Росс опустился на траву рядом с ней. Долгие минуты прошли в молчании, потом он обернулся к ней и нежно дотронулся пальцем до повязки.

— Зачем ты это сделала, Лидия?

— Что сделала? — хрипло спросила она. Когда он вошел в комнату в доме доктора, вид у него был изможденный, исхудалый, измученный, грязный. Ей тогда страстно хотелось вскочить с кресла и броситься ему в объятия. Но она помнила его полный отвращения взор, когда Джентри заставил его увидеть ее такой, какая она есть. Неужели он и сейчас собирается требовать от нее объяснений, почему она связалась с Клэнси?

— Зачем ты заслонила меня от пули?

Она подняла голову. Взгляды их встретились. Едва шевеля губами, она прошептала:

— Потому что я люблю тебя. И я сделала бы все, что угодно, только бы спасти тебя.

— И даже вернулась бы к Расселлу?

Гримаса отвращения на какое-то мгновение исказила ее лицо, но в глазах ее не было никакого сомнения, когда она негромко заявила:

— Даже это.

— Лидия! — Ее имя надломленным криком сорвалось с его губ. Он заключил ее в объятия и положил голову ей на плечо. — Я думал, ты умерла. Они мне ничего не говорили. Боже, какие муки я испытал, думая, что ты пожертвовала жизнью ради меня!

Ее руки гладили его волосы, еще мокрые после купания. Она нежно разглаживала их, боясь поверить тому, что услышала.

Он взял ее лицо обеими руками и слегка откинул голову назад. Большие пальцы легонько щекотали ей губы.

— Я думал, что потерял тебя, а ты так и не узнала, как сильно я люблю тебя.

— Росс! — воскликнула она. — Я думала, ты презираешь меня. Я видела твои глаза. Твое лицо…

— Прости меня. Прости! — вырвалось у него, и он принялся осыпать жаркими поцелуями ее лицо. — На какое-то мгновение так и было, но потом я понял, чего тебе стоило сказать, что ты была готова вернуться к Расселлу. Я ведь знал, как ты его ненавидела. И только тогда я понял, как сильно ты любишь меня.

Он поцеловал ее в губы. Его рука легла ей сзади на шею, и он привлек ее к себе. Он впился губами в ее губы, щекоча ее усами, потом дерзко просунул язык ей в рот и начал водить им из стороны в сторону.

Когда они, задыхаясь, наконец оторвались друг от друга, она взяла его голову обеими руками и заглянула в глаза.

— Мне жаль, что ты узнал про Викторию и драгоценности. Я пыталась помешать мистеру Джентри застрелить тебя, а то бы я никогда про это не сказала.

Он нежно массировал ей мочки ушей большими и указательными пальцами, а ее волосы щекотали тыльную сторону его ладоней.

— Она не верила в меня, Лидия! Она не надеялась, что я сумею о ней позаботиться.

— Я уверена, что это не так. Просто она привыкла, чтобы у нее были хорошие вещи. — Он так не думал, но кивнул. — Я думаю, что ты любил ее, Росс, но я не ревную.

Он пристально изучал ее губы, задавая себе вопрос: неужели мне когда-нибудь надоест наслаждаться ими? Нет, конечно.

— Я любил Викторию за то, что она для меня сделала. И я всегда буду любить ее из-за Ли. Но, — со значением добавил он, трогая губами ее губы, — ты — моя любовь. Моя самая драгоценная любовь, и я буду любить тебя и нуждаться в тебе всякий день моей жизни.

У нее едва хватило времени прошептать его имя, прежде чем его губы снова предъявили свои права на ее губы. Поцелуй становился все более и более страстным, и они медленно опустились на прохладную зеленую траву. Когда его губы оторвались от нее, они уже лежали на траве лицом друг к другу. Его указательный палец путешествовал по кружевному краю ее сорочки, вызывая к жизни порывы желания, пронизывавшие все ее существо.

— Как ты думаешь, почему он это сделал, Лидия? — спросил он. Пальцы его замерли.

Ее пальцы, любовно разглаживавшие жесткие складки на его лице, замерли тоже.

— Не знаю.

— Четыре дня я не знал, жива ты или умерла. Я думал о тебе, о том, как ты лежала там, истекая кровью, когда меня уводили. Боже! — Он уткнулся лицом в ложбинку между ее грудей. — Если Мейджорс погрузил меня в самый ад, заставив мучиться от неведения, что с тобой стало, то почему же он потом отпустил меня?

