Слава Киото как «бутика Японии» с конца XVIII века блекнет, самураи из Эдо начинают считать, что именно они живут в лучшем городе страны. Путеводители вместо киотосских товаров предпочитают рекламировать местные исторические памятники: буддийские храмы, синтоистские святилища и закрытый для посещения императорский дворец, около которого можно было подышать воздухом прошлого. Из вызывавшей всеобщее восхищение столицы Киото превращается в подобие музея под открытым небом. Но все равно у Киото было то, чего не могло быть у Эдо: император и тысячелетняя история.

Дзэнский монах и знаменитый поэт Рёкан (1758–1831) писал:

Веками считалось, что главной обязанностью императора и его двора является отправление ритуалов. Такие ритуалы выполняли двоякую функцию. Во-первых, они были призваны оберегать всю страну от бедствий (засух, ливней, тайфунов, землетрясений, пожаров) и обеспечивать благоденствие подданных. При этом никакого участия «народа» в ритуале не предполагалось: чем более тайным был ритуал, тем большей действенной силой он обладал. Эти ритуалы придавали смысл самому существованию двора, знание их мельчайших деталей служило знаком принадлежности к совершенно особой социальной группе. Иными словами, ритуал был для придворных средством самоидентификации, той клейковиной, которая обеспечивала единство древней аристократии.

В глазах сёгуна и его окружения императорский двор обладал безусловным «ритуальным авторитетом». Неоконфуцианство составляло основу официальной идеологии сёгуната. Токугава не имели никакой возможности игнорировать его важнейшие постулаты: примат светско-духовной власти над военной, первостепенную важность церемониальной активности. Ибо только ритуалы и церемонии обеспечивают порядок в Поднебесной, отделяют человека культурного от варвара. В первой статье «Установлений для императора и придворных» (1615) сёгунат предписывал императору заниматься китайскими «науками» (имеется в виду классическая образованность конфуцианского типа) и японской поэзией. Часто говорят, что это положение свидетельствует о бесправном положении императорского двора. Но это верно только отчасти. Сохранение ритуала в работоспособном состоянии служило в глазах сёгуната важнейшим условием благополучия государства. В условиях нескончаемых войн прошлой эпохи императорский двор обнищал, многие церемонии больше не устраивались и правила их проведения были утеряны, а это воспринималось как утеря гармонии и наступление хаоса.

Сам двор явственно осознавал, что именно в ритуальной деятельности заключается секрет восстановления утраченных позиций. В связи с этим императоры занимались сбором сведений по древнему ритуалу и его изучением. С правления Гомидзуноо (1611–1629) по правление Гомомодзоно (1771–1779) императоры составили 17 сочинений, посвященных церемониям и ритуалу. Поразительный факт: в буддийском храме Бодайдзи в Эдо, где отправлялись поминальные службы по членам сёгунского рода, настоятелем служил принц крови, местом рождения которого был Киото. С одной стороны, он являлся заложником сёгуна, но с другой – должность не передоверяли никому другому. Ситуация была такова, что сёгун и император не могли существовать друг без друга. Сёгуны кормили императора, он – обеспечивал им «ритуальное прикрытие».

Разумеется, деятельность сёгуната в Эдо была также обставлена определенными обрядами, но киотосские аристократы считали церемонии самураев «варварскими». Придворный Нономия Садамото, которому было приказано принять участие в поминальной службе по сёгуну Токугава Иэцуна в 1696 году, писал в своем дневнике, что военные не знают правильных манер, а потому и записывать, что происходило в Эдо, не имеет смысла. Поэтому в течение более чем одного месяца, которые он провел в окружении самураев, он не сделал в своем дневнике ни одной записи.

