— Никто лучше меня не знает расположение этих постов. Давайте я сам сниму своих бойцов, и через неделю мы все вместе догоним отряд, — предложил Волжанин.

Турханов, да и другие руководители с ним не согласились.

— Командир должен быть с основными силами своего подразделения, — объяснил полковник. — Пусть этим займется Яничек. Он знает польский язык и, в случае необходимости, может выдать себя за местного жителя.

Яничек, как всегда, согласился с командиром отряда. В предвидении всевозможных осложнений, Турханов снабдил его иностранной валютой и золотыми монетами царской чеканки из своего запаса, предоставив право расходовать их по собственному усмотрению.

Зденек должен отправиться после выхода партизан из окружения. Времени оставалось много, он подробно расспросил у Волжанина, где находятся наблюдательные, посты, нанес их на свою карту, получил пароль и другие необходимые сведения. Закончив подготовку, пошел попрощаться с Эсфирью. В ожидании похода подразделения сосредоточились ближе к западной опушке леса. Девушку он с трудом разыскал в расположении третьей роты. Она укладывала в двуколку медикаменты и перевязочные материалы.

Ты почему здесь? — с тревогой спросил Зденек.

Так распорядилось начальство. Сама Алина пойдет с передовой ротой. Там в ней будут больше нуждаться. А здесь, в тылу, достаточно и санитарки, — ответила Эсфирь.

Но ты же не санитарка, а начальник аптеки, — воз разил Зденек.

Я умею делать перевязки...

Не нравится мне, что ты попала в эту роту, — вздохнул чех.

Ничего страшного, милый, — успокоила его Эсфирь. — После того случая Турханов крепко наказал Айгашева, и он стал относиться ко мне по-другому. Увидишь, мы с ним сработаемся. По крайней мере, я буду стараться. А как твои дела?

Пока будем прорывать блокаду, я хочу быть с тобой. А потом уйду для выполнения спецзадания.

Опять уходишь, — погрустнела Эсфирь. — А задание опасное? Может, придется отбиваться? Возьми меня с собой! Если вдруг ранят, я помогу тебе.

Яничек улыбнулся.

Нет, не могу, — покачал он головой. — Там ты мне не помощница.

Почему?

Потому что мне придется иметь дело не только с добрыми, но и со злыми людьми. А они сразу догадаются, что ты еврейка...

Опять! — воскликнула Эсфирь. — Какие, однако, мы несчастные! Ну чем я отличаюсь от других? Ведь у меня такое же сердце, такой же ум, такая же душа! Разве только лицом я не похожа на полек или чешек... А вот жить, как они, не могу... За что такое наказание!

Потерпи, осталось совсем немного... Скоро, скоро мы вобьем в могилу нацизма осиновый кол.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

За ночь отряд Турханова и батальон Адама Краковского полностью сосредоточились на западной опушке леса. По данным разведки, участок, намеченный для прорыва, оборонял один из батальонов 276-го немецкого пехотного полка. Причем две роты этого батальона занимали позиции по обе стороны полевой дороги, ведущей к помещичьей экономии в трех километрах от леса. Штаб батальона и резервная рота размещались в этой экономии, боевое же охранение было выдвинуто далеко вперед и находилось всего в двухстах метрах от огневых позиций партизан. Это имело и свои плюсы и минусы. С одной стороны, охранение легче окружить. С другой стороны, шум боя наверняка предупредит основные силы о надвигающейся опасности, и они заблаговременно примут надлежащие меры для отражения атаки. Стало быть, партизанам нужно снять боевое охранение бесшумно. Цель Байдирекова именно в этом и заключалась. Поэтому он, вместе с командиром первого взвода, которому надлежало уничтожить боевое охранение немцев, просидел вплоть до темноты на наблюдательном пункте и тщательно наметил пути подхода к позициям врага.

