— Дворцом фонтанов называлась.
— А сейчас смотреть страшно на развалины, — заметил я.
— Да, страшно, — согласился он, — хотя из добротного камня сложена.
— Как случилось, что усадьба сгорела? — полюбопытствовал я.
— В прошлом году сожгли, — объяснил он, — при французах.
— А что, французы и сожгли?
— Не знаю, но, похоже, они.
— Эх вы, — пристыдил я его, — всю жизнь бок о бок с усадьбой прожили, а не знаете, что с ней сталось в прошлом году.
Он похлопал хлыстом по ноге и внимательно посмотрел на меня.
— Кое-кто говорит, что сожгли усадьбу местные. Отсюда до самой Киллалы страшное пепелище. Был тут у них один — генерал Дуган.
Генерал Дуган! Ну и дела! Пройдет еще год-другой, и молва всех в генералов обратит.
— А кто здесь жил? — спросил я.
— Семья Моррисонов. Они бежали в Слайго, а оттуда то ли в Англию, то ли в Дублин. Если верить слухам, больше не вернутся, свирепого нрава люди.
Был погонщик молод и крепко сбит; покатые плечи и длинные, как у Оуэна, руки. Интересно, а чем он сам занимался летом девяносто восьмого?
— Коли вам любопытно все это, посмотрели бы место, где французы высадились. Килкумминская коса называется. Пришли они на трех кораблях, мачты такие высокие, что и верхушек не видать, а на самой высокой сидел орел, они прозвали его король Льюис. Так этот орел с ними до последней битвы был, а накануне ночью возьми да улети, потому их и разгромили.
— Умен, видать, был тот орел, — заметил я.
Парень, вначале не поняв, уставился на меня, потом ухмыльнулся.
— И верно, умен.
— Лучше б ему вовек не прилетать. А то такого натворил: и французы, и смута.
— Ну, это как сказать. Все ж таки спалили Дворец фонтанов, прогнали Моррисонов.
Да, права пословица: «Нет худа без добра».
Киллала — скучная провинциальная деревушка, суеты, как в Каслбаре, там нет и в помине, как нет и красивых домов. Около устья реки лепятся жалкие лавчонки, за ними — серая морская гладь. Покончив с делами, я заглянул к «Волкодаву» в память об Оуэне (он не раз говорил мне об этой таверне) и выпил два стакана виски. На таверну, к каким мы привыкли в Каслбаре, это заведение совсем не похоже: обычная лачуга, где сидят и пьют батраки и рыбаки. Оуэн же говорил, что там можно приятно и спокойно скоротать вечер. В конце концов, несмотря на великолепную образность и блистательную красоту его стихов, сам он оставался батрацким сыном. И в таком обществе он чувствовал себя легко и непринужденно, и ему нимало не мешала ни поэтическая слава, ни ученость.
Лишь к вечеру покинул я Киллалу. На улице повстречался мне протестантский священник господин Брум, маленький толстячок средних лет, хорошо, но небрежно одетый: воротничок сбился, шляпа кое-как нахлобучена на старомодный парик. Поступь у него быстрая и легкая, с прискоком, руки он держит за спиной. И хотя мы незнакомы, он с охотой поздоровался со мной, пожелав доброго вечера. Меня подмывало завязать с ним разговор, но я не знал, хочет ли он этого. Должно быть, ему одиноко, ибо почти все его прихожане живут в усадьбах вдали от Киллалы.
Ничего знаменательного на обратном пути в Каслбар не произошло. Добрался домой я к ночи. Уже давно ушли из Мейо войска (теперь у нас лишь малый гарнизон), остались они только в воспоминаниях, как и французы. Проезжая мимо Столбового холма, я старался представить, как разыгрывается большое сражение, как бьют барабаны, реют знамена, палят пушки, кричат солдаты. Нет, не представить мне всего этого. Я убеждал себя, что и на другом берегу моря забвения, у той норманнской крепости, тоже шли бои. Впрочем, нет никакого моря забвения, все это лишь игра словами. А все вместе мы живем под богом, среди холмов и болот, крепостных руин и некогда зеленых, а ныне кровавых пастбищ смерти, и над нами реет тот мудрый орел, покинувший повстанцев накануне битвы, и вместе с ним — воспоминания о событиях исторических, уже тронутые вымыслом. «Море забвения» да ночная мгла разобщают нас, мешают вглядеться в окружающий мир. Но, как говорят поэты, солнечным утром придет по зеленым лугам к нам с памятью и надежда — прекрасная дева, сияющая первозданной красотой.
