— Когда это началось? — спросит она.

Если ты признаешься, что после твоего последнего визита к отцу, она разразится тирадой о том, как он изо всех сил пытался разрушить ее жизнь.

— После полета на самолете. Наверное, я сошла с ума, — ответишь ты, ожидая, что она начнет тебя разубеждать.

— Гм, — промычит она, размышляя.

Ты расскажешь, как боишься, что сын узнает о твоей беде. Когда мать спросит, скрываешь ли ты от него правду, ты признаешься, что это так.

— Тогда он не узнает, — скажет мать. — Ты ведь так и не узнала.

Ты сядешь. Тебе захочется повесить трубку.

— Что? — скажешь ты.

— Что слышала, — ответит мать.

И расскажет, что после развода два месяца не выходила из дома. А потом еще около года заказывала продукты по телефону, пока тебя возили родители лучшей подруги. Ты тогда считала, что мать очень занята, но если подумать, чем именно? Мать говорит, что почти три года боялась выходить из дома, но потом как-то раз просто села в машину, доехала до угла и покатила дальше.

— Только не спрашивай, как это началось или закончилось, — скажет мать.

Если она думает тебя утешить, то сильно просчиталась. Новость просто ужасна, болезнь может оказаться наследственной, и ты еще сильнее, чем раньше, боишься заразить свое дитя. Мать удивляет тебя вопросом, не хочешь ли ты, чтобы она прилетела в гости. Ты отвечаешь, что должна справиться сама, подразумевая: без нее. И начинаешь гадать, что еще она от тебя скрывала. Возможно, ребенком ты на самом деле знала больше, чем сейчас? Прежде чем положить трубку, мать заверит, что ты совершенно точно не сходишь с ума.

— Ага, конечно, — ответишь ты кислым голосом, каким разговаривала с ней подростком.

Мать расскажет, что недавно смотрела телевизионное ток-шоу о твоей болезни.

— Это называется «панические атаки», — тихо скажет она, и ты поймешь, что на кухню вошел ее муж с апельсинами.

Мать не позволит тебе повесить трубку, пока ты не пообещаешь позвонить в больницу или поликлинику. Ты обещаешь, но звонишь только через неделю.

Твой звонок переведут на эксперта, который сначала не поймет ни слова, потому что твой голос будет срываться. Как только ты скажешь, что не можешь одна выходить из дома, он начнет перечислять твои симптомы. Он будет знать о тебе все, и ты скажешь ему не больше четырех фраз. Влажные руки, скажет он. Резиновые ноги, колотящееся сердце, граница, за которую невозможно зайти. Он настаивает, что это не психическая болезнь. Когда он скажет, что у тебя агорафобия, ты обрадуешься: наконец-то у твоей проблемы появилось название. Разумеется, ты не поверила матери, но теперь совершенно незнакомый человек утверждает, что ты не безумна. Поскольку ты живешь слишком далеко, чтобы ходить к психотерапевту, он даст тебе адрес дистанционных курсов и список книг для чтения. Он скажет, что ты можешь изменить свое поведение, бороться и победить. Когда он спрашивает, есть ли у тебя «уютный человек», ты не понимаешь и первым делом думаешь о сыне. Представляешь, как он спит в кроватке, как ему, должно быть, уютно в обнимку с мягкими игрушками, когда мама и папа в соседней комнате. Но психотерапевт объясняет, что «уютный человек» — это тот, на кого можно положиться, в присутствии кого можно справиться с вещами, которые в одиночку или в обществе других людей тебе не под силу. Тогда ты понимаешь, что твой «уютный человек» — твой муж. Надо же! Неважно, что ты думаешь о нем; в глубине души ты доверяешь ему больше всех на свете.

Позже, когда вернется муж, ты обнимешь его так крепко, что он на мгновение испугается. Неужели, пока его не было дома, случилось что-то страшное? Ты расскажешь, что от твоей болезни есть лекарство, ты придумаешь, чем наполнишь свою жизнь, после того как вылечишься. Ты будешь хотеть мужа весь вечер и займешься с ним любовью, как только ваш сын ляжет спать, и расплачешься, когда все закончится. Всю неделю ты будешь ждать почтальона. Сидеть у окна. Смотреть на снег со страхом и надеждой. Когда появится фургончик почтальона, ты поймешь, что нужно дождаться мужа, чтобы получить адресованную тебе посылку.

