– Это я и без тебя уже знаю! Мне интересно. Ты вот часто там бываешь, скажи, не было ли случаев… ну… необычных каких-то…

– Гм, – Рома пожал плечами. – Пару раз на ночевку бомжей натыкался.

– Тоже мне невидаль! Я имею в виду, совсем необычных. Может, умер кто…

– Ну ты даешь! Там вообще-то куча народу погибла во время войны! Что тебе надо, скажи прямо?

– Я… точно не знаю.

– Приехали!

Игорь замялся. Рассказать Ромке? А что, собственно, рассказать? Про дурные сны? С кем не бывает. Про обломок старой, но не факт, что военных лет, расчески? Мало ли барахла в лесах валяется. Да и выбросил он ту расческу… Про неведомого Ледяного, вклинившегося в сны после экскурсии? Гм, а это уже хоть что-то.

– А не было ли среди погибших кого-нибудь с фамилией Ледяной?

Роман пожал плечами:

– Ты хочешь, чтобы я так наизусть все фамилии и выучил? Может, и был. А что случилось-то?

– Да как тебе сказать. Я уже неизвестно сколько времени выспаться нормально не могу…

– Ну, батенька! Тут я тебе не советчик. Ты же каждый вечер где-то отрываешься. Взял бы для разнообразия и посвятил вечер, – он вздохнул, – себе, любимому. Так чтобы и лечь пораньше, и в постели чтобы один спал…

– Слушай, если бы я тебя не знал – решил бы, что издеваешься! Какие бабы?! Какие пьянки?! Мне уже полгода жуть всякая снится! Что я в твоем укрепрайоне – в котором до вчерашнего дня ни разу не был – от фрицев отбиваюсь. До того дошло, что, проснувшись, не могу понять, где очутился. И первая мысль, когда не могу нащупать карабин: «Все! Пропал! За утерю личного оружия в дисбат сошлют, а то и расстреляют!»

Он помолчал и добавил уже более спокойно:

– Я за всю жизнь пива столько не выпил, сколько – таблеток успокоительных за это время. Спать ложиться боюсь! До четырех утра слоняюсь по квартире, лишь бы в этот кошмар не возвращаться! А ты – бабы, пьянки!

Роман уселся на неубранную постель, миролюбиво поднял руки.

– Хорошо-хорошо. Не ори. Конкретно от меня чего надо?

Игорь закурил сигарету, оперся спиной о дверной косяк. Помолчал немного, сомневаясь: «Стоит ли продолжать?» Вздохнул:

– Понимаешь, там, во сне, я знаю, что моя фамилия Ледяной, ДОТ окружен, из гарнизона осталось нас осталось то ли двое, то ли я вообще один, и буквально перед твоим приходом… патронов нет, огонь. Последнее что помню – вспышка, кошмарно болит голова, и немцы кругом. Ну? Что ты так смотришь?

– Если честно, бредовенько звучит как-то… – Роман озадаченно потер переносицу и подозрительно посмотрел на Игоря. – Ты точно меня не разыгрываешь? Нет? А «колес» там или траву не курил? Стоп! Ты же игрушки сочиняешь, может, досочинялся?

– Иди ты! В игрушках моих отродясь танков не водилось. И потом – я еще могу отличить танк компьютерный от настоящего. Я правда в шоке. И в ДОТ этот специально поехал, чтобы разобраться, что за ерунда со мной происходит. И местность сразу узнал. Все выглядит один в один. Время, конечно, многое изменило, но участок, который мы защищали, узнал сразу.

– М-да, интересно девки пляшут, – Игорь с тоской подумал, что друг совсем уж откровенно косится на дверь. – Хорошо, я постараюсь что-то найти… В ближайшие два-три дня отзвонюсь.

– Послушай, если ты считаешь это бредом…

– Нет, почему же. Мне теперь и самому интересно. Никогда не смотрел на укрепрайон с такой, хм, неожиданной стороны. Покопаюсь, может, и правда, были еще случаи помешательства. Тьфу! Я хотел сказать…

Игорь безразлично махнул рукой.

– Только никому не рассказывай, ладно? Мне и самому порой кажется, что с ума схожу. А окружающие, – он тряхнул головой, не к месту вспомнилась Алиса, – так вообще пальцем тыкать начнут…

– Не вопрос. Главное, чтобы сам не разболтал. А я – могила. Все, бывай.

Провожая друга, Игорь вышел в подъезд. В соседнюю дверь настойчиво звонил молодой взъерошенный парень.