Сёгунат предоставлял киотосскому двору средства для ритуальной деятельности. Однако регулярное обеспечение императора было весьма незначительным. Поэтому двор время от времени подавал прошения о единовременном выделении средств для осуществления тех или иных ритуальных проектов. Сёгунат довольно часто откликался на них. В этом смысле сёгунат Токугава занимал по отношению к двору намного более сбалансированную и мягкую позицию по сравнению с предыдущим сёгунатом Асикага. В период Токугава при дворе императора были восстановлены многие ритуалы, утраченные при Асикага: полная форма интронизации, церемония посвящения в наследные принцы, празднества в некоторых святилищах, конная стрельба из лука (ябусамэ), праздник зимнего солнцестояния и др. Император и придворные обладали тайным знанием ритуалов, которые никто не был в состоянии повторить. И сёгун не был здесь исключением.

Хотя благосостояние императорского двора полностью зависело от сёгуната, не оставляет ощущение, что где-то в глубине души сёгуны и их ближайшее окружение понимали: власть их «неполноценна» и покоится на зыбких основаниях. Авторитет императора был настолько велик, что даже Иэясу, основатель сёгуната Токугава, счел за благо подделать свою родословную, возведя свое происхождение к императору Сэйва (858–876). Даже во времена своего наибольшего могущества Токугава испытывали проблемы с легитимностью. Японским обществом управлял «генеалогический код». Принцип наследственности занятий был главным во всех сферах – начиная от элиты и кончая крестьянами, ремесленниками, торговцами. При самом императорском дворе возможности социальной мобильности были по-прежнему сведены к минимуму, и основные должности при дворе занимали потомки аристократов всего пяти родов («госэккэ» – Коноэ, Кудзё, Нидзё, Итидзё, Такацукаса), известных еще с периода Хэйан-Камакура.

Сёгун жил в своем замке в Эдо, построенном в начале XVII столетия. Стены циклопической кладки окружал широкий ров с водой. Киото предназначался для мирной жизни, там не было оборонительных сооружений. Предназначением Эдо была оборона от возможных нападений со стороны мятежных княжеств. Ров был широким, зато улицы были устроены узкими – чтобы затруднить продвижение конницы потенциального противника. Парадокс состоит в том, что во времена Токугава потенциальный противник ни разу не превратился в противника настоящего.

Замок Эдо

Дворец императора под названием Госё представлял собой намного более скромное сооружение, чем замок сёгуна. Ров не отличался такой убедительностью, стены – глиняные. За них было нельзя заглянуть, но никакой защиты они обеспечить не могли. Реальный центр власти находился в Эдо, но столица, то есть резиденция императора, находилась в Киото. Япония середины XIX века представляла собой странную политическую конструкцию.

Сёгунат отстранил императора и его двор от принятия каких-либо решений, но сёгун считался назначенным только после того, как издавался указ императора. Европейцы, прибывавшие в Японию в середине XIX века, временами даже не знали, что «настоящий» император проживает в Киото. Они добивались аудиенции у сёгуна в Эдо, считая его полноправным монархом и не подозревая, что для занятия своего поста сёгуну требуется одобрение со стороны императора. И пусть в действительности преемник сёгуна определялся в Эдо, процедура его назначения оставалась неизменной. Таким высочайшим авторитетом обладал насчитывающий многовековую историю институт императорской власти[5].

Хотя сёгун и его правительство, составленное из потомственных военных (самураев), вроде бы и обладали огромными полномочиями, в их «подчинении» находилась страна, разделенная на три сотни княжеств. Несмотря на свои ничтожные размеры (средняя площадь княжества составляла всего около 1000 квадратных километров), каждое из них имело свое правительство и свою «столицу», в которой часто располагался и замок. Во многом благодаря этому Японию того времени можно считать весьма урбанизированной страной. Степень урбанизации Японии была приблизительно такой же, как в наиболее развитых странах Европы, и гораздо выше, чем в России. В японских городах проживало приблизительно 20 процентов населения, или около 5 миллионов человек. Города возникали также возле особенно популярных храмов и святилищ.