Июля 3-го. Полотно, которое я привез из Киллалы, оказалось плохо отбеленным. Никогда больше так легкомысленно не доверюсь поставщику из Слайго Джонстону.
МЯТЕЖНЫЙ ИЗУМРУДНЫЙ ОСТРОВ: ЧЕРЕЗ ПРОШЛОЕ К НАСТОЯЩЕМУ
В большой литературной семье мирно уживается множество жанров. Читательский спрос выделяет среди них своих баловней и пасынков. Спрос этот изменчив, угодить ему нелегко. Но есть жанр, к которому капризное читательское сердце питает прочную привязанность на протяжении веков. Это исторический роман и шире — историческая проза.
Саги, былины, эпос… Легендарные герои, великие битвы, славные деяния… Не одно поколение жадно вчитывалось в строчки, раскрывающие прошлое. Не существует государства без истории, и неважно, сколько лет она насчитывает — долгие тысячелетия или несколько веков. Пока вертится земля, люди будут обращаться к прошлому, историки и писатели — копаться в архивах, открывая его новые и новые страницы, потому что без осмысления уроков прошлого человечество не сможет идти вперед.
Как известно, американцы не принадлежат к числу «читающих наций». Однако интерес к историческим произведениям в стране значителен. В публикуемых в США списках бестселлеров одно-два названия, как правило, принадлежат историческому роману. Рассказывая о сравнительно недавних событиях или углубляясь в прошлое Америки, этот жанр отличается тематическим разнообразием и широтой хронологического диапазона.
Соединенные Штаты Америки — сравнительно молодое государство: в 1976 году отмечалось двухсотлетие со дня его образования. Подготовка к юбилею породила массу книг на исторические темы, среди которых можно выделить биографические романы, документальные, философские, приключенческие, псевдоисторические. Правящие круги США использовали знаменательную дату с целью отвлечь трудящихся от злободневных проблем, поднять моральный дух «великой Америки», изрядно упавший после бесславного поражения во Вьетнаме, Уотергейта, разгула коррупции в верхушке государственного аппарата.
В преддверии юбилея, да и после него, были опубликованы произведения, посвященные первым американским поселенцам, Войне за независимость, Гражданской войне между Севером и Югом, другим знаменательным вехам в истории Соединенных Штатов. Причем, помимо действительно крупных свершений в жизни страны, ранг «великих» получили такие позорящие Америку события, как массовое уничтожение индейцев, захватническая война против Мексики, преследования борцов за гражданские права. Все эти «деяния» были подняты на щит сторонниками апологетического направления в американской исторической прозе, породившего целый океан сочинений, единственная цель которых — застирать грязные пятна на звездно-полосатом флаге.
И все же в семидесятые годы, пожалуй, правомерно говорить о подъеме жанра исторического романа в США. Подобный всплеск наблюдался в XIX веке, в творчестве писателей-романтиков Д. Ф. Купера, Д. П. Кеннеди, У. Г. Симмза, Н. Готорна, Г. Мелвилла, доказавших миру, что молодое американское государство обладает собственной историей.
Именно в семидесятые годы нашего столетия стали особенно актуальными вопросы: «Кто мы? Откуда мы?», хотя и раньше они неоднократно возникали в творчестве многих писателей США. В поисках своих «корней» американские писатели обращались к истории других народов, представители которых два века назад составили американскую нацию, — индейцев, европейских эмигрантов, африканских негров. Достаточно вспомнить документальный роман А. Хейли «Корни. Сага об американской семье», в котором автор находит своих далеких предков в африканской деревушке.
Ищет свои «корни» и Т. Фланаган, с романом которого «Год французов» читатель только что познакомился. По профессии он преподаватель английского языка и литературы, но Ирландией интересуется давно и серьезно. Его перу принадлежит исследование об ирландских писателях XIX века.
