Воцарилась тишина. Никто не решался даже пошевелиться. Никто не спускал глаз с Коннора, который медленно шел к парадной лестнице. Казалось, каждое движение причиняет ему боль, он словно был на грани обморока. Толпа молчаливо расступалась перед ним.

У подножия лестницы он замер. Его взгляд медленно обратился к Джемме. И вот их глаза встретились.

Коннор качался на ногах от усталости и голода, тогда как Джемма замерла как алебастровая статуя.

Наконец он заговорил. Его голос звучал хрипло, однако достаточно громко и ясно.

— Добрый вечер, мэм. Кажется, вы решили начать праздник без меня?

— Мы не знали, когда следует ожидать вашего прибытия, сэр, — отвечала она. Среди всеобщего молчания ее голос прозвучал так же неестественно громко и ясно.

— Прошу меня простить, — промолвил он, обращаясь на сей раз ко всем собравшимся, дабы стало понятно, что его извинения относятся и к ним. — Нас с Берти задержала буря.

Поспешно ухватившись за перила, Коннор начал подниматься вверх. Джемма держалась из последних сил, хотя у нее душа ушла в пятки. Ей казалось, что сердце вот-вот выскочит у нее из груди. Ударит ли он ее? Плюнет ли ей в лицо? Или свалится в обморок, не в силах преодолеть очередную ступеньку? Боже милостивый, она совершенно оцепенела, словно труп; ей казалось, что она видит эту сцену со стороны. Одежду Коннора покрывала корка льда, глаза воспалились и покраснели. Как ему удалось уцелеть, добираясь сюда из Эдинбурга? Внизу, в зале, доброхоты уже вливали виски в одеревеневшую глотку Берти Маккензи.

Казалось, прошла целая вечность, пока Коннор поднимался по лестнице. Широкие юбки Джеммы не оставили места на ступеньке рядом, и ему пришлось шагнуть дальше, и вот он уже возвышается над ней — ледяной гигант с застывшим пустым взглядом.

— Насколько я помню, — заговорил Коннор, обращаясь к замершей толпе, — у лэйрдов Макджоувэнов всегда было традицией произносить речь перед началом подобных праздников. Как вы видите, у меня не нашлось времени даже на то, чтобы побриться и переодеться, и уж тем паче, чтобы приготовить подобающую речь.

На лицах собравшихся заиграли первые неуверенные улыбки.

— Вот уже три дня у нас с Берти не было во рту ни крошки, — продолжал Коннор. — И я надеюсь, что вы поймете меня, если я пренебрегу традиционным приветствием и предложу просто начать праздник. Мистер Макнэйл, будьте так любезны!

Поднялся шум, и все кинулись занимать места возле праздничного стола. Джемма по-прежнему неподвижно взирала на суету внизу, пытаясь сделать вид, что не замечает мужа, стоящего у нее за спиной.

— Сожмите ваши зубки посильнее, и губа будет откушена напрочь, мэм, — тихонько проговорил Коннор.

Джемма слегка вздрогнула, но не осмелилась повернуться к нему лицом.

— Не пора ли нам спуститься вниз и присоединиться к гостям? — И Коннор предложил ей руку.

Джемма боялась прикасаться к нему, хотя понимала, что этого не избежать. Набрав в грудь побольше воздуха, она вложила свои пальцы в его. И когда Коннор сжал их своей ледяной рукой, она вздрогнула от накатившей на нее волны желания и радости от того, что он здесь, с нею, что он жив. Однако за время замужества Джемма научилась превосходно владеть собой: с непреклонно-каменным выражением лица она позволила свести себя вниз.

Все повернулись, наблюдая за их шествием.

Хотя перед глазами у него все плыло от изнеможения и голода, Коннор, соблюдая этикет, повел Джемму вокруг банкетного стола. Их слуги и крестьяне вскакивали с мест, чтобы поклониться, и поздороваться, и поздравить с праздником. Его поразило то, что большинство крестьян Джемма называла по именам. А ведь он сам с трудом узнавал даже лица хотя бы половины из тех, кто служил в замке!

