За время работы он так разгорячился, что идет к дому Джоди без пальто и совсем не чувствует холода. Чтобы раскрасить яйцо, ему потребовалось больше времени, чем он планировал, и уже светает. Он подходит к заднему крыльцу, которое усыпано еловыми иголками. Затем он делает нечто настолько глупое, что сам не может поверить: берется за дверную ручку и поворачивает ее. Он быстро отдергивает руку, но дверь открывается. Великан задерживает дыхание, наклоняется и входит в дом. Его сердце бьется так сильно, что на стук должен сбежаться весь дом. Он кладет яйцо в белое блюдце, забытое на кухонном столе. Яйцо, немного покатавшись взад и вперед, замирает на месте. Великан нарисовал их первую встречу. Крохотные курицы клюют зернышки в пыли, а девушка с корзиной яиц улепетывает со всех ног, ее волосы развеваются за спиной. В кресле рядом с курятниками великан нарисовал себя. На нем белая рубашка, как в тот день, а сквозь нее видно сердце, к которому он прижимает руку, будто ранен.

Великан долго шел по морозу и теперь зачарован теплом. Если он закроет глаза, то упадет на месте. Две кошки застают его врасплох, выгибают спины и трутся о ноги. Они идут за великаном к двери кухни. Он видит рождественскую елку и открытые подарки под ней. Кошки снуют у него под ногами. Великан наклоняется и гладит белую кошку по спине, а она поворачивает к нему мордочку и мяукает. Непростительная глупость! Но так не хочется уходить и мучительно брести домой в темноте. Великан знает, что нарушает закон, знает, что в рождественское утро люди просыпаются рано. Но он не двигается, даже когда слышит стук над головой, а затем шаги. Джоди спускается вниз в шерстяной кофте поверх ночной рубашки. Она видит великана и останавливается на лестничной площадке, протирая глаза. Джоди говорит себе, что не испугается, если только он не направится к ней. Тогда она повернется, взбежит по лестнице и запрется в туалете. Но поворачивается и бежит не она, а великан. В панике он забывает нагнуться и ударяется головой о притолоку кухонной двери так громко, что даже слышно, как ему больно. Ошарашенный великан пятится назад. Джоди держится за перила лестницы. Посередине лба великана — глубокая вмятина.

— Я не хотел тебя напугать, — говорит великан.

— Ладно, — отвечает Джоди. — Договорились. Не хочешь — не пугай.

Кошки не оставляют великана в покое. Они вертятся у него под ногами, прежде чем метнуться на кухню к своим мискам с едой.

— Я хотел принести тебе подарок, — беспомощно говорит великан.

— Почему? — спрашивает Джоди.

Лестница изогнутая и короткая; Джоди просовывает голову под низкую балку и хватается за стропило, чтобы не упасть.

— Я не знаю, что здесь делаю, — признается великан.

— Потише, — просит Джоди. — Бабушка спит в кабинете.

Великан смущен. Он думал, что шепчет.

— Что за подарок? — спрашивает Джоди, прищурившись. — Ты сам?

Великан смотрит в пол. Какой же он дурак!

— Нет, — отвечает он, и на этот раз действительно шепчет.

Джоди осознает, что дрожит. Она плотно заворачивается в кофту.

— Нельзя так просто заходить в чужие дома, — говорит Джоди уже мягче.

— Твоя правда, — соглашается великан.

Он боится на нее смотреть, и Джоди совершенно ясно, что великан понятия не имеет, насколько прекрасен. Она словно поймала светлячка в стеклянную банку и не хочет снимать крышку.

— Ну? — спрашивает Джоди.

— Ну? — озадаченно повторяет великан.

— Так ты поднимешься или нет?

Великан пятится назад. Синие канаты вен выступают на его шее. Джоди знает, что испытывает неправильные чувства. Ей следует бояться или, по крайней мере, восхищаться собственным мужеством. Неужели он настолько ее хочет, что временно лишился рассудка? Она наклоняется вперед, наступив на подол ночной рубашки.

— Быстрее, — говорит она.

