«Ну а как сами рамане, — подумал он, — как они добирались из Нью-Йорка до своего Южного материка?» Допустим, по системе тоннелей подо дном моря, но у них наверняка существовали воздушные суда — в городе немало открытых пространств, которые можно использовать как посадочные площадки. Найти хоть бы один раманский экипаж — это стало бы огромным достижением, особенно если удалось бы научиться управлять им. (Однако мыслимо ли, чтобы мотор заработал после простоя, длившегося сотни тысяч лет?) Многие сооружения вокруг выглядят как ангары или как гаражи, но все они гладкостенные, без окон, будто облитые непрозрачным пластиком. «Рано или поздно , — добавил Нортон про себя в мрачной решимости, — Рама вынудит нас применить взрывчатку или лазеры…» Но он давно уже знал, что не отдаст такого приказа, пока не исчерпает все другие возможности.

Упорное нежелание прибегнуть к грубой силе было продиктовано отчасти самолюбием, а отчасти страхом. Нортону никак не хотелось прослыть техническим варваром, который попросту сокрушил то, чего не понял. В конце концов, он пришел в этот мир незваным гостем и должен вести себя соответственно.

Что же касается страха — выражение, пожалуй, было слишком крепким, слово «осторожность» нравилось капитану гораздо больше. Ведь рамане, кажется, предусмотрели все, и он отнюдь не жаждал выяснить, какие меры они приняли, чтобы оградить свою собственность от посягательств. Но на «большую землю» сегодня придется вернуться с пустыми руками.

Лейтенант Джеймс Пэк был самым младшим из всех офицеров «Индевора» и вышел в дальний космический рейс лишь в четвертый раз в жизни. Он был честолюбив и ожидал повышения, в то же время допустил серьезное нарушение устава. Неудивительно, что ему понадобилось определенное время на то, чтобы собраться с духом.

Обстоятельства вынуждали Пэка сыграть ва-банк — проигрыш означал для него большие неприятности. Он рисковал не только карьерой, но, быть может, и головой. Правда, в случае выигрыша он стал бы героем. Однако ни один из приведенных доводов в последнем счете не повлиял бы на лейтенанта, если бы не уверенность, что упусти он свой шанс — и потом ему до самой смерти не избавиться от душевных мук. В конце концов он обратился к капитану с просьбой принять его для личной беседы, однако от колебаний это его не избавило.

«Что-то уготовано мне на сей раз?» — спросил себя Нортон, уловив нерешительность на лице юного офицера. Он еще не забыл своего щекотливого разговора с Борисом Родриго; ну нет, с Джимми ничего подобного не произойдет. Джимми никак не может оказаться религиозным — помимо служебных обязанностей, его обычно интересовали лишь два предмета: спорт и любовь, желательно в сочетании друг с другом.

«Едва ли речь у нас пойдет о спорте, — решил Нортон, — но не дай Бог о женщине...» В своей капитанской практике он уже встречался с любыми каверзными ситуациями, кроме единственной — ни одна из женщин «Индевора» еще не рожала в полете. Острили на эту тему без счета, но не рожали никогда, возможно, впрочем, что исправить свою промашку для них лишь дело времени...

—  Ну, Джимми, выкладывай, что у тебя?

—  У меня идея, командир. Я придумал, как добраться до Южного континента, даже до Южного полюса.

—  Слушаю. Так как же?

—  Мм... по воздуху.

—  Джимми, я уже выслушал по крайней мере пять предложений на этот счет — больше, если считать сумасбродные проекты, переданные с Земли. Мы пытались реконструировать наши ранцевые реактивные двигатели, но сопротивление воздуха делает всю затею безнадежной. Топлива не хватает даже на десяток километров.

—  Знаю. Но у меня возникла другая мысль...

Поведение лейтенанта Пэка являло собой забавную смесь совершенной уверенности в себе и плохо скрытой нервозности. Нортона это окончательно сбивало с толку: что же такое, черт побери, так разволновало мальчишку? Без сомнения, Джимми уже достаточно знал своего командира, чтобы понимать, что ни одно разумное предложение не будет поднято на смех.

