– А люди? Там же беженцев полно было?

– Ты мне это говоришь?! – ощерился Герка. – Фашистам пойди скажи! Бить их, сволочей, надо!

– Да… Слушай, ты не видел, наши подошли?

Калитвинцев помолчал немного, потом качнул головой.

– Нет никого. Я перед тем, как тебя будить, на гребень высотки поднимался. Оттуда далеко видно, чуть ли не до самой железки. Пусто.

– Как же так?

– Может, полк у станции оборону занял? Или… их тоже разбомбили. На марше.

– Да что ты несешь?! Как такое… – и язык прикусил. Потому что если Герка прав, то получается… Получается, прорвавшихся гитлеровцев остановить некому?

– Товарыши лейтэнанты, сюды! – разом оборвал все размышления крик выставленного в охранение Близнюка. – Скоришэ! Нимци вжэ!

Это была разведка. Семь мотоциклистов неспешно пылили по проселку. Сверху, со склона высотки, они выглядели маленькими и не страшными. И стрекот двигателей походил на пение кузнечиков.

В полукилометре от того места, где проселок начал взбираться на склон, группа остановилась. Видно было, как командир разглядывает в бинокль позиции роты. Наверняка заметил свежие рытвины среди пожухлой, выгоревшей травы. Эх, достать бы их сейчас из миномета! Или станкачом положить… Только не было у них ни минометов, ни станковых пулеметов – рота выдвигалась на заданный рубеж налегке. По два «дегтярева» на взвод, да винтовки у бойцов, вот и все вооружение. Офицерские «ТТ» и вовсе не в счет.

Один мотоцикл вновь тронулся, свернул с проселка, пополз вверх по склону. Медленно, осторожно. Потом нервы у «гансов» не выдержали. «Та-та-тах!» – зарокотал пулемет в люльке, взбил фонтанчики пыли и раскрошенной глины.

Они успели проехать метров пятьдесят и дать три очереди. А затем одиноко бахнула «мосинка», и пулеметчик в коляске откинулся назад. Вот так вам, будете знать!

Первый выстрел словно сигналом послужил, – отовсюду забахало. Букин опомнился, заорал:

– Третий взвод! По немецко-фашистким гадам – огонь!

Мотоцикл, что карабкался на склон, перевернулся почти сразу. Остальные бросились разворачиваться, сыпанули испуганными зайцами, кто по проселку, кто степью. Спешили выйти из-под обстрела. Да только у «дегтярева» прицельная дальность с полтора километра, и у «мосинки» не меньше, если умеешь с ней правильно обращаться. Из семи мотоциклов ушло четыре.

– Оце мы йим далы, товарышу лейтэнант! – радостно ощерился Блюзнюк. – А хай нэ лизуть. Эгэ ж?

– Да.

Илья тоже улыбнулся. Близнюк был мобилизованный, сорокалетний дядька откуда-то из-под Полтавы. Таких, тридцати-сорокалетних, у Букина насчитывалось полвзвода. Командовать ими, взрослыми мужиками, отцами семейств, он еще не привык. Тушевался, особенно когда обращались к нему как к старшему, на «вы». Вот Герка – тот нет.

– Як гадаетэ, багато там йих?

– Не знаю…

Мотоциклисты уносились к горизонту, к дальним холмам. А навстречу им двигался, поднимался к синему небу, хвост пыли. Навстречу ползли длинной серой гусеницей бронированные чудища. Еще маленькие, еще не страшные. И рокот моторов еще едва слышен, и земля не начала дрожать под железными траками.

– Танки! Т-3, видел я такие во время польского похода, – приподнялся в соседнем окопчике Леня Гаевский, командир третьего отделения. – Хорошая машина, но броня слабовата. Наша «сорокапятка» прогрызет враз!

Да, наверное. Только где она, наша полковая артиллерия? Позицию хорошую выбрали – вся равнина впереди простреливается, ни укрыться, ни затаиться – и подоспели вовремя, заняли оборону на пути у фашистов… Только обороняться, выходит, нечем.

Сзади зашуршала осыпающаяся земля. Илья обернулся, вскочил, вытягиваясь.

– Товарищ старший…

– Отставить, – махнул рукой ротный. Чисто выбритый, пахнущий одеколоном, с орденом «Красной Звезды» на свежей гимнастерке, он будто на парад сегодня собрался. – Как настроение, Букин? Страшно?

– Никак нет.

