Однако партизаны честно выполнили условия обмена, и в семь часов утра голубой «мерседес», а за ним и мотоцикл Остермана остановились перед парадной дверью дворца Бохеньских.

— Милый! — бросилась Берта к мужу. — Здравствуй!

Лицо ее сияло. «Вот стерва! Ей и плен не плен. Попадись она в ад, и там будет чувствовать себя хозяйкой!»— подумал Планк, глядя на жену. У Эльзы же на глазах были слезы. Приветствуя брата, она кивнула головой и побежала к матери.

Берта начала рассказывать о своих переживаниях, но муж прервал ее:

Потом, милая, потом. Времени у нас в обрез. Через три часа вы полетите в Берлин, оттуда в Швейцарию. Сопровождать вас будет Остерман.

К чему такая спешка? Мог же ты оставить меня хоть на пару дней. Я так соскучилась по тебе... — замурлыкала она.

Некогда, Берта. Я не хочу потерять вас еще раз. Здесь кругом враги. Дорога каждая минута. Мы поговорим за завтраком и по пути на аэродром, а пока ты мне коротко ответь всего на два вопроса.

Хорошо, спрашивай. Я готова держать ответ, — вскинув голову, гордо сказала Берта.

Прости, ты не так меня поняла. Я хочу спросить: что известно партизанам о нас?

Да откуда мне знать? Они же передо мной не отчитывались.

Но, может быть, они спрашивали, чем мы тут занимаемся?

Спрашивали. Я сказала им, что ты руководишь авторемонтной мастерской.

И они поверили?

Конечно нет. Они подняли меня на смех: им известно, что ты шеф абвергруппы 505. Тогда я сказала, что ты в свои служебные дела домашних не посвящаешь. И они оставили меня в покое.

Ну а ... а Эльзу они не обижали? — не вытерпел полковник.

Чего нет, того нет. Оказывается, партизаны такие принципиальные, что на нас даже не могут смотреть как на женщин...

Слова жены успокоили полковника. Он даже повеселел. «Слава богу! Хоть одна опасность миновала! Однако какие дураки эти партизаны! Будь я на их месте, вытянул бы из них все жилы, разузнал бы все об абвергруппе... А они, подобно лошадиным барышникам, думали только, как обменять кобылиц...»

Кто они по национальности? Русские или поляки?— спросил он.

Не те и не другие. Все они такие же немцы, как и мы. Их вожак, который носит форму гауптштурмфюрера СС, даже служил в немецкой армии, а родители его, богатые пивовары, кажется, до сих пор живут где-то в Баварии.

«Что ж, это в порядке вещей, — подумал полковник. — Инстинкт самосохранения вступает в действие: крысы убегают с тонущего корабля. Эти сволочи почувствовали: мы скоро пойдем ко дну. Что же делать? Неужели остается только один выход — камень на шею и в воду?» — опять заволновался Планк. Но тут он взглянул на часы и вспомнил о своих домашних, которых надо было скорее, отправить в Германию.

За завтраком Эльза молчала, Берта же болтала без конца, но никто ее не слушал: все были погружены в свои мысли. После завтрака жена с сестрой стали укладывать вещи, а Планк тщательно проинструктировал Остермана, выдал ему деньги на дорогу и все необходимые документы, согласно которым он должен выехать в Швейцарию на две недели по делам абвера, затем зашел к матери.

— По всей вероятности, больше нам не удастся поговорить сегодня. Мама, дела у нас пошли кувырком. Хорошо, что я еще зимою догадался перевести все деньги в Цюрих. В банке Баруха на мое имя открыт счет. Вот доверенность, ты можешь брать столько, сколько понадобится на содержание семьи. Особенно не стесняйте себя... На наш век хватит! Без моего разрешения в Германию не возвращайтесь. По крайней мере, до конца войны. Помочь мне вы все равно не сможете. Если фюреру будет угодно, я останусь на своем посту, тогда все уладится, и я вас вызову сам. Береги Эльзу. Она всегда будет нуждаться в помощи.

На аэродром он доставил их под усиленной охраной. Но все обошлось благополучно. Наконец двухмоторный пассажирский самолет поднялся в воздух и взял курс на Берлин, и полковник впервые за последние дни вздохнул свободно. «Теперь никакие личные дела не отвлекут меня от дел служебных, — думал он на обратном пути. — Только бы мне позволили завершить операцию по плану «Финдлинг», тогда я опять прочно стану на ноги».

