— Он остается в силе, — кратко ответил он.
А если новый шеф спросит, чем занимается абвергруппа 505 в Польше?
Полковник Ганзен — наш человек, но о «Финдлинге» должны знать только мы с тобой. А чтобы оправдать в глазах нового начальства существование абвергруппы 505, надо придумать что-то грандиозное. Например, поссорить поляков с русскими.
Как? — удивился я.
Вот как. Людей, лично знавших Казимира Бохеньского, — а их, по твоему утверждению, в Польше выявлено более двухсот человек — в назначенный день мы думали собрать в костеле деревни Бохеньки и уничтожить силами зондеркоманды, выделенной из нашей дивизии «Бранденбург». Теперь это можно было бы сделать руками советских партизан, натравив их на поляков при помощи нашей агентуры, специально подготовленной для этой цели и засланной в ближайший партизанский отряд. После же того, как партизаны осуществят расправу, солдаты из твоей охраны нападут на них под предлогом защиты поляков, большинство перебьют тут же, а остальных захватят в плен. Потом мы организуем громкий судебный процесс над «извергами», куда непременно пригласим представителей прессы, радио и кинохроники. Тогда о «зверствах русских» заговорит весь мир, что в данных условиях, когда Красная Армия вот-вот ворвется в Европу, весьма выгодно для немецкой пропаганды. Как видишь, мы убьем сразу трех зайцев: во-первых, успешно выполним план «Финдлинг», во-вторых, восстановим польский народ против русских как раз в тот момент, когда их армии подходят к польским восточным землям, и, в-третьих, лишний раз завоюем симпатию фюрера, — закончил адмирал Канарис.
Это была гениальная мысль. Я тут же отказался от своего намерения подать в отставку, за два дня закончил свои личные финансовые дела и поспешил вернуться в генерал-губернаторство, чтобы с удвоенной энергией, продолжать работу по осуществлению плана «Финдлинг»...»
Кальтенберг был вне себя от радости. Наконец-то удалось разгадать тайну абвера, которая давно беспокоила не только партизан, но и генерала Барсукова.
За это сообщение вы заслуживаете награды! — воскликнул он, улыбаясь.
Какой? — с любопытством спросила фрау Планк.
Увидите позже. Схожу за ней. Встретимся после обеда. До свидания!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Предстоящую засылку Соколова в «Осиное гнездо», несомненно, надо было держать в строжайшей тайне, поэтому Турханов о своем замысле сообщил только самому Соколову и Комиссарову, но, узнав о результатах последнего допроса Берты, решил открыть эту тайну и Кальтенбергу. Конрад полностью одобрил планы командования отряда и дал ряд полезных советов. Первоначально перед Соколовым ставились следующие две задачи: первая — получить более подробные данные о характере и сроках выполнения плана «Финдлинг», вторая — тщательно изучить систему охраны и обороны господского двора, превращенного немцами в крепость, с тем чтобы надлежащим образом разработать план нападения на нее. Теперь первая задача отпала. Полковник заменил ее новой: Соколову в первую очередь предстояло узнать, какой из партизанских отрядов будет жертвой предстоящей провокации абвера и на какое время назначено ее осуществление. Опираясь на сведения, полученные от Эльзы и Берты, Конрад подробно охарактеризовал самого полковника Планка и его ближайших сотрудников. Не забыл он сообщить Соколову и о графине с дочкой, заключенных в домике садовника, и о тайном подслушивании всех их разговоров.
Пока Конрад и Соколов беседовали, Турханов составил радиограмму на имя Барсукова, зашифровал ее и передал в эфир. Ответ пришел открытым текстом. Он гласил: «Вы на верном пути. Продолжайте действовать». Это означало, что полученные сведения частично или полностью совпадали с данными, имеющимися в распоряжении Барсукова.
Хорошая штука радио, — засмеялся Турханов. — Но если мы не освободим радистку, оно сведет меня с ума. Азбука Морзе звенит у меня в голове уже не только наяву, но и во сне. Конрад, как обстоит дело с обменом?
Юлек сегодня должен встретиться с адъютантом Планка. Если разрешите, он может назначить день и час обмена.
