– Ты видел ранение, Данилыч?

– А то как же. Порохом волосы сожгло. Стреляли под углом в двадцать градусов, точно сказать не берусь, но стреляли снизу. А ты на голову его выше. При вытянутой руке твоя пуля шла бы по прямой, как в тире.

– Понял, Данилыч, но убийца мог сидеть.

– Не мог. Две на то причины имеются. Женьку убили в коридоре у телефона. Там нет ни одного стула, а телефон висячий. Коридорчик больно узкий.

И с бедра убийца не стрелял. Я уже сказал, голову обожгло ему. В упор стреляли, а значит, с вытянутой руки. То ли он звонил кому-то, то ли собирался звонить.

– Мне он звонил. Под прицелом. Как только положил трубку, так в него и выстрелили. Говорил судорожно, заикаясь, будто телеграмму отбивал. Звал меня. Вот я и пришел.

– Ну а теперь как?

– Долго рассказывать. Потом как-нибудь. Ты вот что скажи. Ваську Кузьмова давно не видал?

– Скользкий тип. Он теперь руководит аптечным управлением. Не то московским, не то областным. Импорт, экспорт, транзит. При всех властях эти люди ходили в категории неприкасаемых, как начальники телефонных узлов.

– Лихо взлетел. На ракете таких высот не достигнешь в его-то возрасте. Трон по наследству достался?

– Василий-старший имел три ордена Трудового Красного Знамени.

Профессор, заслуженный человек с кристальным прошлым. Четыре года назад в его деле обнаружили темные пятна. До сих пор не верю в эти басни. Короче говоря, мужик свалился с тяжелым инфарктом. А Васька-младший в ординатуре пристроился, потом на кафедре остался, начальство подсиживал. В итоге трудно понять, кому такая идея пришла в голову, но сыночка решили посадить в папино кресло. Через месяц Кузьмов-старший скончался. Похоже, добили старика. Хоронили с почестями, как маршала, а пока болел, ни одна зараза с пакетом яблок не заглянула.

– А где обосновался Кузя?

– Черт его знает. Он даже на вечера выпускников не ходит. Всех от себя отшил. Ясное дело – шишка.

– Скажи-ка, Данилыч, а про свое предположение, связанное с выстрелом, ты мог бы на бумаге изложить.

– Думаешь, поможет?

– Нет. Для очистки совести. Моей! А то я уже в себе стал сомневаться.

– Могу. Но юридической силы такая бумага иметь не будет.

– Понимаю.

– Хорошо. Зайди через пару дней, а я обмозгую, как и что написать.

– Спасибо, Данилыч.

Старик проводил ребят и наблюдал, как они идут по аллее к выходу.

Один долговязый, другой приземистый, ну прямо Пат и Паташон. Хотел он о многом спросить Сергея, но постеснялся. Какая-то боль затаилась в молодых глазах. Не решился старик теребить старые раны.

Получив фотографии для паспорта, Белый и его напарник поехали в казино «Орион». Сама затея им не очень нравилась, но без документов не проживешь.

Таксист не спрашивал адреса, а привез их на место, будто бывал здесь каждый день. Здание сверкало, как Лас-Вегас в кино. Иномарки облепили светящийся фонарь, как мотыльки.

На карточке значился четвертый подъезд. Они нашли нужную дверь с другой стороны здания, где не мелькали неоновые огни, а горел красный фонарь над железной дверью и сбоку торчала кнопка звонка.

Белый надавил на кнопку, и вскоре щелкнул засов. Дверь приоткрылась, и они увидели бритого мужика с серьгой в ухе. По ширине он не уступал двери. Перемалывая челюстями жвачку, он невнятно спросил:

– Чего надо?

Белый протянул визитную карточку.

– Мы друзья Рахмана. Он нас ждет.

Дверь открылась. Гостей обыскали у входа, и в сопровождении кожаных бритых мальчиков они спустились вниз. Вся обстановка и ее обитатели походили на съемочную площадку. Кирпичные стены лабиринта освещались торчащими в гнездах факелами. Отдельные помещения не имели дверей, а выглядели тупиками в катакомбах. Не зная точного маршрута, здесь нетрудно заблудиться. Белый обратил внимание на то, что они шли по зеленой ковровой дорожке и проходили мимо тех поворотов, где шли стыки с покрытиями другого цвета. Кожаная униформа, бритые головы, оловянные бляхи, грубые сапоги, факелы, закопченный кирпич – все вместе взятое могло произвести впечатление, если к этой игре относиться серьезно.

