Аллен обратил внимание, что несколько дорожек спускаются на Вэйл-Роуд. Он мог различить, что, по меньшей мере, одна из них, то и дело искривляясь, вела прямо к поместью, а ещё одна была, вероятно, верховой дорожкой от поместья к церкви. Он проехал через двойные ворота, затем проследовал по бегущей вверх подъездной аллее и, после плавного поворота, остановился около дома.

Пучок тонких солнечных лучей пробивался сквозь тяжёлые облака, и при таком освещении имение Пен Куко выглядело очень красиво. Центром его был старинный изящный дом, не очень большой, вовсе не внушавший страха, как многие подобные постройки, а, наоборот, успокаивавший.

“Счастливый дом, — подумал Аллен. — И благородный”.

Он протянул Тэйлору свою визитную карточку.

— Мне хотелось бы увидеться с господином Джернигэмом, если можно.

— Будьте добры, следуйте за мной, сэр. Направляясь в западное крыло дома, Аллен подумал:

“Хорошо, если бы мы шли в кабинет”.

Это действительно оказался кабинет, и он был пуст. Как только дверь за Тэйлором захлопнулась, Аллен принялся искать коробку, о которой говорил сержант Роупер. Он нашёл её на столике рядом с окном. Подняв крышку, он увидел, что коробка пуста. Аллен внимательно посмотрел на слово “ЗАРЯЖЁН”, написанное заглавными печатными буквами. Затем мягко опустил крышку и подошёл к французскому окну. Оно было заперто. За стеклом виднелся край посыпанного гравием изгиба подъездной аллеи, дальше шли верхушки деревьев, которые росли внизу, в долине Пен Куко, а дальше — Чиппинг и его окрестности.

Аллен все ещё продолжал мысленно прослеживать дорогу Вэйл-Роуд, извивавшуюся" по всей равнине, когда в кабинет вошёл эсквайр.

Джоуслин выглядел бодро и держался спокойно. Только глаза блестели сильнее обычного на довольно бледном лице. Но вид у него был решительный, а в манере держаться чувствовалось достоинство.

— Я рад вас видеть, — сказал он, пожимая Аллену руку. — Будьте добры, садитесь. Это ужасная история.

— Да, — согласился Аллен, — ужасная и запутанная.

— Боже праведный, ещё бы! Это самый недоступный пониманию случай, с каким я когда-либо сталкивался. Я полагаю, Блэндиш сказал вам, что в отсутствие Диллингтона я исполняю его обязанности?

— В качестве главного констебля? Да, сэр, он сказал мне об этом. Отчасти поэтому я и пришёл к вам.

Эсквайр приосанился и некоторое время смотрел на огонь, затем произнёс:

— Ода!

— Блэндиш сказал, что вы были там во время происшествия.

— Боже праведный, да. Хотя я не знаю, почему это произошло, точнее — как. Когда мы решили вызвать вас, Блэндиш приказал оставить все как было. Буду чертовски рад, если вы мне все расскажете.

Аллен рассказал. Джоуслин слушал, широко распахнув глаза и приоткрыв рот.

— Отвратительная изобретательность, — сказал он. — Мне кажется, это дело рук женщины. Я не против женщин, вы понимаете. Но если они разозлятся, то, на мой взгляд, начинают вынашивать тайные злобные планы. Вот так.

Он засмеялся, неожиданно и неловко.

— Да, — согласился Аллен. — Вы правы, сэр. Итак, первое, что нам необходимо выяснить, это чьей собственностью является кольт. Я не знаю…

— Минуточку, — прервал его Джоуслин. Он встал, засунул руки в карманы своих бриджей и подошёл к французскому окну, которое начиналось на дюйм выше пола.

— Это мой кольт, — произнёс он.

Аллен не ответил. Эсквайр повернулся и посмотрел на него. Не заметив в лице Аллена ничего, кроме вежливого внимания, он издал слабый нечленораздельный звук, шагнул к столику, стоявшему около окна, и открыл коробку.

— Убедитесь сами, — сказал он. — Пистолет находился в этой коробке в течение последних двадцати лет. Он был здесь на прошлой неделе. Сейчас он исчез.

Аллен подошёл к нему.

— Чертовски неприятно, — сказал Джоуслин, — правда? Я обнаружил пропажу только сегодня утром. Мой сын, обдумывая все происходящее, вспомнил, что кольт всегда лежал здесь. Заряженный. Он спустился сюда проверить, а затем пришёл в мою комнату и рассказал мне. Теперь я думаю, не должен ли я сложить с себя полномочия главного констебля?