Пускай назначает на завтрашнее утро.
Слушаюсь! — отчеканил Кальтенберг, но не двинулся с места.
Турханов заметил это.
— Вы хотите мне еще что-то сказать? — спросил он.
Да, товарищ полковник, — признался Кальтенберг. — Я, кажется, совершил глупость.
Интересно! — улыбнулся Владимир Александрович. — Скажите, что же вы считаете глупостью?
За ту ценную услугу, которую оказала нам фрау Планк, я обещал ей награду. Если можно, мне хотелось бы дать ей какую-нибудь безделушку из той коллекции, которую мы захватили у штандартенфюрера СС Вильгельма Шмидта.
Турханов вдруг посерьезнел, задумался, потом кивнул головой в ответ своим мыслями неожиданно засмеялся.
— Вы поступили совершенно правильно! — одобрил он. — До сих пор Канарисы, Ганзены и Планки искали предателей среди нас, полагая, что в их среде нет продажных людей. Теперь пусть убедятся, что все как раз наоборот...
Полковник открыл мешочек с ювелирными изделиями и предложил Конраду взять любое. Тот выбрал бриллиантовое ожерелье.
Пусть оно напоминает ей о том, как она помогла своим врагам разрушить один из планов абвера!
Что вы хотите выбрать для ее золовки? — спросил Турханов.
— Ничего. Подобные подарки ее могут только оскорбить, она ведь убежденная антифашистка.
Не только в словах, но и в тоне, которым они были произнесены, Турханову почудилось горячее уважение, а может быть, и что-то большее. Он достал из мешочка золотое кольцо и протянул лейтенанту;
— Не велика ценность, но может пригодиться. Вручите Эльзе на память о пребывании у советских партизан.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Сообщение Берты о предстоящем браке Эльзы и Остермана причинило острую боль Конраду. Он хотел забыть, гнал из памяти, но помимо воли снова и снова думал об этом. «Ну, какое мне дело до их брака? — со злостью спрашивал он себя. — Пускай женятся. Не у меня же им спрашивать разрешения!»
Кальтенберг сердился, отмахивался от своих мыслей, но, они упорно не хотели оставлять его в покое. «Берта говорила только о желании родных, а не самой Эльзы, — размышлял он. — Надо бы узнать, как она сама относится к предстоящему браку, любит она Остермана или нет? Но как узнаешь, что у нее на душе? Спросить ее — бесполезно, она может наговорить все, что угодно. Не лучше ли будет устроить им свидание? Тогда я по их поведению смогу догадаться о ее чувствах», — решил он.
За сколько времени ты добираешься до места встречи с Остерманом? — спросил Конрад у Юлека.
Верхом за час, — ответил тот. — Встреча у нас назначена на девятнадцать ноль-ноль. Я выеду через два часа.
Ты говорил, что этот молокосос хочет встретиться с сестрой своего начальника. Задержи его до двадцати одного ноль-ноль. Я постараюсь доставить туда фрейлейн Эльзу. Конечно, если она умеет ездить верхом.
А если не умеет?
Встретятся утром. Полковник приказал назначить обмен на завтрашнее утро. Примите все необходимые меры, чтобы предупредить возможные провокации. Дорогу патрулируйте всю ночь. Предупредите Остермана, что в случае, если будет замечено какое-либо движение немецких войск вблизи пункта обмена, переговоры придется начать сначала...
Закончив дела, Кальтенберг вернулся в свою землянку и велел доставить Берту.
Прошу извинить меня за опоздание, фрау Планк. Как всегда, дела задержали, — сказал он, когда Берта вошла.
Ничего. Я ведь всего-навсего невольница, а с ними не церемонятся...
Не прибедняйтесь! Вы и в неволе остаетесь короле вой. Поэтому мы решили сделать вам королевский подарок.
Берта недоверчиво взглянула на Кальтенберга, словно ожидая какого-нибудь подвоха, но лицо офицера было вполне доброжелательным.
Прошу! — и Конрад повесил ей на шею ожерелье, которое тут же заиграло всеми цветами радуги. Берта знала толк в подобных вещах. Глаза ее жадно заблестели, а голос залился колокольчиком.
