– Вот черти! – осклабился замполит, отряхивая рукава полушубка. – Не нравится наша пропаганда. Ишь, как озлобились. Давно ли сами кричали: «Рус, Вольга буль-буль!» Вот тебе и «буль-буль».

Курт грустно усмехнулся. Замполит вытащил пачку «Казбека» и угостил немца. Они закурили, прикрыв огонек от сыплющейся пыли.

– Пусти! – пискнула девчонка.

Серж заметил, что все еще крепко держит ее за руку, и отпустил. Замполит порылся в кармане и выудил оттуда кусочек сахару, облепленный крошками табака.

– Держи-ка, Валюха-муха, для тебя берег, – сказал он.

Девчонка немедленно положила сахар в рот и зажмурилась от удовольствия. Снаряды продолжали рваться, сотрясая подвальные перекрытия и вышибая из щелей мелкую сухую пыль, которая осыпалась, тихо шелестя, как иней.

– А тебе не знаю, что и дать, боец Родин, – подмигнул замполит, – курить ты не куришь, а сахару больше нет. Как, обвыкся уже?

– Почти, – ответил Серж.

– А главстаршина говорит – обвыкся. Даже предложил тебя в комсомол принять. А я думаю: рановато пока. Приглядеться надо попристальней, как покажешься. С виду-то хлопец геройский, а нутро – оно и подвести может. Как сам-то думаешь?

Серж пожал плечами:

– Не знаю.

– Вот-вот. Решительности в тебе не хватает. Огонька. Задора боевого. Понимаешь? Молодой вроде, а как столетний старик. Скучно тебе жить, Родин, как будто все перевидал уже и все знаешь.

– А вдруг правда знаю?

– Чего знаешь?

– Да чего… Все наперед. Скажем, когда война кончится.

Замполит рассмеялся:

– Удивил! Это даже Валюха знает. Знаешь, Валюх?

– А то! – ответила девчонка.

– Ну, и когда? Когда?

– Такой большой, а не знаешь, эх ты! Когда всех фашистов побьем в Берлине!

Серж снова пожал плечами. Очередной снаряд не ахнул наверху, и неожиданно наступила тишина. Где-то трещало пламя, пожирая уцелевшее дерево. Замполит затушил окурок.

– Не дадут заскучать, гады. Сейчас полезут. Очень мы их допекли своим рупором. И контора эта заводская им хуже кости в горле. Давай-ка наружу. А ты, Курт, сиди тут. Ферштеен? Хальт, хальт. Валюха, присмотри за ним.

Прежнюю позицию было не узнать – на нее рухнул кусок стены, похоронив под грудой щебня гранаты, сидор и котелок. Попытаться их откопать было некогда: в проломах заводской стены замелькали серые шинели, со второго этажа по ним ударил пулемет, вокруг защелкали хлесткие винтовочные выстрелы, торопливо затрещали ППШ и трофейные МП-40. Серж пристроился за выступом разбитого окна и тоже принялся стрелять.

В горячке боя было почти невозможно понять, попадает он в кого-то или нет. Выстрелы сливались в сплошной треск. Серые фигуры падали, поднимались, и снова падали, и снова поднимались. Некоторые оставались лежать. Серж передергивал тугой затвор, нажимал спуск, и снова все повторялось, только с тем, что враги подкатывались ближе. Серж совсем не был уверен, что продержится, если дело дойдет до рукопашной – колоть штыком ему не приходилось. И тут в его коленку ткнулось что-то тяжелое. Это Валюха вывалила к его ногам три гранаты – принесла их в охапке, как дрова.

– Ты зачем здесь?! – заорал Серж. – А ну, вниз! Живо!

Немцы, несмотря на потери, подобрались уже совсем близко – можно было без труда разглядеть лица. Тогда из окон здания в наступающих полетели гранаты. Серж тоже бросил подряд все три. Волной разрывов первые ряды атакующих расшвыряло по сторонам, как тряпье. Остальные не выдержали и побежали назад. Серж устало привалился спиной к стене и вытер шапкой со лба испарину, слушая, как кричат раненые, и немцы, и свои.

Из пролома в соседнюю комнату вылезли замполит и Мякишев.

– Эй, Родин! – позвал главстаршина.

Серж поднялся на подгибающихся ногах.

– Слушай, боец Родин, – сказал Мякишев, – у нас пропала связь со штабом батальона, и патронов осталось вообще ничего. Сейчас немцы очухаются и полезут опять, а нам и отвечать нечем. Понимаешь?

– Да.

– Не «да», а «так точно», – поправил замполит. – Ничего ты не понял, боец. Забирай сейчас Валюху и немца, и мотайте отсюда.