– Извините, – он посмотрел на мужчин, – а не знаете, она…

– Уехала! В Одессу! На месяц!

– Понятно… – парень неуверенно побрел вниз.

– Значит, всех твоих девушек распугала? – фыркнул Ромка. – Ладно, иди, отсыпайся!

Игорь закрыл дверь и, почесывая затылок, побрел в ванную. Включив душ, грустно посмотрел на свое отражение:

– Главное, в воде не заснуть. А то приснюсь себе водолазом…

Алиса стояла под еле теплым душем. Кажется, кто-то в дверь звонил – плевать! Это либо сосед нелюдимый, либо малолетка, с которым в ночном клубе познакомилась (на свою голову!), либо еще кто-то, кого она не хочет сейчас видеть. Девушка прикрутила воду. Жарко. Постоянно жарко, хочется телепортироваться в ледниковый период и не вылезать из него никогда. А ведь уже неделя, как стоит прохладная погода…

Алиса, завернувшись в полотенце, вышла из ванной. Открыла окно на кухне. Покосилась на стоящее в холодильнике пиво. Нет-нет! Не пить! Прошлый раз напилась и полезла зачем-то отмороженному в любви признаваться… Чем только думала? Разве можно любить отмороженных?

Но все-таки, как же жарко. Даже не жарко – душно. И… горелым воняет, что ли? Девушка принюхалась. И как была завернутая в полотенце, так и выбежала в подъезд. Не хочется, конечно, снова к тормозу соваться, но…

– Эй, у тебя ничего не горит?

– Дура ненормальная! – Игорь так резко захлопнул дверь, что Алиса едва успела отскочить.

– Псих! – крикнула она равнодушному дверному «глазку». И вернулась домой. Недоуменно окинула взглядом полураздетую себя. Снова принюхалась. Выглянула на балкон. Ч-черт! То ли сигарету не потушила, то ли спичку… В общем, пепельница превратилась в маленький костер. Черт, черт, черт! Девушка выплеснула на пламя стоящий тут же кофе. Огонь погас. Духота осталась.

Жарко. Жарко, как в аду. Горячим выдался август, а сентябрь, похоже, еще горячей. Кто бы мог подумать, что так долго продержимся? На линии укрепрайона почти никого не осталось. Сколько наших погибло? Одно радует – гадов немецких тоже немало с собой забрали. А кто-то отступил или вовсе сдался врагу – бог им судья. Жаль только, что у меня даже гранаты нет для прощального привета. Суки, суки, суки!

Не выжить.

А мамка письма пишет. Наверняка пишет, только не доходят они уже до этого ада.

« Сыночек! Служи верно, защищай нашу отчизну, слушайся начальников…» Эх, мама! Дай мне того «начальника», который сейчас в этом тупике отдаст спасительный приказ, расскажет, что делать! Как выжить? Нет, не выжить. Как продержаться еще немного. Просто продержаться. Сделать хоть что-то… Чтобы эти твари запомнили меня. Нас. Навсегда запомнили, гады, тех, на чью землю сунулись. Мрази!

«…и мать не забывай…»

Мамка, мамка, не так давно мы стояли под цветущей в нашем саду вишней, я сорвал белоснежную ветку, а ты ругалась. Я пожимал плечами, а ты обвиняла в бездушии. В отпуск приехал к тебе. В апреле. Целый месяц дали. А не успел вернуться в столицу, в свою часть, как – «Киев бомбили, нам объявили…». А ты, прощаясь, все твердила: «Только бы война не началась. Только бы». Следующая вишня зацветет без меня.

Жрать-то как охота. И пить. Молчу о возможности нормально выспаться.

«…не пускать врагов клятых на землю родную…»

А-а, танки, танки, перебрались-таки через Ирпень. Осмелели, сучары. Лизонька, тебя тоже не увижу. Так, дурак, и не скажу о главном. Так и останусь для тебя «Ледяным». Не только для тебя, впрочем, но на остальных мне плевать. Кроме матери разве что. Но она-то знает…

– Притихли, гады! – Женька сплевывает. Черная каска, запекшаяся кровь на рукаве гимнастерки, измазанное пороховой гарью перекошенное лицо и безумные глаза. Хорошо, себя со стороны не видно…

– С чего бы им притихать?

– Не знаю, лейтенант. Может, помощь подоспела?

– Вряд ли, – слышу со стороны свой голос – нереально спокойный для нашей ситуации. Жаль, внутри такого спокойствия нет. – Окружены мы, не прорвутся. Да и спасать тут уже не кого…