В наиболее исправных летописных текстах договора эти люди названы боярами («великий князь Игорь и его бояре…»; «великий князь русский и боляре его…»). Правда, в ряде древнерусских памятников наблюдается терминологическая путаница, когда одни и те же лица называются то боярами, то князьями попеременно. Это объясняется множественным значением термина князь у славян. Одно из них, древнейшее, имело отношение к знатности, родовитости. Филологам известны верхнелужицкое khez – «господин» и словацкий архаизм, сохранившийся лишь в женском роде: knahyna, «княгиня» – «вельможная, благородная»[38]. В этом архаическом значении («благородный вельможа», «старейшина») князь в X в. действительно иногда являлся синонимом боярина. Другое, более позднее, значение термина «князь» было связано с верховной властью – «повелитель народа, государства». Не позже середины IX в. оно возобладало над первым, превратив родоплеменной термин «князь» в титул, который за границами славянского мира переводили как «правитель», «суверен», «независимый государь» – «реке» (rex), «дукс» (dux), «архонт», «малик» и т. п.
Вместе с тем родственная близость к князю у славян еще не обеспечивала права на княжеский титул. Член княжеского рода становился князем (политической фигурой) только после того, как садился княжить в «стольном» городе. Город и княжеский титул не существовали отдельно один от другого. Нельзя было быть князем «вообще», но лишь – князем киевским, князем черниговским, князем смоленским и т. д. Родственники Игоря не могли носить княжеский титул уже в силу того, что сидели вместе с ним в Киеве «на едином хлебе» (показание Константина Багрянородного об «архонтах Росии»), как в старину было в обычае и у других славянских народов, например в семьях чешских и польских князей[39]. Потому-то, несмотря на близость вышеназванных лиц к княжеской семье, в именном перечне договора 944 г. все они представлены нетитулованными особами (в отличие от «светлых князей» из договора 911 г., сидевших по «русским градам»). Зато владеющий киевским столом Игорь носит титул великого князя, а Ольга, владелица Вышгорода, – княгини.
Из именного перечня русов в договоре 944 г. видно, что именование по отчеству тогда еще не вошло в обычай даже между славяно-русской знатью. Поэтому имя настоящего, не летописного отца Игоря, по-видимому, навсегда останется неизвестным. Можно лишь заметить, что сама эта неизвестность говорит о том, что он вряд ли обладал какими-либо выдающимися достоинствами.
Почти нечего сказать и о внешности князя Игоря. У нас есть только упоминание Львом Диаконом коренастости, мохнатых бровей, курносого носа и светло-синих глаз Святослава Игоревича, дающее возможность предположить, что эти фенотипические признаки были унаследованы им от его родителя.
Результаты филологического анализа имен Игоря и его родственников могут служить превосходным пособием к курсу этнической истории русов[40]. Вряд ли, однако, эти имена отражали действительную этническую принадлежность членов княжеского рода. Их разнообразие, скорее всего, объясняется заимствованием. Достаточно характерно, что «при этой разноэтничности в расположении имен правящей верхушки в договоре отсутствует последовательность по этническому принципу», то есть поименованные лица не образуют в тексте договора компактных этнических групп, что свидетельствует о потере «русской» знатью связей с теми местами, откуда происходят их имена[41]. Родиной всех этих людей было Среднее Поднепровье – Русская земля.
Печать Святослава
В то же время родовая символика киевских князей «от рода русского» свидетельствует о том, что они не забыли своих «вендских» корней. Речь идет о нанесенных на монеты, княжеские печати, кирпичи, глиняную посуду, украшения, мечи и другие предметы знаках в виде двузубца или трезубца, получивших в литературе название «знаки Рюриковичей». Их символическое значение истолковывали по-разному, видя в них якорь, шлем, двулезвийную секиру (франциску), светильник, хоругвь, церковный портал, ворона – священную птицу Одина, часть византийского скипетра, руническую или византийскую монограмму, славянский, скандинавский, византийский или восточный геометрический орнамент, церковно-христианскую эмблему – лигатуру альфы и омеги.
Ключ к разгадке был найден в 1876 г. С. А. Гедеоновым, который предложил считать «двузубцы» и «трезубцы» символическим изображением летящего вниз сокола – племенного тотема славян-ободритов вендского Поморья, именовавшихся также «рарогами», «рарожанами», то есть «соколиным народом»[42]. Эта блестящая гипотеза нашла полное подтверждение в материалах археологии. Оказалось, что на целой группе древнерусских монет, так называемых «малых сребрениках Ярослава», датируемых первой четвертью XI в., пресловутый «трезубец» образован ясно различимой фигурой падающего вниз сокола со сложенными крыльями[43]. Таким образом, стала ясна «эволюционная схема последовательно трансформируемого изображения „вендского сокола“ в некую геральдическую эмблему, способную украсить воинский щит, оружие, монеты и прочие личные и государственные регалии»[44]. Возможно, в этом же ключе следует рассматривать образную символику Слова о полку Игореве с его неоднократным уподоблением русских князей соколам.
Княжеская родословная
Этой развитой родовой идеологии, ясно осознаваемой этнической самоидентификации («мы от рода русского»), непременно должен был сопутствовать культ общего предка[45]. Исторические разыскания в этом направлении затруднены тем, что древнейшая родословная русских князей подверглась в дальнейшем значительным искажениям и переосмыслению в духе «варяжской» легенды. Между тем в IX–X вв. Рюрик не числился в родоначальниках князей Русской земли[46]. Это имя не было в ходу среди потомков Игоря до второй половины XI в., и ни один письменный памятник домонгольской эпохи, в том числе и летопись, не называет русских князей собирательным именем Рюриковичи. «Варяжская» легенда была принята князьями «от рода русского», так сказать, умом, а не сердцем.
Наряду с «варяжской» генеалогической лествицей, в Древней Руси существовала и другая, альтернативная, согласно которой династические корни русских князей уходили гораздо глубже второй половины IX в. Эта изначальная, «дорюриковская» традиция, по всей видимости устная, проглянула в письменных памятниках киевского периода лишь однажды – в выражениях «внуки Всеславли» и «жизнь Всеславля» (то есть «достояние Всеслава»), употребленных автором Слова о полку Игореве по отношению соответственно ко всем русским князьям и к Русской земле: «Ярославе и вси внуци Всеславли!.. Вы бо своими крамолами начнете наводити поганыя на землю Рускую, на жизнь Всеславлю». Это и есть единственная собирательная генеалогическая формула, оставшаяся от того времени.
Буквальное прочтение выражений «Ярославе и вси внуци Всеславли» и «жизнь Всеславля» ничего не проясняет, а, наоборот, порождает новые, неразрешимые вопросы[47]. Поэтому вместо «Ярославе» несомненно следует читать «Ярославли», как в свое время и предлагал Д. С. Лихачев, то есть: «Ярославичи и все внуки Всеславовы». Эта поправка устраняет все несуразности и противоречия в чтении и делает данное выражение совершенно внятным.