и сжег часть хлеба в Карабаге, отчего чернь восчувствует облегчение и выводы от российского подданства происходящие».

Война и дипломатия — родные сестры. В конце июля 1805 года А.А. Чарторыйский сообщил Цицианову, что по достоверным сведениям в Персию в скором времени должны прибыть два эмиссара Наполеона Бонапарта — Жобер и Ромье в сопровождении русского или армянского переводчика. В российском Министерстве иностранных дел не было сомнений, что эти люди везут с собой значительные денежные суммы для подкупа высших должностных лиц Персии с целью активизации боевых действий в Закавказье. Глава российского внешнеполитического ведомства предоставлял Цицианову поступать по собственному усмотрению, полагаясь на опыт и знание региона, но не удержался от следующих рекомендаций: «Мысль об открытии негоциации (переговоров о мире. — В.Л.) весьма справедливо названа вами рановременной и могущей некоторым образом оказать наше бессилие. Но если бы ваше сиятельство нашли способного человека к отправлению в Тегеран в виде эмиссара, кажется, что при расторопности посылаемого сие могло бы послужить, по крайней мере, на сей раз к уменьшению влияния французских эмиссаров. Отправленный от вас доверенный человек, без всяких письменных видов, мог бы со своей стороны внушить приближенным к Баба-хану о честолюбии Бонапарта, о покушениях его на Египет, о замыслах его на Азию и даже распустить слух, что Россия не имеет отвращения признать Баба-хана шахом, если он пришлет посольство с предложением о мире. Успех или неудача таковой посылки не налагает на начальство никакой официальной обязанности и кончится одними денежными издержками…»[402]

Для поимки французского эмиссара Цицианов сделал следующее предписание генералу Несветаеву 16 октября 1805 года: «Сейчас получил я новое подтверждение от министра нашего в Константинополе Италийского, что действительно французский эмиссар Жобер, отправясь из Константинополя в Париж, не явился на границе, а вместо того, остановясь в Варне, переоделся там в длинное турецкое платье и тайно отправился оттоль на лодке к Синопу или другой такой удобной пристани. Я же мало надеюсь на Джафар-Кули-хана (одного из союзных России азербайджанских правителей. — В. Л.), чтобы он мог его поймать, ибо он сам трус и люди его тоже трусы, и для того надо принять свои меры, а именно: выберите, ваше превосходительство, несколько человек верных, во всем надежных и хорошо вооруженных армян, и их под видом купцов, так как они здесь всегда ездят с оружием, отправьте проехать по дороге до самого Баязета и в других местах, где только можно ожидать, что сей француз проедет и везде о нем скрытно разведать; только армяне по глупости своей будут искать его во французском платье и чалме, которую перед ними не скинет и не покажет своих волос, — следовательно, им должно о сем хорошо растолковать. Между прочим, уверьте их от имени моего, что если они его поймают и привезут ко мне, то им будет дано за то 2000 руб. с[еребром]»[403].