Она глубоко запустила пальцы в его темные, как ночь, волосы.

— Я думаю, он понял, что ты уже не тот, каким был, что ты совершенно переменился. Но ему надо было убедиться в этом. И он пришел к выводу, что несправедливо заставлять Росса Коулмэна расплачиваться за грехи Сонни Кларка.

— А кто заплатит за грехи Росса Коулмэна? Ты сможешь меня когда-нибудь простить за то, что я усомнился в тебе?

Она ответила озорной улыбкой:

— Если ты будешь любить меня — сейчас.

Его глаза сверкнули. Долго подавляемая страсть искала выход.

— Нельзя. Тебе будет больно. — И он поцеловал повязку.

— Кости не задеты. Доктор сказал, что я потеряла сознание от шока, а не от самой раны. — Она увидела выражение боли у него в глазах и неверно его истолковала. — У меня будет некрасивый шрам, — стыдливо сказала она.

Он застонал и поцеловал ее грудь.

— Этот очаровательный шрам будет вечно напоминать мне о твоей любви.

— Даже когда мы будем ссориться, как уже не раз было?

— Даже и тогда. Черт побери, мне доставляют огромное наслаждение все наши ссоры! Они меня возбуждают. — Он поднял голову и улыбнулся, глядя ей в лицо. — А если уж сравнивать наши шрамы, то тебе до моих еще очень далеко.

Его руки потянулись к ленте на ее сорочке и развязали ее.

— Ты уверена, что достаточно хорошо себя чувствуешь?

— Да, — мечтательно ответила она, помогая ему расстегнуть маленькие пуговки и стянуть сорочку с плеч.

Когда она снова легла на траву, он посмотрел на ее груди.

— За то время, что я тебя не вижу, я забываю, как ты прекрасна. И каждый раз словно бы заново нахожу сокровище.

Он наполнил ею руки, ласкал ее, гладил. Подушечки его пальцев играючи прикоснулись к ее соскам, и они в ответ затвердели. Склонив голову, он взял губами один сосок и легонько пососал.

— У тебя все еще вкус молока. В ту первую ночь, когда тебя привели ко мне, я помню, как увидел это, — его палец описал круг вокруг соска. — Он был весь в молоке и блестел, как жемчуг. Я уже тогда тебя хотел. Да простит меня Бог, но это так!

— Росс…

Он уловил просьбу, звучащую в ее голосе, и встал, чтобы снять брюки. К его удивлению, она тоже поднялась и встала перед ним на колени. Она готова была заниматься любовью под открытым небом. Она ведь слышала, как Мозес сказал, что они с Ли уходят надолго.

Глядя на Росса снизу вверх искрящимися глазами цвета янтаря, она положила руки ему на живот.

— Дай я сниму их.

Ее губы прикоснулись к его пупку, скрытому завитками волос. Его пальцы сомкнулись у нее на затылке, а губы шептали ее имя. Одну за другой она расстегнула пуговицы у него на брюках, а губы ее радостно приветствовали то, что открывалось. И это неуловимое прикосновение ее дыхания, ее губ, ее языка сводило его с ума, отдавая во власть возрастающей страсти.

Ее ладони гладили его бедра. Одним движением она стянула брюки с его напряженных ягодиц. Его напрягшееся совершенство ясно заявляло о его любви и гордо подтверждало его мужественность. Она поцеловала его с любовью и почтением.

— О, моя любовь! — громко простонал он и полностью освободился от брюк. Он слегка отстранил ее и помог опуститься на траву. Встав перед ней на колени, он расстегнул ей юбку, развязал ленты нижней юбки и стянул одежду с ее ног.

Он улыбался, глядя на нее сверху. Ее волосы разметались по траве. Радуга заката окрасила ее тело киноварью, золотом и багрянцем. Естественное сияние ее кожи только подчеркивало яркость этих красок. Белоснежная повязка нисколько не умаляла ее совершенство. Напротив, еще больше ее украшала. Он лег рядом с ней и обнял, повернув лицом к себе так, чтобы раненое плечо оказалось сверху.

— Ты такая чудесно красивая, — сказал он. — Ты так прекрасно любишь меня, Лидия. Как много это теперь значит!

Он прикоснулся к ее грудям, поцеловал их, лизнул соски, и они влажно засверкали. Потом его пальцы пробежали по гнезду каштановых волос и задержались там. Очень нежно он раздвинул ей бедра.