— Ни цента сверх! Это мое решение, Чарли. Что же касается животных, то боюсь, что здесь мне не удастся помочь вам. Даже если ответ из Тхимпху окажется благоприятным, я бы не рискнул расстаться ни с одним из яков. Кто знает, что встретит меня в такой стране, как Бутан?.. Надеюсь, вы не осудите…
— Об этом и речи не может быть! Я и так благодарен вам безмерно.
— Другое дело, если вы захотите пойти со мной. Мы, смею надеяться, с пользой для себя пересечем Бутан с северо-востока на юго-запад и вместе вернемся в цивилизованный мир. Не спешите с ответом, осмотритесь, подумайте… Времени у нас, к сожалению, более чем достаточно.
Макдональд с отказом не торопился, хотя заранее знал, что ни при каких обстоятельствах не пойдет в запретное королевство.
— А почему бы вам не попытать счастья в долине «Семи счастливых драгоценностей»? — попытался он слегка переориентировать американца. — Перевал Лха-ла не сегодня-завтра очистится, и, пока суд да дело, вы бы могли поискать бронзу там.
— Невозможно, — медленно покачал головой Смит. Его рыжеватые вьющиеся волосы в скупом озарении очага обрели медно-красный оттенок. Поминутно поправляя пальцем очки в тонкой оправе, сильно уменьшавшие и без того небольшие, ощутимо косящие глаза, он придвинулся к собеседнику вплотную и тихо, видимо, чтобы не услышал задремавший шерп, уронил: — Не говорите больше об этом.
— Но почему? — послушно понизив голос, спросил альпинист.
— Кое-кто считает, что за перевалом начинается путь в волшебную страну всеобщего счастья. Лучше не дразнить гусей.
Макдональд внутренне напрягся и осторожно отодвинулся в тень. Слова Смита никак не походили на шутку. В каменных углах таился мрак и застоявшийся холод.
Горячее пиво уже давало знать о себе болезненной пульсацией в левом виске и угрожающей слабостью в желудке.
— Вы это серьезно, Роберт?
— Если бы вы знали, сколько я натерпелся с этой бронзой! — круто меняя тему, признался Смит. — Она теперь в моде и стоит довольно дорого. Но если повсюду, будь то Непал или Ладакх, вы можете купить практически любую статуэтку, то здесь, извините, ничего подобного. И я говорю о пустых, неснаряженных отливках. О металле, не более… Вы, очевидно, знаете, что фигурку, прежде чем она станет живым образом, наполняют благовонными травами, свитками с чудотворными формулами, а затем освящают посредством магических церемоний. Уста страшных охранителей юдамов даже мажут жертвенной кровью. Иногда внутрь кладут весьма ценные камни. Невскрытую, в особенности тантрическую, фигуру приобрести поэтому совершенно немыслимо. Да, сэр, немыслимо. Мне не только не удалось купить мало-мальски интересную вещицу, но я не мог взять даже ничтожного соскреба для анализа!
Макдональд с интересом следил за американцем. В своих сетованиях тот, пожалуй, перебирал через край. Срываясь на крик и размахивая руками, он только что не стенал, призывая на местных монахов все кары небес.
— Я притащился сюда только затем, чтобы найти бутанскую, вы понимаете, — именно бутанскую бронзу! Но они ничего не желают продавать! Их не привлекают ни деньги, что еще как-то можно понять в этой дыре, ни вещи. Единственное, на что они еще могут клюнуть, так это спиртное. И тем не менее за две бутылки «Канадиэн клаб» я не смог выменять пару ничтожных музыкальных тарелочек! На Тибетской улице в Катманду их сколько угодно.
— Так в чем же проблема?
— Но мне-то нужны бутанские!
— Ну а если все же попробовать хоть одним глазом заглянуть за перевал? — Макдональд попытался возвратить беседу в нужное русло. — В раю и монахи добрее…
— Тс-с! — Смит предостерегающе поднял палец. — Ни слова более!
Макдональд украдкой поглядел на партнера. Судя по глазам, утратившим последние оттенки голубизны, тот явно дозрел. Да и крохотные зрачки за вогнутыми стеклами расплылись в алкогольном тумане и словно соскочили с оптических центров.