— Я не стал бы этого делать, сэр, — сказал Аллен. — Как бы там ни было, мы должны выяснить обстоятельства исчезновения оружия.

— Я потрясён случившимся и не боюсь в этом признаться.

— Конечно, я вас понимаю. Кстати, я привёз с собой кольт, чтобы показать вам. Вы не против, если я схожу за ним? Я пройду к машине прямо отсюда.

Он вышел через французское окно, которое скорее напоминало дверь, и вернулся с портфелем, из которого вынул пистолет, завёрнутый в шёлковый носовой платок.

— На самом деле уже нет необходимости во всех этих предосторожностях, — говорил Аллен, разворачивая платок. — Мы пытались обнаружить на нем отпечатки пальцев, и у нас ничего не получилось, хотя мой эксперт по отпечаткам привёз в своём чемодане поллаборатории. Оружие было тщательнейшим образом исследовано. Очевидно, оно было протёрто после того, как было установлено.

Он положил револьвер в коробку. Тот точно вошёл в углубление в зеленой байковой подбивке.

— Кажется, подходит, — сказал Аллен.

— Сколько выстрелов из него сделано? — спросил Джоуслин.

— Три, — ответил Аллен.

— Первые два я сделал в 1917 году, — сказал Джоуслин, — но клянусь Богом, к третьему я не имею никакого отношения.

— Надеюсь, что в конце концов мы все узнаем, кто сделал это, — сказал Аллен. — Это вы написали “ЗАРЯЖЁН”, сэр?

— Да, — сказал Джоуслин, — а что такого? После паузы, длившейся не больше десятой доли секунды, Аллен ответил:

— Это просто установленный порядок, сэр. Я собирался спросить, всегда ли крышка коробки была закрыта?

— Конечно.

— Вы не против, сэр, если я возьму коробку с собой? На ней могут быть отпечатки. Но боюсь, что ваши горничные слишком хорошо знают своё дело.

— Я надеюсь, с Божьей помощью вы найдёте что-нибудь. Возьмите его. Знаете ли, меня до смерти беспокоит вся эта история. Настоящее оскорбление, черт возьми, что этот проклятый убийца…

Дверь открылась, и в комнату вошёл Генри.

— Вот мой сын, — произнёс Джоуслин.

Из окна своей комнаты Генри видел, как к дому подъехала машина. С того момента, как он, обнаружив пропажу в кабинете отца, разбудил его и рассказал о случившемся, Генри больше был не способен рассуждать логически, оставаться спокойным или делать что-либо. Ему пришло на ум, что сейчас он находится в точно таком же состоянии, как вчера вечером, когда стоял за кулисами, ожидая поднятия занавеса. Он позвонил Дине и договорился встретиться с ней у неё дома и теперь, в ожидании встречи, уныло слонялся по дому. Периодически он пытался подбодрить отца, который, на первый взгляд, спокойно воспринял его сообщение, но тем не менее был сильно потрясён. Он также спрашивал себя, что делать с Элеонорой, когда та появится. Вернувшись из церкви, она прошла прямо к себе в комнату, и слуги сообщили, что у неё болит голова.

Когда Джоуслин сошёл вниз, чтобы встретиться с Алленом, Генри почувствовал себя ещё неуютней. Он решил, что его отец нагородит много лишнего про эту историю с револьвером, потом почувствует, что запутался, и в конце концов вспылит. Генри представил себе, как этот человек из Скотленд-Ярда, в соответствии со своими дурными манерами типичного полицейского, сидит на краешке стула, не сводя с его отца жёстких, нечеловеческих, внимательных глаз, а его лицо непроницаемо.

“И он непременно в котелке и в этих жутких ботинках, — думал Генри. — Мамонт бюрократии”.

В конце концов он не выдержал и тоже спустился в кабинет.

Подходя к двери, он слышал громкий голос отца, который, как ему показалось, протестовал против чего-то. Генри открыл дверь и вошёл.

— Вот мой сын, — сказал Джоуслин.

При виде Аллена первой мыслью Генри было, что это какой-то незнакомец, а может быть, даже один из друзей Джоуслина, приехавший с визитом в такое неподходящее время. Он видел перед собой очень высокого, хорошо одетого человека, державшегося с достоинством.