– Это ты, положим, врешь. В первый бой всегда страшно идти. Я, когда в финскую… Ладно, не время сейчас для воспоминаний. В общем, держись, Букин. Позиция у нас хорошая, немцу высотку не обойти. Слева – река, справа – овраги начинаются. В лоб переть придется. Так что главное для нас – пехоту отсечь. А танки… что ж танки. Танки в ближнем бою гранатами достанем. Да и не рискнет фашист далеко от пехоты отрываться, остановится. Диспозицию понял?

– Так точно, товарищ старший лейтенант.

– Вот и добре. Я в расположении первого взвода буду, если что. Думаю, немец там сильнее всего бить станет, вдоль проселка. Самая прямая для него дорога там.

Он отвернулся, положил руки на бруствер, готовясь выбраться из окопа. И тогда Илья решился спросить:

– Товарищ старший лейтенант, а наша полковая артиллерия где? Полк где?

Ротный помедлил, обернулся. Улыбнулся кончиками губ.

– Артиллерия, говоришь? С артиллерией любой дурак танки остановит. А ты попробуй вот так, – одними «винтарями» и «ТТ» своим…

– Шуткуе командыр, – вздохнул Близнюк, когда старлей пропал в окопчиках второго взвода.

«Шуткуе». Ох, невеселые это были шутки.

Танки больше не шли колонной, веером начали расползаться по степи. И в пыльном облаке видны стали грузовики. Они сворачивали на обочину, останавливались, выпуская, словно горошины из стручка, серые фигурки солдат. Танков Илья насчитал сорок три, а пехоты… Кто ж их сочтет!

– Ну и силища прет! – восхищенно присвистнул Гаевский. – Разделают нашу роту под орех. Самое время отступить…

– Куда отступить?! – чуть не рванулся к нему в окоп Илья. – Приказ был, – здесь оборону держать!

– Да это я так, к слову… Здесь так здесь. Позиция хорошая.

– Дурныци кажэшь, сержант, – неодобрительно покачал головой Близнюк. И добавил ни к селу ни к городу: – А я Люби лыста вчора почав пысаты, та й нэ встыг…

Внизу бухнуло, у дула одного из танков распустилось белое облачко. И тут же что-то засвистело над головой, против воли заставляя подогнуться колени, толкая на дно окопа. Но рвануло далеко, по ту строну холма. И сразу стало стыдно за свой мгновенный испуг, и Илья дернулся вверх и вскочил бы во весь рост, самому себе доказать, что не боится он фашистов, но Близнюк уже подоспел, навалился на плечи, не пустил.

Видно, стрелять прицельно из движущегося танка, да еще вверх, у наводчиков не получалось, большей частью снаряды уходили за гребень холма. Но кое-какие ложились и рядом с позициями, и тогда комья земли сыпались на голову, больно били по спине…

А потом со стороны второго взвода кто-то истошно, по-звериному, завизжал. Тут же, перекрывая визг, заставляя замолкнуть, долетел голос ротного: «Рота!…гонь!» И Герка подхватил команду: «Огонь!», и Илья приподнялся-таки к брустверу, тоже закричал:

– Третий взвод! Огонь!

Пулемет справа, в первом отделении, ударил не дожидаясь его команды, и грохнула над ухом «мосинка» Близнюка… Рота вступила в бой.

Немецкая пехота, почти добежавшая до подножья холма, дрогнула, сбилась с шага. Начала ломать строй, скучиваясь под прикрытие танков. И залегла, зло огрызаясь частым автоматным огнем. Да куда там их «шмайсерам» до «трехлинейки»! Пехоту отсекли так быстро и легко, что Илья даже засмеялся тихонько от удовольствия.

Но первая волна танков ползла вверх по склону, и теперь они не казались маленькими и не страшными. Они ревели, лязгали траками, и земля начинала дрожать под их поступью. Орудия не стреляли: близко, зато пулеметы били, не замолкая, выкашивали и без того невысокую траву, перепахивали брустверы, не давали поднять голову. По крайней мере четыре машины шли на позиции третьего взвода. Они приближались так уверенно и неотвратимо, что ноги вдруг сделались ватными. И этой же ватой заложило уши, и совершенно ясно стало: не остановить, ну никак не остановить их…

– Ой, мамочка! Да раздавит же!

Крик прорвался сквозь вату, заставил оглянуться. Кто-то из бойцов – Илья не разглядел, кто именно, – выскочил из окопа, метнулся назад, к гребню холма.