Обстоятельства как будто благоприятствовали наступательным действиям партизан. Ночь выдалась темная. С полуночи все небо заволокло густыми тучами. Надвигалась гроза. Было душно, замолкли ночные птицы, а скоро где-то на юге засверкали молнии и послышался глухой гул, похожий на грохот колес, когда множество телег проезжает по деревянному мосту. Если хорошо знать местность, в темноте можно незаметно сблизиться с врагом и внезапным ударом опрокинуть его. Конечно, об этом знали не только партизаны, но и немцы. Поэтому все пространство перед позициями боевого охранения регулярно освещалось ракетами.

Взвод второй роты начал продвигаться ползком. Двигались только в темноте, а как только ракета с шипением взлетала в небо, замирали, плотно прижимаясь к земле. Наконец партизаны обошли окопы немцев и залегли всего в десяти — пятнадцати шагах от них, а когда взвилась очередная ракета, при ее свете дружно бросились на врага. Стрелять без крайней необходимости было запрещено категорически, поэтому работали только ножами и штыками. К счастью, большинство фашистов спало, а те, кто бодрствовал, при неожиданном появлении противника с тыла так растерялись, что даже не успели схватиться за оружие. Боевое охранение было снято без единого выстрела.

Бой на основных оборонительных позициях врага тоже продолжался недолго. Незаметно подойдя к немецким окопам, партизаны забросали их ручными гранатами, а потом с возгласом «Ура!» ринулись в рукопашный бой. Внезапность нападения и тут сыграла решающую роль. Немцы не выдержали и начали беспорядочно отступать. Теперь осветительные ракеты уже работали на партизан. При ярком свете бойцы преследовали отступающего врага, непрерывно поливая его свинцом. Потери были исключительно велики. Обе роты перестали существовать как боевые единицы. Большинство офицеров и солдат было перебито, многие, побросав оружие, убежали в поле, и лишь незначительные остатки двух рот добрались до помещичьего имения. Буквально на плечах отступающего противника поляки ворвались в расположение последней роты немецкого батальона. В окна двухэтажного дворца долетели гранаты и бутылки с зажигательной смесью, вспыхнул пожар. Обезумевшие от ужаса немецкие солдаты и офицеры бросились к двери, но там их встретили дружным огнем из автоматов и винтовок. Поднялась паника. Кое-кому удалось скрыться. Около полсотни фашистов остались лежать возле дворца. Захватив телефонные аппараты и штабные документы, а также трофейное оружие и боеприпасы, поляки покинули имение и присоединились к партизанам, которые форсированным маршем двигались в сторону Вислы.

Только тогда в штабе 276-го пехотного полка стало известно о разгроме батальона и прорыве партизан в западном направлении. Командир полка доложил об этом в штаб дивизии. Оттуда поступил приказ перекрыть силами двух оставшихся батальонов все дороги, чтобы вырвавшиеся из окружения партизаны не смогли повернуть на север, а потом на восток, к Билгорайским лесам. Командир полка быстро выполнил это приказание, и плохо пришлось бы партизанам, если бы они двинулись на восток, как предполагало немецкое командование. Но в том-то и дело, что партизаны неудержимой лавиной хлынули на запад, а два батальона вермахта, вместо того, чтобы преследовать их, напрасно простояли почти два часа на дорогах, ведущих в Янов-Любельский и Билгорай. По указанию командира дивизии с восточной стороны леса была снята рота из мотобатальона войск СС, оперативно подчиненного штабу дивизии на время проведения карательной операции, но именно в это время партизаны, следующие из Яновских лесов на восток, перешли в наступление и после ожесточенного боя прорвали кольцо окружения. Мотопехота находилась далеко от места боя...

Таким образом, к утру 15 июня партизаны благополучно покинули Яновские леса, нанеся при этом весьма ощутимые потери противнику.

Было еще темно, когда бойцы Интернационального отряда вышли на железную дорогу, идущую на Люблин. Здесь Яничеку предстояло расстаться с отрядом. Он обнял Эсфирь, спрыгнул с двуколки. Тревога за судьбу девушки все еще не покинула его.

Прощай, милая! Не падай духом. Скоро встретимся, — сказал он.

До свидания! — послышался из темноты слабый голос Эсфири. — Береги себя! Знай, я всегда с тобой...