В октябре 1920 года Ленин встретился с самым известным фантастом своего времени — английским писателем Гербертом Уэллсом. На фотографии этой беседы у Владимира Ильича необыкновенно мечтательное выражение лица. Он с удовольствием рассуждал на самые далекие от повседневной жизни темы. Уэллс писал в своей записной книжке: «Ленин сказал, что, читая роман «Машина времени», он понял, что все человеческие представления созданы в масштабах нашей планеты: они основаны на предположении, что технический потенциал, развиваясь, никогда не перейдет «земного предела». Если мы сможем установить межпланетные связи, придется пересмотреть все наши философские, социальные и моральные представления; в этом случае технический потенциал, став безграничным, положит конец насилию как средству и методу прогресса».

В разговоре Владимир Ильич, между прочим, поделился с Уэллсом своим планом электрификации России. Забавно, но британскому фантасту этот план показался чересчур фантастическим. Позднее Уэллс писал, что Ленин «впал в утопию, утопию электрификации… Можно ли представить себе более дерзновенный проект в этой огромной равнинной, покрытой лесами стране, населенной неграмотными крестьянами… Осуществление таких проектов в России можно представить себе только с помощью сверхфантазии. В какое бы волшебное зеркало я ни глядел, я не могу увидеть эту Россию будущего, но невысокий человек в Кремле обладает таким даром». Вернувшись на родину, Уэллс издал книгу «Россия во мгле», где снисходительно называл Ленина «кремлевским мечтателем».

(Как известно, позднее план Ленина был осуществлен, и электрические лампочки среди крестьян получили название «лампочек Ильича».)

«Помню очень хорошо то впечатление, которое вынес Владимир Ильич из беседы с Уэльсом, — вспоминал Троцкий. — «Ну и мещанин! Ну и филистер!» — повторял он, приподымая над столом обе руки, смеясь и вздыхая тем смехом и тем вздохом, какие у него характеризовали некоторый внутренний стыд за другого человека». «Какой чудовищный мещанин! — повторял Ленин, покачивая головой. — Ай-я-яй, какой филистер!»

Н. Устрялов в статье, посвященной памяти Ленина, замечал: «Бывают эпохи, когда жизнью правят фантасты, а «люди реальной жизни», отброшенные и смятые, погружаются в царство призраков. Мечтатели и фантасты становятся реальнейшим орудием судьбы… Обычно эти эпохи потом называют — «великими»…

«Будут врать без конца». Задумывался ли Ленин, каким его собственный образ останется в веках? Однажды в 1920 году ему пришлось посмотреть английский художественный фильм… о самом себе. Правда, он не сразу об этом догадался. Пленку привез из Англии Леонид Красин — специально в качестве сюрприза Владимиру Ильичу. Большевичка Елизавета Драбкина так описывала этот просмотр:

«По аллее старинного парка шло некое существо… Не сразу стало ясно, что это мужчина, ибо одето оно было в длинный до пят кафтан, украшенный черкесскими газырями, и высокую боярскую шапку, из-под которой выбивались длинные волосы. Но спасибо титру, он объяснил, что это «Prince Lenoff», сын богатого помещика, владелец нескольких тысяч крепостных.

Войдя в беседку, князь Ленофф достал из-под полы своего собольего кафтана толстую книгу — и титр сообщил, что это «forbidden foreign books» и что князь Ленофф читает сии запрещенные иностранные книги потому, что он «одержим странной идеей равенства»…

Он покидает отчий дом!.. Он в Петербурге… Идет по набережной реки. «Volga, Volga», — поясняет титр. В Петербурге князь Ленофф предается заговорщической деятельности (черные очки, черная пелерина, черные зонтики, черные парики). В каморке, под крышей он начиняет бомбы. Вздрагивает, оборачивается к двери. Она падает под напором тяжелых кулаков: полиция! Князя Леноффа сажают в карету и везут в тюрьму… И в эту минуту в зале раздался веселый, неудержимый смех Владимира Ильича, ибо сейчас он понял, что под именем князя Леноффа выведен он. Понял это и весь зал — и тоже залился хохотом».

Л. Троцкий вспоминал, что по какому-то поводу заметил Ленину:

«— Надо бы это записать, а то потом переврут. Он с шутливой безнадежностью махнул рукою: — Все равно будут врать без конца».