Не менее удивительным было и присутствие многочисленных Макджоувэнов. Здесь сидели и Джечерн, и Дженет, и Софи, и Маргарет. Вот скромно потупил глазки светский щеголь Руан Макджоувэн. А вот и малютка Виннифред с лошадиными зубами и ее плаксивый муженек Руперт — они-то за каким дьяволом вернулись сюда из Глазго? Могло ли такое быть, что они изначально все это время не покидали Гленаррис? Интересно, сколько еще из Макджоувэнов застряли здесь невзирая на более чем ясные указания, оставленные Коннором Джейми по поводу их немедленного выдворения?

Мод, наверное, тоже все это время проторчала в замке, с возрастающим гневом размышлял он. Старая ведьма ни за что не упустит такую возможность — разве что ее удалят силой. Ну конечно, извольте видеть, вон она скрючилась возле камина в кресле, которое слуги внесли специально для нее, и вовсю дымит своими вонючими сигарами, и отвратительно кокетничает с грязными, не на шутку развеселившимися крестьянами!

В тени под галереей для хора Коннор заметил дядю Леопольда, соревновавшегося в крике с какой-то седовласой старухой, которая, похоже, была такой же глухой, как он. Коннор не поверил своим глазам.

— А этот-то как умудрился сюда вернуться?

— Дядя Леопольд? — Джемма проследила за его взглядом. — Ну… просто он вообще не уезжал. И если уж говорить честно, я была рада тому, что он гостит в Гленаррисе.

— Что-о?!

Он остановился так резко, что Джемма, чья ладонь согласно этикету лежала у него на рукаве, развернулась на месте и оказалась лицом к нему. Ее юбки запутались у него в ногах, и он едва не врезался подбородком ей в макушку.

— Я сама предложила ему остаться, — пробормотала она ему в жилет. — Когда начались снегопады, не могло быть и речи о его возвращении в Глазго. А кроме того, он показался мне таким одиноким, когда рассказывал про свой дом.

— И тогда ты предложила ему разделить с нами наш дом. Только и всего.

— Замок несоразмерно велик, — холодно возразила она. — И я не думаю…

— О, вот этого ты точно никогда не делаешь, — перебил он. — Милая порывистая Джемма! Когда же ты наконец повзрослеешь?

— Я уже это сделала, — подняв на него глаза, со сдержанным гневом ответила она. — И теперь, как мне кажется, тебе самое время последовать моему примеру.

Ого, вот значит как! Никогда в жизни он с такой радостью не ощущал, как поднимается в нем волна ярости. Ах, как это было здорово: чувствовать, как огонь пробегает по его застывшим жилам, как просыпается бойцовский азарт, как весь он словно оживает после затянувшейся спячки!

Какого черта все как сговорившись толкуют о том, что именно он и есть та персона, которой надо измениться? Почему именно его называют безответственным, развращенным, не желающим смотреть в лицо реальности?!

Однако гнев покинул его столь же быстро, как и разгорелся. Сейчас у него просто физически не хватит сил для спора с Джеммой. И если уж быть честным, краем сознания он понимал, что в ее словах, а также в речах Джейми и Джечерна есть некая доля правды.

И даже, пожалуй, немалая доля. Он не мог не отдать должного Джемме, не сидевшей сложа руки в его отсутствие. Как резко отличалась радостная, теплая атмосфера устроенного ею чудесного празднества от того небрежения, которое он обычно проявлял к традициям клана, к собственным крестьянам, к своей семье и к своей жене! В особенности к жене.

— Джемма… — начал было он, но нахлынувшая слабость лишила его сил продолжать. Глаза Коннора закатились, и он пошатнулся. В тот же миг он почувствовал у себя на локте ее руку. Обретя способность видеть, он обнаружил, что Джемма с улыбкой смотрит на него снизу вверх.

— Вам следует немедленно подкрепиться, милорд, — непринужденно промолвила она. — Если вы замешкаетесь, вам попросту ничего не останется.

Джемма прекрасно понимала, что он еле держится на ногах. А еще лучше она понимала, как болезненно будет уязвлена его гордость, если он проявит свою слабость перед родней и кланом.

Не думая о себе, стараясь сделать все, чтобы поддержать его, она усадила мужа за стол и принялась кормить чудесным мясным пирогом, пока окружающие с умилением следили за ними. За спиной Коннора возник Джейми с доброй порцией виски наготове. Продолжая свободной рукой обнимать Джемму за талию, Коннор одним махом опрокинул бокал. Пока он пил, Джейми и Джемма обменялись взглядами, полными понимания.