Белый и Чижов вышли из тайги и, подобно волкам, уходили от охотников. Они не принимали ряженых за силу.

Компания в десяток человек веселилась в кирпичной комнате с железной дверью. Среди пьющих не было людей в коже. Эти ребята имели те же лица, что часто попадаются в зоне. Белый тут же понял, в какую малину они попали. На столе были водка, капуста, грибы, «Беломор». Никаких излишеств и форса.

Когда гостей ввели в помещение, шум затих. Рахман встал из-за стола и воскликнул:

– Вот мои орлы! Молодцы, что пришли.

– Кто это? – спросила хмурая личность, сидевшая рядом с Рахманом.

– Мои друзья, Глухарь. Они Хана с коня срезали. Такие люди дорогого стоят. С армией не поладили. Обеспечь их корочками и пригрей на груди. Каждый из них кучи твоих фраеров стоит.

– Посмотрим, – кивнул Глухарь. – Горбатый! – Из-за стола встал сутулый мужичок с колючими глазками. – Отправь одного к Князю, а второго в «похоронку». Там сегодня недобор. А вечером я подумаю, куда их пристроить.

Горбатый вывел гостей в коридор и захлопнул железную дверь.

– Ладно, кореша. Для начала каждый из вас по одному поручению выполнит, а когда вернетесь, поговорим.

– Послушай, мужичок, – скрипнул зубами Чиж, – мы в вашу малину не суемся. Сделай нам ксивы, и разошлись.

Белый протянул фотографии сутулому распорядителю. Тот криво усмехнулся и сунул снимки в карман.

– На это уйдет два-три дня. А пока подле меня походите.

Он достал пухлый конверт и ручку, надписал его и передал Белому.

– Отвезешь в Сокольники. Москву знаешь?

– Знаю.

– У дома остановят, скажешь, что весточку несешь Князю от хозяина. Они пропустят. А ты, коротышка, поработаешь в «похоронке». В сегодняшней бригаде недочет. Приболел один мальчонка, заменишь его. – Горбатый повернулся к кожаному конвоиру. – Проводи коротышку к Няньке. Пора им в смену заступать.

Впервые за последние дни Чижова и Белого разделили. Человек по кличке Нянька был чем-то похож на Чижова. Невысокий, широкоплечий, с быстрыми нетерпеливыми движениями.

Он встретил новичка с безразличием.

– Надолго тебя к нам? – спросил Нянька, выйдя из лабиринта на улицу.

– Черт его знает.

– Как звать?

– Чиж.

– Не могильное у тебя имя. Ничего, если в нашей бригаде оставят, то назовут Лопатой или Копалой, либо Ломом. Всем уборщикам дают имена инструментов.

Они сели в старенький «жигуленок» и выехали на улицу

– Ну а какие еще бригады есть?

Нянька усмехнулся.

– Я не знаю. Тут любопытным быстро рога обламывают.

– А Глухарь кем командует?

– Быками. Одни стреляют, другие копают, третьи деньги делят. А мы с тобой мусор убираем.

– Хорошо бы в казино попасть.

– Угу! И еще кучу зеленых выиграть. В казино избранные трудятся.

Впрочем, каждый дворник метит в министры. Мне и здесь живется нормально. Я без амбиций. Деньги платят, а чего еще надо? Если попадешь в передрягу, то тебя откупят. Чужим не сдадут, но и свои похоронить могут, если много вопросов задавать будешь.

Машина остановилась у въезда в автобусный парк. Сторож поднял шлагбаум и кивнул водителю.

– А здесь мы что забыли? – спросил Чиж.

– Наш катафалк.

Их ждал старый потрепанный «уазик» с надписью вдоль борта «Ветеринарная помощь на дому». Рядом с водителем имелось второе сиденье, остальное пространство пустовало. В салоне машины пахло хвоей и гнилью.

– И этот шарабан еще бегает? – удивился Чижов, усаживаясь в машину.

– Не машина, а реликвия. Сам утверждать не берусь, но старожилы говорят, что катафалку больше десяти лет и его ни разу не останавливали. Заговоренный!

Нянька сплюнул через левое плечо и включил двигатель. Машина проехала через Марьину рощу в Останкино и к девяти вечера подкатила к подъезду в полутемном дворе, где их поджидал какой-то ханыга в телогрейке и сбитых набок сапогах. Бросив окурок, он подошел к дверце водителя и оголил наполовину пустой рот.