Однако вопреки всему речь оставалась связной.
— Вы даже не подозреваете, насколько фанатичны здешние красношапочные ламы… — Смит изобразил отстраняющий жест и, склонив голову, грузно навис над тазом. Его увязшая в марганцевом зернистом осадке трубка вскипела пузырями пены и захлебнулась. — Одним словом, держите язык за зубами, иначе вы осложните жизнь не только себе, но и мне. Право, я не ищу дополнительных трудностей.
«А он совсем не так прост, этот янки, каким кажется с первого взгляда», — отметил Макдональд.
Привалившись спиной к тюкам, Смит отодвинул остывшее пойло, перевел дыхание и вдруг достал откуда-то новенький корнет-а-пистон. Полилась пронзительная, чуть прерывистая мелодия. Потом американец запел хриплым и довольно приятным голосом. Только песня его оказалась несколько странноватой:
Ты с красоткой усни на росистом лугу,
Пробудись под крестом в Фамагусте
«Фамагуста?..»
Макдональда однажды занесло в этот пропахший жареной скумбрией городишко. Он живо представил себе греческое кладбище, посыпанные слепящей коралловой крошкой аллеи и пыльные, облепленные грязной паутиной кипарисы. Контраст с росистым лугом намечался разительный.
Макдональд встал, ополоснул руки из высокой бамбуковой бутылки и по наклонному бревну с насечками вместо ступенек спустился в хлев.
Лохматые звери, перестав жевать, глухо переступили копытцами и шарахнулись в дальний конец. В настороженных и совершенно диких глазах блестела маслянистая влага. Столь же недобро и тускло лоснился лед, схвативший лужи на дворике. Холодно и безмерно одиноко было в опустелой Вселенной. И лишь на плоской кровле крайнего дома шаталось под ветром пламя костра. Четко обозначенный силуэт монаха в остроконечном колпаке с развевающимися наушниками порой заволакивало дымом. Сладковатая гарь кизяка улетала в неведомые пространства кристальной ночи, где душераздирающе скрежетали терзаемые подвижкой льды.
Демоны тьмы и все злые силы ламаистского ада сомкнули враждебное кольцо у дверей зачарованного королевства.
IV
Небольшой отряд с контрабандным героином полз по гребню, вознесенному на довольно скромную для Гималаев высоту. Одиннадцать суток стрелка авиационного альтиметра подрагивала в основном возле риски 3000 метров. Затем начался постепенный подъем. Легко обойдя отдельные пограничные посты, местонахождение которых было точно известно, начальник дал знак остановиться для короткого отдыха.
Аббас Рахман положил автоматическую винтовку Ми-16 и принялся расшнуровывать рюкзак. Самое время было достать коврик, чтобы встретить восход первой из предписанных мусульманину на каждый день молитвой — ас-субх. Саджад — коврик, привезенный Аббасом из паломничества в Мекку, — лежал под высотным комплектом, защищая пластиковые мешочки с драгоценным порошком. В комплект, весивший около десяти килограммов, входили двухместная нейлоновая палатка, два утепленных спальных мешка, надувные матрасы и легкая спиртовая кухня с пластмассовой посудой. Еду и боеприпасы нес на себе напарник Аббаса, одноглазый Муслим, знавший горы не хуже язычников шикари, служивших в отряде проводниками. Долгой практикой было установлено, что заплечный груз не должен превышать тридцати двух кило, поэтому, за вычетом оружия и снаряжения, на каждого приходилось девять-десять килограммов наркотика. По ценам черного рынка это составляло около восьми миллионов долларов. Столь прибыльный бизнес оправдывал любой риск и любые потери.
На берегу высохшего потока, где сквозь черный гравий прорезались пучки низкорослых голубых ирисов, Аббас расстелил коврик и преклонил голову, обвязанную зеленой чалмой. Ему не пришлось искать Мекку по компасу. Над острыми зубьями скал, над ущельем, залитым сгущенным туманом, вспыхнули золотистые перья. Светозарная Маричи неслась над миром на колеснице, запряженной тройкой розовых поросят, и прозрачные изумрудные диски дрожали по обе стороны всплывающего солнца.