—  Ну продолжай, продолжай. Если из твоей идеи выйдет толк, я позабочусь, чтобы твое повышение стало свершившимся фактом...

Но и это полушутливое обещание не подействовало в той мере, в какой ожидал Нортон. Джимми вяло улыбнулся, несколько раз раскрывал рот и тут же смолкал и наконец решил подойти к вопросу окольным путем.

—  Вам известно, командир, что в прошлом году я выступал на Лунных Олимпийских играх?

—  Разумеется. Жаль, что не одержал победы.

—  Аппарат подвел, но я понял, в чем загвоздка. И мои друзья на Марсе втайне сконструировали для меня новый аэропед. Мы хотели преподнести болельщикам сюрприз...

—  На Марсе? Вот уж не думал...

—  Немногие это знают — спорт там еще внове, летают только на спортодроме Ксанте. Но лучшие спецы по аэродинамике живут именно там: если аппарат способен летать в марсианской атмосфере, то в любой другой он полетит и подавно. Короче, если марсиане при их сноровке сделали бы мне новую машину, то уж на Луне она не подкачала бы — ведь сила тяжести на Луне еще вдвое ниже...

—  Пока все вполне ясно, но какое это имеет отношение к нам?

Нортон и сам начал догадываться какое, но хотел помочь Джимми выпутаться из сложного положения.

—  Я вошел в долю с несколькими друзьями из Лоуэлл-Сити, и они построили аэропед для высшего пилотажа, внеся в конструкцию ряд усовершенствований, до каких пока никто не додумывался. При лунном тяготении, под Олимпийским куполом, это произвело бы сенсацию...

—   И ты завоевал бы золотую медаль.

—   Надеюсь.

—  Давай проверим, правильно ли я тебя понял. Аэропед, предназначенный для Лунных Олимпийских, то есть для одной шестой g, еще лучше показал бы себя в условиях Рамы, где тяготения нет вообще. И ты мог бы пролететь вдоль оси от Северного до Южного полюса и обратно.

—  Вот именно. Полет в одну сторону занял бы часа три, если без остановки. Но разумеется, можно и отдыхать, если захочется, — достаточно держаться вблизи оси...

—  Идея великолепная, поздравляю. Жаль, что аэропеды не входят в состав стандартного космического снаряжения.

Казалось, у Джимми начисто вылетели из головы все слова. Он опять несколько раз подряд открывал рот, но безрезультатно.

—  Ладно уж, Джимми. Прости мое нездоровое любопытство, и не для протокола, — как ты ухитрился протащить эту штуку на борт?

—  Мм... по статье «Грузы для отдыха экипажа».

—  Ну что ж, хоть не соврал. А как насчет веса?

—  Всего двадцать килограммов.

—  Всего? Хотя, честно сказать, не так плохо, как я опасался. Даже удивительно, как тебе удалось уложиться в двадцать килограммов.

—  Иные аэропеды весили по пятнадцать, но оказывались слишком хрупкими и при разворотах складывались пополам. Со «Стрекозой» такого случиться не может. Я уже говорил — она создана для высшего пилотажа.

—   «Стрекоза». Хорошее название. Теперь рассказывай, как применить ее здесь. Тогда мне легче будет решить, представить ли тебя на повышение или отдать под суд. А может, и то и другое.

«Стрекоза» — название было действительно подходящее. Длинные, суживающиеся к концам крылья оставались почти невидимыми, пока свет не падал на них под строго определенным углом. Словно мыльный пузырь обернули вокруг изящного узора несущих поверхностей — маленький летательный аппарат окружала органическая пленка толщиной лишь в четыре-пять молекул, но достаточно прочная для того, чтобы контролировать и направлять воздушные потоки на скоростях до пятидесяти километров в час.

Пилот — он же силовая установка и навигационное устройство — сидел слегка откинувшись, чтобы уменьшить сопротивление воздуха, на крохотном сиденьице, установленном в центре тяжести аппарата. Управление осуществлялось при помощи одной-единственной ручки, которую можно было двигать вперед и назад, вправо и влево, а единственным «прибором» в распоряжении летчика была тесемка с гирькой, закрепленная на передней кромке крыла и указывающая примерное направление ветра.