Великан поднимается за ней по лестнице. Он боится задавать вопросы. Он утратил дар речи. Кошки бегут за ним, пока Джоди не прогоняет их. Он видит ее кровать и застывает на месте. Великан стоит посередине комнаты — только там можно не пригибать голову, — пока Джоди не разрешает ему сесть на кровать. Скоро рассветет, и небо прорезали желтые линии, но в спальне темно. Джоди снимает кофту и садится на деревянный стул. Потом стягивает через голову ночную рубашку. Мгновение она боится, что заняться с ним любовью будет невозможно — вдруг он окажется слишком большим? Но все же встает со стула и садится рядом с великаном. Она чувствует, что он дрожит. Наверное, он слишком робок, чтобы глазеть на нее. Но, повернувшись, она видит, что он пристально на нее смотрит.

— Как тебя зовут? — спрашивает Джоди.

Великан смеется.

— Что смешного? — Джоди слегка обижает его смех.

— Не самый подходящий момент спрашивать, как меня зовут, — поясняет великан.

Джоди касается его щеки, просто чтобы убедиться в реальности этого человека, проводит пальцами по шее, берется за первую пуговицу рубашки.

— Эдди, — говорит великан.

Его имя внезапно кажется самым странным словом на свете, как будто он никогда его раньше не слышал. Он не в силах поверить, что набрался смелости коснуться ее; его пальцы чувствуют под кожей ее ребра. Джоди расстегивает его рубашку, прижимается к нему грудью, и великан стонет и сам удивляется непривычному для себя звуку. Он начинает целовать девушку и не знает, может ли остановиться. Джоди лежит на спине, а великан нависает над ней. Мысли скачут у него в голове, обгоняя друг друга. Он боится испачкать ее простыни рабочими ботинками. Боится причинить ей боль. Он никогда раньше не был с женщиной и знает, что она это поймет.

Великан отстраняется от Джоди. Он садится в темноте.

— Что? — шепчет Джоди чуть испуганно, задыхаясь. Она опирается на локти.

Великан снимает свитер и рубашку, нагибается и расшнуровывает ботинки. Он стягивает их, встает и снимает белье. Когда он складывает одежду на стул, его руки дрожат. Он ложится рядом с Джоди и притягивает ее к себе. По крайней мере, думает он, она не видит его в темноте.

Когда Джоди спускается вниз, Элизабет Ренни на кухне варит кофе. Расписное яйцо по-прежнему лежит на блюдце. Джоди кладет его на ладонь. Элизабет Ренни косится на яйцо, но оно кажется ей голубым шаром, просто елочным украшением. Джоди возвращает яйцо на место. Элизабет Ренни наливает себе кофе и замечает, что Джоди пахнет мылом и соломой.

Наверху великан открывает окно спальни, вылезает на карниз и беззвучно спрыгивает на землю. Деревья, телефонные провода — все покрыто льдом. Еще достаточно рано, и никто не видит, как великан бежит по дороге, улыбаясь как сумасшедший и понятия не имея, что это самое холодное Рождество за последние пятьдесят лет.

Ты звонишь матери снежным утром среды, и она первым делом сообщает, что у них в Делрей-Биче тридцать градусов и ее муж рвет апельсины с дерева. Тебе пришлось дождаться, пока сын и муж вый — дут из дома, потому что ты уверена: разговор будет нелегким.

— Мама, — говоришь ты, когда удается вставить словечко, — со мной что-то неладно.

На другом конце провода повисает молчание. Ты почти чувствуешь жар Флориды.

— Мне очень сложно выходить из дома, — скажешь ты.

Твоя мать рассмеется так бурно, что сперва тебе покажется, будто она кашляет.

— О боже, — наконец скажет она. — А я подумала, что у тебя рак. Ты не можешь выходить из дома? Золотце, во Флориде люди не выходят из дома все лето, и никому нет дела до этого. Здесь так жарко, что на солнце сразу поджаришься, как яичница.

Самое время перевести разговор на тему погоды, но ты уже далеко зашла. Ты расскажешь ей все. Ты не можешь водить, не можешь оставаться одна, у тебя странные симптомы: потеют руки, колотится сердце, в животе тугой комок, как будто опухоль. От мысли о самолете тебе становится дурно. Ты не можешь ходить в магазин или кинотеатр без мужа, и все равно приходится садиться у прохода на случай непреодолимого желания сбежать. Ты так часто отшивала друзей, придумывала нелепые отговорки, что они больше не звонят тебе. Судя по причмокиванию в трубке, мать кусает губы.