«Ради Зенобии мы решили, что в семье должны быть спокойные, доброжелательные отношения, — писали мы в «Назад к Земле». — Мы пообещали себе быть вежливыми друг с другом. Почему-то нам показалось аморальным связывать благополучие биосферы с чем-то столь рискованным, как эмоциональные подъемы и спады в простой американской семье».

Хотя нам и следовало бы истолковать появление рыб и ящериц на нашей дочери как предвестников неких будущих событий, появление динозавров застало нас врасплох. Но вот же они, настоящие юрские динозавры, тысячами вышагивающие по Зенобии с гордым видом, словно она была декорацией для римейка какого-нибудь «Кинг-Конга». Как нам нравилось наблюдать в окуляр микроскопа сына за разворачивающейся там доисторической драмой: за свирепыми тираннозаврами, набрасывающимися на свою добычу, стаями птеродактилей, парящих в тропосфере, как ожившие «Боинги-727» (хотя они и не были настоящими динозаврами, как объяснил впоследствии Аса), стадами добродушных утконосов, лениво слоняющихся по болотам нашей малютки. Это был величайший научный проект, доведенная до совершенства игрушечная электрическая железная дорога, представление блошиного цирка режиссуры великого Сесила Б. Де Милля.

— Она меня беспокоит, — признался мне Аса через месяц после появления динозавров, — рН ее осадков 4,2, тогда как должен быть 5,6.

— А?

— Должен быть 5,6.

— Ты о чем?

— Я о кислотных дождях, папа. О том, что озера Зенобии становятся такими же мертвыми, как Луна.

— Кислотные дожди? — изумился я. — Да как такое возможно? На ней ведь даже нет людей.

— Я знаю, папа, но они есть у нас.

«Печальные новости», — написал я в «Назад к Земле». Возможно, если бы Аса не уехал в компьютерный лагерь, все бы сложилось совсем по-другому.

Было четвертое июля. Мы пригласили нескольких друзей к себе на импровизированный обед с волейбольным турниром, который всегда проводили на северном выгоне, и вскоре по ферме слонялись толпы скучающих детей, у которых так и чесались руки. Подозреваю, что один из них забрел в комнату нашей малютки и, ошибочно приняв ее за какую-то игрушку, вынес во двор. В этот момент, очевидно, у детей родилась идея. Глупая, извращенная, злобная.

Они решили отнести Зенобию на псарню.

Ужасный шум — смесь детского смеха, собачьего лая и криков биосферы — заставил Полли и меня бежать во весь дух. Мое первое впечатление — словно происходило какое-то причудливое и невообразимое спортивное соревнование, игра в аду, фантазия курильщика опия. Затем жестокая реальность открылась мне: нашу дочку схватили собаки. Да, да, пять сук и дюжина щенков, неуклюже тычась мордами, гоняли ее по сараю, пытаясь подмять под себя лапами. Они сцарапывали ее ледяные шапки, вгрызались в острова, лакали океаны.

— Папа, убери их от меня! — рыдала Зенобия, катаясь в облаках пыли и соломы. — Отгони!

— Помоги ей! — закричала Полли.

— Мамочка! Папочка!

Прыгнув в исходящую слюной и злобой свору псов, я стал бить их кулаками в нос, отпихивать коленями в стороны. Каким-то образом мне наконец удалось обхватить свою крошку вокруг экватора, и, резко потянув, я высвободил ее из массы взмокшей шерсти, слюнявых языков и острых клыков. Прижимая ее к груди, я выскочил из псарни, ничего вокруг не замечая.

Следы от зубов испещрили сушу Зенобии, подобно метеоритным кратерам. Самый большой ее континент раскололся в пяти местах. Из коры сочилась сырая нефть, а горы блевали лавой.

Но хуже всего было непоколебимое убеждение нашей дочери в том, что случилась какая-то невосполнимая потеря.

— Где мои динозаврики? — завопила она. — Я не чувствую своих динозавров.

— Ну-ну, Зенобия, детка, — попытался я успокоить ее.

— С ними все будет в порядке, — добавила Полли.

— Они и-и-исчезли, — выла Зенобия. — О-е-ей, мамочка, они исчезли!

Я побежал с нашей малышкой в детскую и поместил ее под микроскоп Асы. Вымирание: верно, все до ужаса верно. Болота Зенобии были пусты; саванна лишена доисторической жизни; в лесах не осталось ни одного позвоночного.

