Лучшая сутана господина Коупленда позеленела на складках, носки его ботинок загнулись вверх, потому что он постоянно забывал вставлять в них распорки. Он был не более чем скромный приходский священник, хотя и с красивой внешностью. Но, искусно освещённый снизу, он выглядел великолепно. У него была голова средневекового святого, строгая и красивая, отчётливо выделявшаяся, подобно камее, на фоне её собственной тени.

— Ему следовало стать епископом, — сказала старая миссис Каин своей дочери.

За кулисами Дина бросила последний взгляд на декорации и актёров. Эсквайр, прекрасно смотревшийся в брюках гольф и хорошо загримированный, стоял на своём месте на сцене с телеграммой в руке. Генри стоял внизу, у входа в суфлёрскую будку, и очень нервничал. Дина держала в руке велосипедный звонок.

— Не снимайте трубку, пока звонок не прозвенит дважды, — прошептала она Джоуслину.

— Хорошо, хорошо.

— Всем лишним покинуть сцену, — строго сказала Дина. — Объявляю готовность номер один.

Она вошла в суфлёрскую будку, взялась рукой за складки занавеса и стала слушать, что говорит отец.

— ..Итак, вы видите, — говорил ректор, — что старый рояль представляет собой почти исторический экспонат, и я уверен, что вам будет приятно узнать: этому старому другу будет предоставлено почётное место в маленькой комнате отдыха за сценой.

Раздались сентиментальные аплодисменты.

— У меня есть ещё одно объявление. Как вы поняли из программок, мисс Прентайс из Пен Куко, кроме участия в спектакле, должна сегодня вечером исполнять на рояле увертюру и играть в антракте. Я вынужден с сожалением вам сообщить, что мисс Прентайс.., э-э.., поранила палец, который.., я должен с сожалением сказать.., все ещё доставляет ей много неприятностей. Мисс Прентайс, со свойственным ей мужеством и бескорыстием… — ректор сделал выжидательную паузу, и мисс Прентайс была награждена взрывом аплодисментов, — очень стремилась не разочаровать вас и готовилась, до последней минуты, играть на рояле. Однако так как после этого она должна исполнять одну из главных ролей в пьесе, а из-за руки чувствует себя не совсем здоровой, она.., э.., доктор Темплетт.., э.., запретил ей.., садиться за инструмент.

Ректор опять сделал паузу, во время которой зрители спросили себя, должны ли они аплодировать высокому авторитету доктора Темплетта, и, подумав, решили, что не стоит.

— Я уверен, что, несмотря на то, что вы немного разочарованы, вы посочувствуете мисс Прентайс, ведь мы все знаем, что не следует ослушиваться докторов. Но я счастлив сообщить, что музыка у нас все-таки будет.., и очень хорошая музыка. Мисс Идрис Кампанула любезно согласилась играть для нас. Я считаю, что этот поступок мисс Кампанула является особенно великодушным, и хотел бы вас попросить выразить свою признательность по-настоящему…

Оглушительные аплодисменты не дали ректору закончить фразу.

— Мисс Кампанула, — завершил свою речь господин Коупленд, — будет исполнять прелюдию Рахманинова до диез минор. Мисс Кампанула!

Он вывел её из-за кулис, помог ей спуститься по ступенькам к роялю и вернулся на сцену через боковой занавес.

Идрис Кампанула была просто великолепна, когда принимала со строгим поклоном аплодисменты, интимно улыбалась ректору, аккуратно спускаясь по ступенькам, и, повернувшись спиной к публике, садилась за рояль. Она была великолепна, когда снимала с пюпитра “Венецианскую сюиту” и, ставя на её место знаменитую прелюдию, раскрывала её мастерским движением, а затем поднимала пенсне со своей шёлковой груди, очень похожей на шёлковую грудь рояля. Мисс Кампанула и старый рояль, казалось, в этот момент очень хорошо понимали друг друга. Спина мисс Кампанула выгнулась, а грудь выпятилась вперёд, насколько позволял корсет. Затем она наклонила голову так, что её нос оказался на расстоянии трех дюймов от клавиш, и её левая рука приподнялась и замерла над басами. И затем опустилась. Бом. Бом! БОМ! Три знакомых торжественных аккорда. Мисс Кампанула сделала короткую паузу, затем, приподняв свою большую левую ступню, опустила её на левую педаль.

