Какая прелесть! — воскликнула она. — Это же на стоящие бриллианты! Неужели вы их дарите мне?

Да, сведения, которые вы нам сообщили, стоят куда дороже...

Но Берта уже не слушала его. Она перебирала пальцами ожерелье, потом достала из сумки зеркальце, повертела перед ним головой, глядя, как играют в бриллиантах лучи солнца, провела камнями по стеклу и, убедившись, что они оставляют глубокие царапины, пришла в неописуемый восторг.

Значит, оно и правда мое? — переспросила она, все еще не веря.

Да, Берта. Мой вам совет — пока спрячьте его и до поры до времени никому не показывайте, особенно мужу. Увидев подарок, он черт знает что подумает...

Не учите ученого! — засмеялась Берта. — Я его обманываю не впервые. Только сами не говорите золовке. Она ничего не скрывает от брата.

Хорошо, учту. Теперь идите, скажите Эльзе, чтобы она подготовилась к небольшому путешествию. Вечерами бывает свежо. Пускай наденет пальто.

Куда вы ее повезете?

К жениху на свидание. Вы же хотели этого, а ваше желание для меня — закон, — засмеялся Конрад.

Если так, то отложите свидание на завтра... а сегодня... — она многозначительно глядела на Конрада.

Невозможно, дорогая! Как говорится, делу — время, а потехе — час. — Конрад посмотрел на часы. — Зайду за Эльзой минут через двадцать. Надеюсь, она за это время успеет одеться.

Ровно в 20.30 Кальтенберг был у дома пасечника. В это же время боец хозяйственного взвода привел туда пару оседланных коней. Конрад похвалил его за точность, но, когда вошел в избушку, увидел, что Эльза лежала на койке, уставив неподвижный взгляд в потолок.

— Что с вами, фрейлейн Эльза, вы заболели? — участливо обратился к ней Конрад.

Вместо ответа она повернулась к нему спиной и натянула плащ-палатку на голову.

Не хочет ехать к жениху, — ответила за нее Берта. — А мне за болтливость обещала вырвать язык.

Ах, вон оно что! — растягивая слова, произнес офицер. — Фрейлейн, очевидно, вы забыли, где находитесь. Поднимитесь немедленно!

Но я не хочу к нему.

Капризничать будете дома, а здесь вам придется подчиниться. Вставайте!

Ладно, выйдите, я оденусь...

Выйдя из избушки и заметив верховых лошадей, Эльза попятилась, но Конрад охватил ее за руку.

Прошу вас, не везите меня к нему!

Почему? Ты боишься лошадей? — переходя на «ты», спросил Кальтенберг.

Не в том дело. Я люблю ездить верхом, одно время мы с Бертой даже занимались конным спортом. Но я терпеть не могу этого человека! — воскликнула девушка.

Ты меня удивляешь, Эльза. Чем он хуже других? Любая девушка ухватилась бы за этого мальчика обеими руками.

Но этот мальчик, дабы все убедились, какой он храбрый мужчина, в свободное от службы время ходит в тюрьму истязать заключенных, а раза два или три, как он сам мне хвастался, даже расстреливал их.

Теперь Конрад перестал сомневаться. Свидание с Остерманом было уже ни к чему.

— Тогда отпустим лошадей и, если хочешь, просто погуляем по лесу, — предложил он.

Солнце было еще высоко, но в лесу уже чувствовалась вечерняя прохлада. В деревьях суетились птички, стараясь перед сном досыта накормить своих птенцов. По прошлогодним пожухлым листьям протопал еж. Только кукушка не знала забот. Устроившись на высокой елке, она, как всегда, звонко распевала свою нехитрую песенку.

Природа успокаивает нервы. Эльза тоже постепенно успокоилась, начала улыбаться, шутить.

Что ты сделал сегодня с Бертой? — спросила она, заглядывая Конраду в глаза. — Она вернулась такая радостная и возбужденная, что я еле-еле отделалась от ее объятий и поцелуев.

Берта — натура экспансивная, она всегда бурно проявляет свои чувства, есть к тому какой-либо повод или нет. Впрочем, ты знаешь ее лучше меня, — уклонился он от прямого ответа. Он помолчал и добавил: — К тому же завтра рано утром мы расстанемся.

В голосе его слышалась печаль. Эльза насторожилась.

Вы с Бертой? — быстро спросила она.

С ней и с тобой.

Как? Разве ты куда-нибудь уезжаешь?

Не я, а вы уедете домой. Ты — к матери и брату, а она — к любимому мужу.

Конрад, ты шутишь. Ну, скажи, что пошутил?

Мне тоже хотелось бы, чтобы это было шуткой, но, к сожалению, теперь не до шуток...