– Доставишь их в батальон, и передай, что нам нужны боеприпасы. Как можно больше и как можно скорее. Понял?

– Да. Так точно.

– Гранат побольше.

– Так точно.

– И аккуратней, чтоб не засекли минометчики.

– Понял.

– Выполняй.

Когда миновали разбитый паровоз – снег почти перестал. Серж умотался больше всех – не привык ползать. А тут еще впереди окликнули:

– Стой! Кто идет?

– Свои! – крикнул Серж. – Не стреляйте!

– Пароль! – потребовал неизвестный.

– Дзыбин! – узнала Валюха. – Дзыбин! Это мы!

Они сползли в соседнюю воронку от полутонной авиабомбы и свалились прямо на старшину.

– Вот черти! – крякнул он. – Цигарку затушили. Глядеть же надо.

– Здрасьте, товарищ старшина! – сказал Серж.

– А, крестник! – узнал Дзыбин. – Оклемался? Куда это вы немца тащите?

– В штаб батальона, замполит приказал. А вы куда?

– А мы вам патроны несли, только вот один я остался – товарища моего снайпер подстрелил. Теперь тяжеловато тащить, запарился. Отдышался чуток, теперь поползу напрямик, так скорее. Ну, прощай, Валюха-муха.

Дзыбин порылся в карманах и выудил половинку сухаря.

– На вот, муха.

– Спасибо, дяденька старшина. А табачку не будет у вас для Курта?

– Это фашисту-то?

– Ich nicht faschist, – сердито заявил Курт, – nicht nazi, nicht SS! Ich genau derselbe als du! Der mann!

– Ишь ты, – усмехнулся старшина, – дер манн. По-ихнему – человек. Ладно, шут с тобой, человек. Кури, не поперхнись.

Дзыбин выдал немцу кусок бумажки и табаку и даже поднес прикурить самодельную зажигалку. Потом кивнул и поволок ползком тяжеленные ящики напрямую через пустырь.

– Обиделся твой Курт, – усмехнулся Серж, глядя, как немец нервно попыхивает самокруткой, шмыгая острым ястребиным носом.

– Конечно, обиделся, – сказала Валюха. – А ему, думаешь, приятно? Для своих – предатель, для наших – тоже. А он просто понимает, на чьей стороне правда. Верно, Курт?

И тут позади грянул взрыв. На стену воронки шлепнулся и с грохотом съехал вниз разбитый круглый магазин ППШ. Курт от неожиданности выронил самокрутку в снег.

– Дзыбин! – крикнула Валюха и рванулась к старшине.

Серж едва успел схватить ее за ногу и вернуть в воронку. Приподняв голову, он увидел шагах в двадцати, на белом полотнище пустоши, грязно-бурое пятно с ошметками тряпья.

– Мины, – сказал он. – Там были мины.

– Пусти! – пищала Валюха. – Пусти!

– Не надо тебе туда. Понимаешь? Видеть этого тебе не надо.

Девчонка затихла, тихонько всхлипывая.

– Вот что, – сказал Серж, – слушай сюда. Вы с Куртом пойдете в батальон, а я вернусь и доставлю патроны.

– Я с тобой, – заявила Валюха. – Я тоже могу нести. Я сильная.

– Ты с Куртом пойдешь в батальон, и точка. Этих патронов надолго не хватит. Передашь приказ. Поняла?

Девчонка, набычившись, молча всхлипывала.

– Курт! – позвал Серж. – Курт, отвечаешь за нее головой, понял? Ферштейн? Ты и фройлен Вален – назад, цюрук ту батальон. Ферштейн?

– Ja, – кивнул немец.

– Не хнычь, Валюха, мы еще увидимся, это я точно знаю, – сказал Серж.

– Я все равно с тобой! – рванулась Валюха.

– Да господи боже мой! Курт! Держи ты ее!

Немец послушно перехватил маленькую фигурку поперек.

– Пусти! – шипела Валюха, пытаясь кусаться. – Пусти, фашист проклятый!

– Nicht faschist, – терпеливо уговаривал Курт.

Перевалившись через край воронки, Серж пополз по следу старшины, стараясь попадать локтями в те же углубления в грязном снегу.

Один ящик остался цел, содержимое другого было разбросано взрывом вокруг. Тут же лежали и гранаты. Серж набил ими свой вещмешок и противогазную сумку, потом снял каску и принялся собирать в нее рассыпанные патроны, стараясь не глядеть в сторону дымящегося тряпья. Патроны были все в снегу, а порой рука натыкалась на мягкое и липкое. Серж сдерживал спазмы и продолжал набивать каску и карманы.