Многоголосый крик разорвал воздух. Казалось, в мире есть только этот крик — жуткий, душераздирающий крик. Зал, внезапно наполнившийся пылью, также наполнился ещё каким-то невыносимым звуком. Когда пыль осела, весь этот ад кромешный стал приобретать более ясные очертания. Женщины продолжали кричать. Раздавались звуки царапающих по полу стульев. Вечнозелёные ветки попадали со стен. Рояль гудел, как гигантский волчок.

Мисс Кампанула упала головой вперёд. Её лицо скользнуло по нотам, которые прилипли к нему. Очень медленно и бесшумно она начала валиться немного боком на клавиши инструмента, ударив через несколько мгновений по басам, зазвучавшим долгим финальным диссонансом. Она так и осталась в этой позе, которая напоминала пародию на находящегося в экстазе виртуоза. Она была мертва.

Леди Эпплбай, сидевшая ближе всех к роялю, повернулась к своему мужу, как будто хотела о чем-то его спросить, и потеряла сознание.

Джорджи Биггинс издал пронзительный крик таким высоким голосом, что он походил на свист.

Ректор выскочил из-за занавеса и сбежал по ступенькам к инструменту. Он посмотрел на лежавшую головой на клавишах мисс Кампанула, заломил руки и поднял глаза на зал. Его губы шевелились, но не было слышно ни слова.

Дина вышла из суфлёрской будки и остановилась, словно её пригвоздили к месту. Она склонила голову, и казалось, будто она находится в состоянии глубокой медитации. Затем она развернулась, спотыкаясь, подошла к занавесу и исчезла за ним с криком: “Генри! Генри!"

Доктор Темплетт вышел в своём жутком гриме, подошёл к ректору, дотронулся до его руки, а затем спустился к роялю. Он нагнулся, повернувшись спиной к зрителям, с минуту постоял в такой позе и затем резко выпрямился. Он посмотрел на ректора и едва заметно покачал головой.

Господин Блэндиш, сидевший в третьем ряду, пробрался к проходу и приблизился к сцене.

Он громко спросил полицейского:

— Что это было?

Зал услышал его голос и затих. Затем раздался голос господина Проссера, местного органиста:

— Это была пушка. Вот что это было. Револьвер. Господин Блэндиш был не в полицейской форме, но одет, тем не менее, как представитель власти. Он осмотрел рояль и поговорил с доктором Темплеттом. С одной стороны сцены стояла ширма, закрывавшая угол между сценой и стеной. Блэндиш и Темплетт перенесли её и загородили рояль.

Ректор поднялся по ступенькам на сцену и обратился с речью к своим прихожанам.

— Мои дорогие, — сказал он дрожащим голосом, — произошёл ужасный несчастный случай. Я прошу всех вас спокойно разойтись по домам. Роупер, откройте, пожалуйста, дверь.

— Одну минуту, — быстро проговорил Блэндиш. — Одну минуту, если вы позволите, сэр. Этим должна заниматься полиция. Чарли Роупер, оставайтесь около этой двери. У вас есть с собой блокнот?

— Да, сэр, — ответил сержант Роупер.

— Прекрасно.

Господин Блэндиш повысил голос и проревел:

— При выходе я прошу вас назвать свои имена и адреса сержанту Роуперу. Тех, кто имеет хоть какое-нибудь отношение к этому представлению, — продолжал он без нотки иронии в голосе, — или если кто принимал участие в оформлении и других подготовительных работах, я прошу немного задержаться. Теперь спокойно проходите к двери и, пожалуйста, не устраивайте толкучки. Сначала выходит последний ряд, за ним — остальные. Оставайтесь на местах, пока не подойдёт ваша очередь.

Затем он обратился к ректору:

— Я был бы вам очень признателен, сэр, если бы вы пошли к задней двери и проследили, чтобы никто из неё не выходил. Если её можно запереть и у вас есть ключ, то сделайте это. Теперь, с вашего позволения, мы поднимем занавес. Покажите мне, где телефон. Он, кажется, в комнате за сценой? Очень вам признателен.

Блэндиш прошёл мимо Дины и Генри, которые стояли рядом за кулисами.