Сидя в сарае с включенным на всю мощь керосиновым нагревателем, Андре делает вид, что работает над «дукати», мотоциклом, который он хотел так сильно, что согласился заплатить непомерную цену. На самом деле он читает книгу из списка Вонни, которую взял для нее в библиотеке. Это книга о панических атаках, и, по правде говоря, ему самому немного страшно. Они уже одолели несколько частей программы, и стало ясно, что панацеи нет. Вонни нужно тренироваться, ставить себе много маленьких целей, использовать такие методики, как фокусирование и релаксация, во что Андре вообще не верит. Ему хочется пива, но неохота возвращаться в дом. Он уверен, что еще наплачется с этим лечением агорафобии. Проще самому съездить в магазин или забрать Саймона из школы, чем заниматься с Вонни. Он прочел все, что нашел, но до сих пор не понимает, почему Вонни не может сесть за руль и куда-нибудь поехать. Иногда ему хватает смелости признать, что он не так уж сильно хочет, чтобы она вылечилась.

С тех пор как начались панические атаки, Вонни полностью зависит от него. Андре понимает, что он ее единственный «уютный человек». Если больной фобией найдет нового «уютного человека», замкнутый круг зависимости начнет рушиться. Андре испытывает странную жгучую ревность, когда пытается представить, кем может оказаться этот новый «уютный человек». Ему кажется, что его уже предали. Он выключает нагреватель, застегивает молнию на куртке и относит книги в дом. Он зажигает плиту, чтобы подогреть кофе, и слышит бормотание релаксационной кассеты в гостиной. Андре открывает шкафчик в поисках сахара, но сахарницы нет. Он наливает чашку горячего кофе, выбрасывает гущу в мусорное ведро и рывком распахивает холодильник. Молока нет. Раздраженный, он захлопывает дверцу и пьет кофе стоя. Вонни выключает магнитофон и заходит на кухню. То ли у Андре разыгралось воображение, то ли она выглядит напуганной даже на собственной кухне. Они должны забросить Саймона к школьной подруге, чтобы Вонни могла потренироваться в вождении. Ее цель — парковка перед утесами в Гей-Хеде. Андре предпочел бы остаться дома, принять душ и посмотреть телевизор.

— Готова? — спрашивает Андре.

— Наверное, — отвечает Вонни. — Вряд ли я смогу подготовиться лучше.

Это значит, что она напугана. После двух недель тренировки Вонни снова может ходить в магазин, но только если Андре ждет снаружи. Она два раза отвозила коробки с керамикой, но потом ее сердце колотилось так сильно, что она отказалась возвращаться в Эдгартаун. А теперь, пока все нормальные люди ужинают, они будут ездить взад и вперед, без конца проверяя, полегчало ли Вонни.

— Саймон, — зовет Вонни, снимая свое пальто и куртку сына с вешалки у двери.

Она раскраснелась, но Андре не знает, от возбуждения или от страха. Саймон едет ужинать к своей подруге Таре, и Вонни приготовила сэндвичи с индейкой, которые они с Андре съедят в машине во время перерыва. Вонни подходит к подножию лестницы.

— Саймон! — зовет она.

У себя наверху Саймон читает крольчихе Доре книгу, которую знает наизусть. Недавно он попросил Андре сделать для его комнаты табличку с надписью «Не беспокоить».

— Сейчас! — кричит Саймон матери.

Он продолжает читать крольчихе.

Вонни кажется, что все сговорились, чтобы помешать ей водить. Она идет в кухню, но не садится, опасаясь, что не сможет встать. Что-что, а уклоняться она умеет.

— Сделай что-нибудь, — просит Вонни мужа.

Андре подходит к кухонной двери и кричит:

— Считаю до трех.

Саймон захлопывает книгу, виновато смотрит на крольчиху и сбегает вниз.

— Я просто хотел побыть один, — говорит Саймон, забирая у Вонни куртку и рюкзак.