В 1774 году (или конце 1773) в жизни Фонвизина и Юсупова случились важные события. Князь подал прошение об отъезде за границу. Драматург удачно женился, – вдова

lКатерина Ивановна Хлопова, рожденная Роговикова, происходившая из «низкого» купеческого звания, принесла в дом супруга солидное приданое.

Со своим бывшим начальником Юсупов вновь встретился много лет спустя в Италии, в Риме, где трудился на дипломатическом поприще, а Фонвизин считался просто путешествующим иностранцем, скупающим произведения искусства. Встреча была дружественной и растрогала обоих. Случилось это в феврале 1785 года.

Спустя два года драматург отправился на воды Карлсбада для лечения. Вскоре сюда же приехал и его компаньон Клостерман, позднее описавший поездку в воспоминаниях, не совсем точных в датах, но верных в деталях. «В Вене я немедленно постарался отыскать квартиру Фонвизина… Часто нас прерывали знатные лица, приезжавшие навестить Фонвизина. Так, приезжал князь Н.Б. Юсупов, находившийся в Вене проездом в Турин, куда он был назначен посланником (почти за 10 лет до того. – А.Б.). Он выражал большое участие к страданиям Фонвизина, а мне сделал честь, пригласил меня остановиться у него в Турине, когда я ехал назад из Рима»[78].

В архиве Внешней политики Российской империи хранится Прошение князя Юсупова на имя императрицы Екатерины II о разрешении отбыть в чужие края для продолжения учебы. Лишь недавно оно было введено в научный оборот кандидатом наук В.М. Симоновой.

«Всемилостивейшая Государыня! Если б и не имел я перед глазами примеров своих предков, служивших с усердием и ревностью Государям своим, то и одна благодарность моя за все милости Вашего Императорского Величества возбудила во мне ревностнейшее желание сделать себя способным к службе Вашей. Тому уже как полтора года как по Высочайшему Вашего Императорского Величества дозволению упражняюсь я по приобретении знания по части дел иностранных; а как для наилучшего в том успеха весьма способствовать мне может собственное мною обозрение дворов Европейских, то приемлю смело всеподданнейше просить Вашего Императорского Величества об увольнении меня на четыре года как для обучения в Лейдене, так и для путешествия. В оное время могу увидеть я все Европейские дворы и воспользоваться направлениями и руководством Ваших министров, там резидующих…»[79].

Пьетро деи Ротари. «Портрет великой княгини Екатерины Алексеевны». 1761 (?) ГТГ.

Весьма осведомленный историк Д.Н. Бантыш-Каменский в «Словаре достопамятных людей» сообщает, что «много путешествующий в молодые годы князь Н.Б. Юсупов был снабжен рекомендательными письмами от Императрицы Екатерины Второй к разным Европейским Государям»[80].

С разрешения Екатерины и с ее рекомендательными письмами весной 1774 года Николай Борисович отправился в свое первое длительное путешествие по Европе. С небольшими перерывами продлилось оно почти двадцать лет, хотя кто мог догадаться об этом в те весенние дни…

Краткую историю жизни четырех сестер князя Юсупова читатель уже знает. Сестры были старше брата, как водится, тискали и ласкали его в детстве, но особого воздействия на жизнь князя не оказали, скорее наоборот, младший брат постепенно становился старшим в роде, главой семьи. Николай Борисович являлся образцовым семьянином, ко всем своим племянникам и племянницам высказывал всегдашнюю приязнь, старался, по возможности, помогать им. Кажется, ценили это не все…

«Портрет герцогини Е.Б. Бирон». Гравюра.

Тарелка с портретом герцогини Е.Б. Бирон. 1827–1835 гг. Печатальщик Степан Сергеев. Фаянс. Завод князя Н.Б. Юсупова в Архангельском. ГМУА.

Митава Дворец герцога Бирона Фотогр 1900-х гг.

В конце мая 1774 года князь Юсупов посетил свою любимую сестру Евдокию Борисовну в Митаве, в Курляндии, где «застал ее в добром здравии» – у герцога Бирона еще не начались припадки белой горячки[81].

Из Митавы Николай Борисович уехал в Лейден, где специальным курсом университетских лекций, а затем традиционным большим путешествием по Европе завершилось его блистательное образование.

Петербургский Английский клуб играл немалую роль в жизни князя Юсупова, поэтому клубной истории посвящается специальная глава, предшествующая описанию заграничного путешествия Николая Борисовича.

«Портрет Ф. Гарднера, основателя Санкт-Петербургского Английского собрания». Литогр. из журнала «Всемирная иллюстрация».

Последняя четверть ХVIII века в России – время активных духовных поисков. Результатом их стали не только объединения «просвещенных» людей типа масонских лож, но и клубы. Первые и старейшие среди них – Московский и Петербургский Английские клубы. Ряд позднейших «мыслителей» хотели видеть в клубных сообществах продолжение сообществ масонского толка или собрание лиц строго определенных сословий, например дворян, но история русской культуры свидетельствует о том, что Английские клубы стали прообразами будущего гражданского общества России, а вовсе не отделениями лож «свободных каменщиков». Другое дело, что членство в клубе вовсе не препятствовало состоять в ложе отдельным его членам – это было их личное дело.

Думается, читателю история Петербургского Английского собрания или клуба известна мало. Во избежание путаницы поясню, что в официальном порядке Английский клуб Петербурга носил название собрания, тогда как в обыденной жизни чаще говорили клуб.

Первая и последняя дореволюционная книга о клубе вышла в 1870 году к столетию его основания тиражом в 400 экземпляров и в продажу не поступала.[82] Мною собрано довольно большое количество материалов по истории Английских клубов дореволюционной России, равно как и вообще клубного движения, но публикация всего этого – дело отдаленного будущего. В настоящем издании помещается лишь небольшой очерк клубной истории.

Клубы дореволюционной России появились как продолжение клубных традиций Англии ХVII века. В нашу страну они стали проникать в первые десятилетия 18-го столетия, но прижились и обрели законную форму существования лишь в начале правления императрицы Екатерины Великой.

Русско-английские связи ко времени царствования императора Петра Великого насчитывали уже не одно столетие. Однако только при Петре I иностранцы получили возможность жить непосредственно в среде русского общества, тогда как до этого все «немцы» («немые», не владеющие русским языком), особенно неправославного вероисповедания, обязывались проживать на территории России в своеобразных «чертах оседлости», созданных по типу московской Немецкой слободы, где им, кстати, разрешалось строить собственные молельные дома.

Появление первых русских клубов связано с англичанами. Сохранились сведения о «Великобританском монастыре», или «Бенго-коллегии», существовавшем во времена Петра I. Великий государь усердно посещал «коллегию». Члены этого «клуба» по экстравагантности поведения мало чем отличались от насельников иных католических монастырей эпохи Возрождения, но кое-кому и сегодня хочется вывести клубную историю России именно из этого сообщества весьма оригинальной ориентации.