У ворот господского двора его встретил начальник охраны абвергруппы капитан Нордау. На время отсутствие Остермана Планк возложил на него обязанности адъютанта. Нордау доложил о прибытии капитана Астахова.

— Это еще что за Астахов? — удивился полковник.

— Из русской освободительной армии. Инструктор по подготовке провокаций и диверсий.

— Наконец-то прислали! — обрадовался Планк. — Разгильдяи проклятые! Заставили ждать почти месяц. Сколько времени пропало без толку! Ну, какой он, этот инструктор?

— Видать, хорош гусь. Появился навеселе, предъявил документы и сразу спросил, где тут можно достать водки. Пока Альтаус с экспертом проверяли его бумаги, я повел его в столовую. Не ест, в горле, говорит, пересохло. Пришлось налить стаканчик столового вина. Выпил, сплюнул: не вино, говорит, а моча беременной шлюхи. Но видать, аппетит появился — слопал тарелку супа и пять котлет.

Полковник весело засмеялся:

— Узнаю русского забулдыгу. В армии Власова они все такие. Пьянствуют, грабят, дерутся да насилуют. Но пока они нам нужны. Как его документы?

— Кажется, в порядке. Эксперт установил их подлинность.

Где он сейчас.

По указанию майора Альтауса я ему отвел комнату в казарме рядом с общежитием унтер-офицеров. Вошел, увидел на стене портрет фюрера, крикнул «Хайль Гитлер!», не раздеваясь, повалился на кровать и тут же захрапел.

Ладно, пусть дрыхнет. Приведете, когда проснется. А пока скажите Альтаусу, пускай явится ко мне с его документами.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Соколов, прибывший в абвергруппу 505 вместо капитана Астахова, конечно, не был пьян, а только притворялся. Расчет его был прост: на Западе многие привыкли смотреть на русских как на отпетых пьянчуг, а офицеры-предатели из армии Власова, словно стараясь доказать правильность такого взгляда, пили напропалую, о чем очень хорошо знали немцы. Расчет оказался правильным; даже у Альтауса, склонного к излишней подозрительности, не возникло никаких сомнений, хотя сам «власовец» ему не понравился.

—Не знаю, способен ли он еще на что-нибудь, кроме пьянства, — закончил он свой доклад шефу.

Это мы проверим. У нас нет иного выхода. Надо торопиться с выполнением нашего плана. Красная Армия уже вступила на территорию Польши. Вчера мы оставили Люблин. Если мы ее не остановим на рубеже Вайсхель <Вайсхель — немецкое название реки Вислы>, боюсь, как бы все дело не пошло насмарку.

А как вы хотите его проверить? — поинтересовался Альтаус.

Специальный экзамен устраивать не будем, некогда, проверим на деле. Вчера из лагеря военнопленных доставили двух типов; сотрудничавших с администрацией. Оба земляки Астахова. Хочу их забросить в отряд Турханова.

Пусть наш инструктор прощупает их и выяснит, есть ли смысл заниматься с ними.

После обеда я доставлю их к нему. Где ему отвести рабочее место?

Закрепите за ним одну из следственных камер, где есть установка для подслушивания. У аппарата посадите Юманова. Он тоже чуваш. Пусть он тщательно все прослушивает и докладывает вам... У меня что-то разболелась голова. Пойду отдохну часок, — сказал Планк, зевая.

...Соколов решил, что надо по-прежнему разыгрывать тупого, неотесанного человека. Он видел, с каким презрением смотрели на него капитан Нордау и майор Альтаус. Это было в порядке вещей. Соколов даже немного вздремнул, но, услышав команду строиться на обед, поднялся с постели и вышел из комнаты. Дежурный, предупрежденный, что в одном здании вместе с солдатами и унтер-офицерами будет жить русский капитан, сотрудничающий с немцами, увидев сонного и растрепанного власовского офицера, подошел к нему.

— Вам куда? — спросил он.

– Куда царь пешком ходит, — ответил Соколов. — Где у вас тут уборная, мужская комната, нужник, туалет или, по-вашему, кажется, ватерклозет?