Злые языки потом шутили, что парашютисты не только смяли врага и выполнили задание, но и так «изгадили захваченную позицию, что египтяне на нее уже не вернулись. Предпочли создать новую…», а Бен-Гурион, увидев Рафуля, предложил ему свои брюки…

Мой народ…

Майским утром 1992 года наш самолет Бухарест– Тель-Авив приземлился в аэропорту Бен-Гуриона.

Шекспир в «Шейлоке» как мог убеждал меня в стяжательстве евреев.

Но Альберт Эйнштейн пользовался чеком на 15 тысяч долларов, который выписал ему Рокфеллеровский фонд, в качестве закладки для книг! И это было убедительнее, а главное, смешнее…

Состояние Ротшильдов, конечно, впечатляло. Каждой стране нужны богатые люди. Чем больше богатых, тем больше налоги в пользу государства, тем меньше бедных. Зеев Жаботинский ратовал за средний класс, на деньги которого будет создано независимое еврейское государство. Именно против этого класса и ополчился Ленин.

Но вожди государства Израиль – увы! – не были богачами. Менахем Бегин тридцать лет прожил с женой, сыном и дочерью в небольшой двухкомнатной квартире. Голда Меир давала рецепты американским домохозяйкам как варить бульон и фаршировать рыбу, а ее холодильник был вечно пуст, и дети обедали в простенькой столовой.

Бен-Гурион, возглавляя профсоюз, установил правило, по которому работникам платили зарплату в зависимости не от занимаемой должности, а от размера семьи. А семья у него тогда была маленькой: он, жена, сын…

– Они пьют газированную воду! – с завистью говорил сын Бен-Гуриона о своих товарищах. – А я не знаю ее вкуса…

Американский тележурналист Эдвард Мюрей свидетельствует: «Когда я закончил съемку, то пошел попрощаться с премьером. Дважды постучал, никто не ответил. Я открыл дверь и вошел. Тут же захотелось вызвать оператора, но остановился: все равно никто не поверит, что это не подстроено специально. Бен-Гурион, премьер-министр Израиля, сам мыл посуду…»

Бедные или скромные?

Быть может, просто чудаки?

О страсти Бен-Гуриона к чтению в народе ходили анекдоты. Рассказывали, например, что раз отправился он на пахоту, шагал за волами, не отрывая глаз от газеты, когда же кончил читать и поднял глаза, обнаружил, что стоит посреди поля, а волов и след простыл.

А его ученик Шимон Перес, нынешний наш президент? Тот в юности ездил на стареньком мотоцикле. Однажды посадил девушку позади себя, дал максимальную скорость… Приехал, а девушки нет, не иначе – ветром сдуло, а он и не заметил…

Тель-Авив возник под крыльями самолета сразу, как золотая царская сокровищница на черном бархате ночи и моря. Какой-то немыслимый салют огней! Киев и Москва по сравнению с Тель-Авивом выглядели как города на осадном положении, в которых царит вечное затемнение в ожидании воздушной тревоги.

Наш самолет сел в Утопию.

В единственную Утопию на земле, которую удалось реализовать.

А позади, кроме темноты, густой стеной стоял страх. Выступая в Большом театре на торжественном заседании, посвященном двадцатилетию ВЧК, Анастас Микоян сформулировал: «У нас каждый трудящийся – работник НКВД».

У одного был страх, что родился не от того отца. Другого долго не принимали в пионеры, третий был беспартийным и чувствовал себя прокаженным. Вечно что-то грызло, что-то сосало под ложечкой. Не смей говорить лишнее, не болтай языком. Молчи, молчи, молчи. Ты сегодня слушал последние известия? Нет? Читал «Граф Монте-Кристо»? Позор, а еще комсомолец!

Страх не знал границ, он распространялся как лесной пожар. Не случайно Э. Радзинский в своей книге о Сталине приводит шутку, в которой правды больше, чем даже положено для анекдота. К одному из октябрьских юбилеев вождь в качестве подарка предложил высечь население страны. И пробившиеся сквозь строй добровольцев работники культуры предлагают себя высечь первыми…

Люди, обуянные страхом, требовали у врачей справки, что по состоянию здоровья не могут быть использованы «никаким классовым врагом для своих целей».