—Да объясни ты в конце концов, в чем дело?

— В чем дело? Что ж, сейчас я могу сказать тебе... Дело в том, что мы захватили вас, чтобы обменять на одну партизанку.

На Еву?

Да.

Ах, вот о ком ты заботишься! А я, глупая, думала... Она закусила губу и замолчала.

Что? — тихо спросил он.

Сам, наверное, догадываешься...

Идет война, Эльза. Если бы судьба нас свела в иное время, кто знает, возможно, счастье улыбнулось бы нам...

Неужели ничего нельзя сделать? Ну отложите обмен хотя бы на месяц.

Невозможно. Даже на день. Ева — радистка. Она нужна не мне, а отряду. Отряд без радио — все равно что орел без крыльев. К тому же отсрочка ничего не изменила бы.

Нет, изменила бы. Мне так много надо сказать тебе.

Тогда давай поговорим, пока есть время. До утра я в твоем распоряжении... Если устала, можем присесть, Отдохнуть — вон на той зеленой лужайке.

Кальтенберг расстелил плащ-палатку на траве под высоким старым дубом, огромная крона которого закрывала вечернее небо, где уже зажигались первые звезды. Они сели,

— Мне стыдно. Ты можешь считать меня легкомысленной, сумасбродной девчонкой, которая только и думает что об удовольствиях... Но поверь, это не так. Если бы у нас было время, у меня хватило бы силы молчать... Но остается всего несколько часов... И я должна сказать тебе... Конрад, что мне делать? Я не могу расстаться с тобой...

— Я тоже, Эльза. Мне кажется, я полюбил тебя давно, задолго до нашей встречи... Я был уверен, что где-то есть та единственная девушка, которую я полюблю всем сердцем, всей душой, за которую пойду на подвиг и на смерть. И вот ты явилась...

Ночь уже была на исходе, когда Конрад и Эльза, прижавшись друг к другу, неторопливо зашагали к лесной избушке.

Неужели мы больше никогда не увидимся? — с горечью спросила Эльза.

Обязательно увидимся. Красная Армия быстро продвигается на запад. Она скоро придет в Германию. И мы, партизаны, тоже. В одну прекрасную ночь я перелезу через ограду вашего сада, подойду к дому и тихо постучу в твое окно. Ты впустишь меня? — спросил он, нежно целуя ее.

— Скорее бы наступило это счастливое время!.. Возле дома пасечника их поджидали партизаны: Юлек доложил, что обмен назначен на 6:00.

Я только что оттуда. Все идет по плану. Движения войск не замечено. Похоже на то, что полковник Планк пока придерживается наших условий. Вы будете присутствовать при обмене? — спросил он.

Нет. Всю процедуру проделайте без меня, — сказал Кальтенберг.

Эльза вывела из избушки Берту. Та была очень недовольна, что ее разбудили ни свет ни заря.

Господин гауптштурмфюрер! — сердито крикнула она, заметив Конрада. — Что это значит? Почему нам не дают выспаться?

Обстоятельства изменились. Ваш муж больше ни на минуту не хочет оставлять вас здесь. Лошади поданы. Садитесь.

Она хотела что-то сказать, но партизаны подняли ее и усадили в седло.

Кальтенберг подошел к Эльзе. Она плакала, не скрывая слез. Он взял ее руку и незаметно вложил в нее обручальное кольцо.

— Пусть оно всегда напоминает тебе о нашем тайном браке. Прощай, милая Эльза! — тихо сказал он.

— До свидания, любимый!..

Пятеро всадников тронулись в путь. Впереди ехал Юлек, за ним две женщины, а позади бойцы из боевой группы Кальтенберга. Скоро все они скрылись за деревьями.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Один из друзей Планка, работавший в центральном аппарате абвера, под строжайшим секретом сообщил об аресте полковника Ганзена, нынешнего начальника абвера, и его предшественника адмирала Канариса. Шеф абвергруппы 505 почувствовал себя плохо. Ему казалось, что все летит в тартарары. Стоит кому-нибудь из них назвать его своим сообщником, как гестапо тут же схватит его за шиворот. В довершение всего жена и сестра попали к партизанам. Если об этом прознает гестапо, страшной кары не миновать не только ему самому, но и членам семьи. Следовало обезопасить хотя бы их. Полковник связался с аэродромом. Дежурный ответил, что может оставить четыре места на самолет, отлетающий в 10.00. Планк согласился. Теперь оставалось ждать партизан. «Проклятие! Я в их руках! — сжимал он кулаки от злости. — Остерман повез к ним Еву... Им ничего не стоит убить его или захватить в плен, а жену и сестру оставить для дальнейшего шантажа...»