Она была безутешна.

— Мои апатозаврики! — причитала она. — Где мои апатозаврики? Где?

Затоптаны в прах, развеяны в пространстве.

— Ну-ну, дорогая, — утешала ее Полли. — Не плачь.

— Верните мне их.

— Ну-ну, — все повторяла Полли.

— Я скучаю по ним.

— Ну-ну.

— Пусть они вернутся.

В тот вечер, когда Аса вернулся из лагеря, к нам заглянули Бореалис и его дружок Логос, поспев на кусочек знаменитого малинового пирога, фирменного блюда фермы «Гарбер». Вид у Бореалиса был раздраженно-сконфуженный.

— Мой друг должен вам кое-что сообщить, — сказал он. — Речь идет о некоем предложении.

Проглотив целую банку смешанного с буковыми орешками пюре из батата и высосав две бутылки «симилака», малышка уже спала. Ее посапывание, похожее на звуки флейты, иногда доносилось до кухни, где Полли и Аса обслуживали наших гостей.

Логос сел, положив длинные тонкие ручки на клеенку в красно-белую клетку, словно пытаясь поднять стол в воздух усилием воли.

— Бен, Полли, начну с того, что я человек нерелигиозный. Не из тех, кто склонен верить в Бога. Но…

— Да? — прервала его Полли, поднимая брови с неподдельным изумлением.

— Но я не могу отделаться от мысли, что ваша Зенобия была… ну, ниспослана. Мне кажется, что само Провидение опустило ее нам на колени.

— Мне на колени, — поправила его Полли. — Мне и Бену.

— Мне кажется, все дело в этих прогестеронных суппозиториях, — вставил я.

— Вы когда-нибудь слышали о том, как в старину шахтеры брали с собой в забои канареек? — поинтересовался Логос, отправляя вилкой в рот липкий ком малинового джема. — Когда канарейка начинала пронзительно кричать, или, наоборот, переставала петь, или падала замертво на дно клетки, люди знали — в шахту просачиваются ядовитые газы.

Глава общественного совета по здравоохранению расправился со своим куском пирога.

— Так вот, Бен и Полли, мне кажется, что ваша Зенобия — нечто в этом роде. Мне кажется, что Бог дал нам канарейку.

— Она — биосфера, — заметил Аса.

Ни у кого не спрашивая, Логос вонзил нож в оставшуюся часть пирога и отрезал себе большой кусок.

— Я всю неделю звонил в Вашингтон, и, должен сознаться, новости очень, очень хорошие. Готов, Бен, готова, Полли? — Председатель весело подмигнул нашему мальчику: — Готов, сынок? Вот.

И он сделал рукой жест, словно разворачивал пачку денег.

— Министерство внутренних дел готово заплатить вам триста тысяч долларов — то есть триста тысяч наличными — за Зенобию.

— О чем вы? — недоуменно спросил я.

— О том, чтобы купить эту вашу канареечку за триста тысяч баксов.

— Купить? — переспросила Полли, раздувая щеки. Полли — кобра, крикливая древесная лягушка.

— Она — живое подобие окружающей среды, о чем мы всегда мечтали, — вмешался Логос. — На Зенобии мы сможем убедительно смоделировать долгосрочные последствия воздействия фтороуглеродов, окиси азота, ртути, метана, хлора и свинца. Впервые, даже не покидая лаборатории, мы сможем изучать влияние вырубки лесов и истощения озонового слоя.

Полли и я пристально смотрели друг на друга, мы клялись друг другу, мы обещали друг другу взглядами. Мы были патриотами Америки, я и моя жена, но никто не лишит озона наше чадо, даже сам президент Соединенных Штатов.

— Взгляните на все это с государственной точки зрения, — продолжил Бореалис.

В одной руке он держал кофейную чашку, другой нервно теребил кухонную штору.

— Если ученые смогут наконец предложить неопровержимый сценарий экологической катастрофы, тогда правительства всего мира, возможно, по-настоящему прислушаются, и Аса будет расти на безопасной и чистой планете. Все останутся в выигрыше.

— Зенобия ничего не выиграет, — возразила Полли.

Бореалис шумно отхлебнул из своей чашки.

— Да, но всеобщее благо перевешивает, верно, друзья мои?

— Она ведь просто шар, бог ты мой, — возмутился Логос.