«Я выбился из сил в борьбе с врагами народа, прошу путевку на курорт».

Этим и другими фактами «веселил» ХVIII съезд партии новый функционер Жданов.

Еврей Збарский, хранитель тела Ленина, после того, как вышел из сталинской тюрьмы, рассказывал: «Все двадцать четыре часа в сутки я был подключен к Мавзолею. Я учил сотрудников: если даже муха влетит к нему, без меня удалять категорически воспрещаю». И всю жизнь ему снился кошмарный сон. «Звонят из Мавзолея: «Высылаем машину – муха в саркофаге!» И я вскакиваю и мчусь как сумасшедший».

В Израиле то и дело встречаю людей, которые ну просто упиваются непонятным чувством виновности. Оно живет крепче всех других чувств, оно растворилось в человеке, точно он с ним родился. Точно это ты ждешь звонка из Мавзолея и по первому зову готов броситься исправлять оплошность.

О, если бы можно было когтями вцепиться в прошлое, за волосок вытащить обратно утраченную жизнь и исключить из нее страх!

…В тот майский день, первый день в Израиле, в солнечном Ашкелоне я вдруг вышел на улицу и увидел детей – черных, смуглых, совсем белых, играющих в футбол.

И они кричали:

– Бей, Шмулик! Го-ол!

– Йоси, пас!

– Давид, Авраам, Ицхак…

Я обомлел. Я никогда не слыхал такой удивительной музыки: «Томер, Илиягу, Аарон…»

И я полюбил белую прозрачную пыль города, похожего на Вавилон.

И трубили в рог. И я вползал в землю, текущую молоком и медом. И за мной ползли страхи:

– Выплачу ли ссуду банку?

– А если Саддад таки пальнет своим бактериологическим оружием – крысами и жуками?

В те первые годы жизни в Израиле я много ездил по стране. И уже побывал у Неопалимой Купины. У куста терновника, из пламени которого, по преданию, явился ангел и поведал Моисею, что под ним «земля святая». Через несколько месяцев я вернулся к Неопалимой Купине и по зову Бога поднялся на вершину горы, где Господь вручил Моисею каменные скрижали и поведал десять заповедей. И потом приезжал в Синай и в монастырь Святой Катерины много раз. И всегда тот куст обжигал. Пышный куст выше человеческого роста, в нижней части весь общипанный, хотя его ростки ни в каком другом месте не приживаются. Я стоял, молчал и чувствовал: я тот и… другой… Я нёс в себе иное восприятие мира, а если сопротивлялся – скорее, из упрямства… И новое чувство познания жизни несло меня в другие пределы…

А в то первое утро в Израиле я уже знал, что вера – это состояние потрясения. Я не найду слов, чтоб говорить об этой вере. О ней можно только молчать…

Йорам, Натан, Хаим…

Давид Грин, приехавший в Палестину в 1906 году, сменил фамилию на Бен-Гурион, что означает «сын львенка». В 1948 году он же ввел правило, согласно которому официальные должностные лица и государственные служащие не могут сохранять неивритские фамилии. В первый год, согласно данным министерства внутренних дел, имя сменили 17 тысяч человек.

Тысячелетиями евреи диаспоры не давали своим детям имен отрицательных персонажей Библии, поэтому из полутора тысяч еврейских имен в ходу было только сто пятьдесят.

Сейчас все изменилось.

Пропали страхи. Может быть, только тревога осталась.

Или сомнения?

Старая шутка: ожидается рекрутская комиссия. Ребята прячутся, вместе с ними – старый еврей.

– Чего тебе бояться? – удивляются ребята. – Такой старик им не годится.

– А генералы разве им не нужны? – сомневается старик.

Мой народ. Евреи. Первого президента Израиля называли самым еврейским евреем. Голду называли «еврейской мамой». Бен-Гуриона – упрямым иудеем.

Жизни адекватен не столько ум, сколько инстинкт.

Интуиция же – высший инстинкт, адекватный жизни и создавший её.

Еще скажу несколько слов о Бен-Гурионе.

Бен-Гурион обладал и умом и в особенности интуицией в полной мере.

Почти как каждый из нас, «Старик» Бен-Гурион был сверхнетерпимый.