«Снял крест и бросил его в мусор». По свидетельству сестры Ленина Анны, отец их семейства, Илья Николаевич Ульянов был «искренне и глубоко верующим человеком и воспитывал в этом духе детей».

Как и полагалось в верующей семье, спустя несколько дней после рождения, 28 апреля 1870 года, Владимир Ильич Ульянов принял православное крещение. В гимназии он имел круглые пятерки по Закону Божьему. До 16 лет подросток вместе с родителями принадлежал к симбирскому религиозному Обществу преподобного Сергия Радонежского.

Считается, что толчком к разрыву Ульянова с религией стал следующий случай. Однажды, беседуя с гостем, Илья Николаевич пожаловался, что его дети плохо посещают церковь.

«Сечь, сечь надо!» — наставительно заметил гость, пристально глядя на Владимира.

Эта фраза так возмутила Владимира, что он выбежал из дому и в знак протеста тут же сорвал с груди нательный крестик.

Отвечая позднее на вопрос анкеты «Если вы неверующий, то с какого возраста?» — Ленин написал: «С 16 лет». Как писала Крупская, «вред религии понял Ильич еще пятнадцатилетним мальчиком. Сбросил с себя крест, перестал ходить в церковь. В те времена это было не так просто, как теперь».

По словам Кржижановского, Ленин как-то рассказал ему, «что уже в пятом классе гимназии резко покончил со всяческими вопросами религии: снял крест и бросил его в мусор…». Лепешинский передавал эту сценку еще более красочно: «Он порывисто снял со своей шеи крест, с презрением плюнул на «священную реликвию» и бросил на землю». В таком изображении — это уже не просто равнодушное расставание с угасшей верой, а настоящее богоборчество: нечто вроде «оплевывания дьявола», только наоборот.

«Кокетничанье с боженькой есть невыразимейшая мерзость». Сама мысль о Боге вызывала у Ленина нестерпимое, почти физическое отвращение. В своих заметках о Гегеле он, между прочим, восклицал: «Бога жалко! Сволочь идеалистическая!»

Между двумя революциями многие большевики увлеклись идеями богоискательства. Ленин, конечно, резко выступил против подобных поветрий. Свою линию он называл «антибожественной». Владимир Ильич яростно обличал «мещанскую, филистерскую, трусливую терпимость к учению о леших, домовых, католических святых и тому подобных вещах». Высмеивал любые споры о Боге — как «споры между человеком, верящим в желтого черта, и человеком, верящим в зеленого черта».

Не соглашался с богоискателями и Максим Горький. «Богоискательство», — писал он, — надобно на время отложить, — это занятие бесполезное: нечего искать, где не положено. Не посеяв, не сожнешь. Бога у вас нет, вы еще не создали его. Богов не ищут, — их создают».

У Ленина эти рассуждения Горького вызвали бурю негодования. «Богоискательство, — писал он Горькому в ноябре 1913 года, — отличается от богостроительства, или богосозидательства, или боготворчества и т. п. ничуть не больше, чем желтый черт отличается от черта синего… Всякий боженька есть труположство — будь это самый чистенький, идеальный, не искомый, а построяемый боженька, все равно… Всякая религиозная идея, всякая идея о всяком боженьке, всякое кокетничанье даже с боженькой есть невыразимейшая мерзость…»

Получив это послание Ленина с его страстными рассуждениями о Боге, Горький, по его словам, написал в ответ: «Владимир Ильич, Ваш духовный отец — протопоп XVII века Аввакум, веривший, что дух святой глаголет его устами, и ставивший свой авторитет выше постановлений Вселенских соборов».

После этого резкого обмена мнениями Горький перестал отвечать на письма Ленина, и они не встречались вплоть до сентября 1918 года. «У меня, к сожалению, — писал Владимир Ильич в 1916 году, — порвалась отчего-то переписка с ним…» «Горький, — замечал он тогда же, — всегда в политике архибесхарактерен и отдается чувству и настроению». Еще раньше Владимир Ильич высказывался о Горьком с исчерпывающей прямотой: «Это, доложу я вам, тоже птица… Очень себе на уме, любит деньгу… Взобрался на литературный Олимп, на котором и кочевряжится и с высоты которого ругает направо и налево и грубо оплевывает всех и вся… Великий фигляр и фарисей, по русской поговорке: «Спереди благ муж, а сзади всякую шаташеся»… Впрочем, человек он полезный, ибо, правда из тщеславия, дает деньги на революцию и считает себя… «преужаснейшим» большевиком…