Непросто ответить и на другой вопрос: почему, не позднее 920/921 г., Олег II обосновался в Киеве, как это явствует из сообщения Ибн Фадлана о сидящем в Куйабе «царе русов». По этому поводу также можно высказать одни догадки. Киев мог приглянуться Олегу II как наиболее удобный пункт для сбора дани с восточнославянских племен. Быть может, перенос резиденции «светлого князя» из карпатского «Джарваба»[30] в «высокий замок» Киева был вынужденным шагом, ввиду непрекращающихся набегов венгров в первой четверти X в. на карпатские области распавшейся Великой Моравии. Не исключено, наконец, что Олег II, будучи одним из «светлых князей», мог быть назначен киевским посадником еще при жизни вещего Олега.

Как бы то ни было, но моравский этнокультурный элемент сильно ощутим в археологии Киева этого времени. Исследователи выделяют в особую группу украшения IX–X вв. из Среднего Поднепровья, орнаментированные растительными и фигурными мотивами, вроде серебряных оковок турьих рогов из Черной могилы в Чернигове и оковки рукояти меча из дружинной могилы близ Золотых ворот в Киеве, отмечая, что «такую технику и орнаментальные мотивы можно прослеживать и на некоторых поясных бляхах и наконечниках из Микульчиц, Бржецлава-Поганска, Старого Места, Желенок, и особенно на типичных великоморавских украшениях – гомбиках, находки которых сосредоточиваются в области трех крупных южноморавских центров и далее в Средней Чехии и Юго-Западной Словакии»[31]. Ряд общих элементов объединяет ювелирные изделия Моравии с украшениями из других древнерусских земель, – это видно на примере нитранских и волынских серег, моравских и гнездовских лунниц, моравских и русских эмалей и т. д. Еще более знаменательны параллели в погребальной обрядности. Множество дружинных могил Киева и Чернигова по характеру и деталям захоронений полностью идентичны соответствующим археологическим памятникам на территории Великой Моравии. Особую значимость имеют прямые аналогии в погребениях знати, свидетельствующие об этнокультурном родстве правящей элиты Киева и карпатских русинов[32]. Неподалеку от Чернигова, на правом берегу Десны, даже возник целый моравский город – Моравийск/Моравск. Другое моравское поселение в Русской земле – Моравица/Муравица – находилось западнее Киева, неподалеку от Луческа/Луцка, при впадении речки Иквы в Стырь.

Пересев на киевский стол, Олег II тем не менее унаследовал после смерти вещего Олега титул верховного правителя русов – «великого и светлого князя русского» («царя Руси», «архонта Росии»), под чьей рукой находились прочие вожди русов, в том числе и киевский князь. Указание на это содержится в словах Льва Диакона о том, что Игорь, напавший на Византию, «презрел клятвенный договор» 911 г., срок действия которого в 941 г., как видно, еще не истек. Таким образом, «светлокняжеская» титулатура главы Руси из договора 911 г. была действительна и в 941 г. Правда, к Игорю она не имела отношения. В договоре 944 г. Игорь – великий князь, без «светлости». То есть византийцы еще в 941 г. считали Игоря обязанным соблюдать договор 911 г. и, следовательно, знали его как сына одного из князей «под Олгом сущим», от имени которых послы вещего князя клялись хранить «любовь непревратну» с Византией.

Но со смертью вещего князя действительная власть Олега II в Русской/Киевской земле становилась все более эфемерной, а возглавляемая им держава «светлых князей» неуклонно превращалась в политический призрак, государственную фикцию. И эти политические изменения раньше всех и наиболее остро почувствовали в Киеве.

Княжеский род Русской/Киевской земли нельзя было причислить к старинным владетельным родам. Ко времени рождения Игоря, то есть в начале 920-х гг., ему, как и всей Русской/ Киевской земле, по-видимому, едва насчитывалось полсотни лет.

Смерть вещего князя способствовала оживлению в Киеве сепаратистских настроений. Очевидно, с приходом к власти Олега II и началось стремительное возвышение одной из ветвей владетельного «русского рода» города Киева, главой которого стал малолетний Игорь. К этому располагал сам принцип отношений центра и окраин в державе «светлых князей», устроенной, по всей видимости, по образцу Великой Моравии, которая «не пошла далее установления экзархических (административно-территориальных) даней и определенной зависимости местных князей, причем в захваченных землях размещались моравские гарнизоны, назначались князья-наместники, а с местного населения взымалась дань. До полной узурпации земельной собственности, до насаждения собственно моравских порядков в захваченных землях дело не дошло…»[33].

Отношения «светлого князя» с киевской аристократией были, по-видимому, сложными. Хотя Олег II, кажется, не посягал открыто на права Игоря, однако мотив соперничества в их взаимоотношениях постоянно присутствовал. По моравским известиям, вступивший на престол Игорь опасался, чтобы народ не избрал Олега II киевским князем «во имя великих заслуг» его подлинного или мнимого отца – вещего Олега[34].

К тому времени великокняжеский «русский род» – совокупный владелец Русской /Киевской земли – был уже довольно многочисленным и разветвленным кланом. Как явствует из договора 944 г. с греками, помимо Игоревой семьи (жены Ольги и сына Святослава), к родичам киевского князя принадлежали: два Игоревых племянника («нетия») – Игорь и Акун (последний, вероятно, был двоюродным племянником великого князя, поскольку в тексте договора его имя стоит не рядом с первым племянником, а намного ниже), а также некие Володислав, Предслав[35], Турд/Турдуви, Фаст, Сфирька/Сфирн, Тудко/Тудок, Евлиск/Влиск, Воик, Аминод/Аминд, Берн, Гунар(ь), Алдан, Клек, Етон, Гуд(ы), Туад, Ут, Сфандра, жена Улебова, и, видимо, сам Улеб[36].

Их принадлежность к одному с Игорем княжескому роду (хотя не исключено, что кто-то мог принадлежать и к Ольгиной родне), по разным степеням и линиям, мужским и женским, подкрепляется следующими соображениями. Во-первых, все они выступают субъектами договора с «русской» стороны, тогда как, например, известный по летописи воевода Игоря Свенгельд там даже не упомянут. Следовательно, их участие в заключении договора было обусловлено не служебными, а родственными отношениями с Игорем[37]. На то же обстоятельство вполне определенно указывает присутствие в перечне этих лиц Игоревых племянников, причем если первый из них – тезка князя – назван сразу после княгини Ольги, то Акун «затерялся» среди прочих имен – ясное свидетельство того, что некоторые из этих людей превосходили его старшинством в роду.

Во-вторых, интересующие нас лица, подобно Игорю и членам его семьи, представлены в договоре своими собственными послами, что делает их в известной степени равноправными – по отношению к княжеской семье – участниками соглашения.

И наконец, в-третьих, следует обратить внимание на то, в каких словах Константин Багрянородный описывает княжеское полюдье в Русской земле времен князя Игоря: «Когда наступает ноябрь месяц, тотчас их [росов] архонты выходят со всеми росами из Киава и отправляются в полюдия…» («Об управлении империей»). Здесь весьма примечательно множественное число, употребленное по отношению к правителям Руси – «архонты», между тем как в начале этой главы своего сочинения Константин называет верховным «архонтом Росии» одного человека – Игоря. Не приходится сомневаться, что «архонты», отправлявшиеся каждую осень в полюдье вместе с князем Игорем, – это те же самые люди, чьи имена сохранил договор 944 г. Важно, что, в отличие от «светлых князей» в 911 г., которые сидели в своих «градах», «архонты Росии», по свидетельству Константина, обитали в Киеве, вместе с Игорем.