Узнав о разыгравшихся в Петрограде событиях, Ленин (который в тот момент был не в городе) сказал: «Этим движением надо немедленно овладеть и, может быть, немедленно остановить его».

Утром 4 июля Ленин вернулся в столицу. «Бить вас всех надо», — сердито бросил он питерским товарищам (которые вовремя не погасили волнений). «Не удалось нам предупредить всю эту историю, — с огорчением замечал он. — Мы в июле наделали глупостей». Конечно, у многих большевиков возникало искушение опереться на непокорных солдат, чтобы немедленно взять власть. Г. Зиновьев вспоминал, что в буфете Таврического дворца состоялось маленькое военное совещание, в котором участвовали Ленин, Троцкий и он сам. Смеясь, Владимир Ильич говорил: «А не попробовать ли нам сейчас?» — Но тут же прибавил: «Нет, сейчас брать власть нельзя, сейчас не выйдет, потому что фронтовики еще не все наши. Сейчас обманутый Либерданами (Либер, Дан — вожди меньшевиков. — А.М.) фронтовик придет и перережет питерских рабочих».

Вся правая печать обвиняла большевиков в том, что они устроили волнения сознательно. Даже поведение Троцкого ставили ему в вину: какое право он имел своей властью «освобождать» министра? Сторонников большевиков изображали как темных, невежественных, обманутых людей. На карикатуре в июльском «Новом Сатириконе» какой-то человек несет плакат «Долой 10 министров».

— Послушайте, — спрашивает его прохожий, — ведь вы же полчаса тому назад в другой манифестации несли другой плакат с доверием Временному правительству, а теперь…

— Разве? — удивляется демонстрант. — А впрочем, может быть, — я же неграмотный.

Ленина очень беспокоил гром обвинений в адрес большевиков, он замечал: «Гораздо хуже и серьезней та травля, которая решительно во всех газетах предпринята сейчас против большевиков. Это прямая контрреволюция, которая нам временно может сильно повредить. С этим нам придется очень считаться…»

«Ленина и компанию — обратно в Германию!» После июльских событий власти арестовали Троцкого, Луначарского, Каменева, Коллонтай и других вождей большевиков и левых социал-демократов. Они угодили в тюрьму, которую Ленин предрекал им еще в первый день своего приезда… Казалось, что большевики окончательно разгромлены. «На наших глазах произошло политическое самоубийство большевизма, — писал эсер Н. Святицкий. — Ленин теперь конченый человек: в широких кругах населения его моральный авторитет подорван».

Противники большевиков торжествовали победу. «Атмосфера накаляется с каждым днем, — вспоминал эти дни Г. Зиновьев. — «Бей пораженцев» — вот главный лозунг дня… Мы пережили время, когда нам казалось, что все погибло». Правда, Ленин этого мнения не разделял. Его предположение о том, что большевиков ждет тюрьма, оправдалось — чему же тут огорчаться? Еще 4 июля он заметил: «Временное правительство роет нам яму, но само в нее угодит».

Тема о том, что «большевики — лучшие друзья Германии», звучала на страницах либеральной печати как постоянный припев. Так, на карикатуре А. Радакова русский медведь свирепо хватал немецкого воина. Вокруг суетился испуганный большевик: «Мишенька, милый! Ведь так ты ему можешь больно сделать!»

Другой сатирик вкладывал в уста германского кайзера реплику: «Если бы не было на свете русских большевиков — их надо бы было выдумать!»

Поэт А. д'Актиль посвящал истории «соблазнения» России большевиками такие стихи:

К счастью, все закончилось благополучно:

А за роман с «горбатым уродом» бравый донской казак наказал свою «раскрасавицу жену» по справедливости: хорошенько выдрал ее плеткой.

На уличных шествиях еще с апреля звучал лозунг: «Ленина и компанию — обратно в Германию!» Многие противники большевиков мечтали, чтобы этот лозунг претворился в жизнь. «Журнал журналов» даже поместил на обложке карикатуру В. Сварога «К отъезду Н. Ленина в Германию». На рисунке кайзер Вильгельм II в халате и Ленин с чемоданами, счастливо смеясь, бросаются друг другу в объятия. «Наконец мы одни!» — радостно восклицают они.

Либеральный «Новый Сатирикон» в сентябре возмущался мягкостью мер, принятых против большевиков: «Если бы тем, которым сейчас поручено бороться с большевизмом, поручили бы ловить грабителей и взломщиков, они делали бы это так: поймав грабителя на месте взлома, вынули бы деликатно из его рук отмычки и ломик, а его бы с поклоном отпустили на свободу. Пока нет под рукой грабителей, эти люди поступают точно так с большевиками: закрыта «Правда» и «Солдатская Правда», погубившие нашу армию. Что же сделано с мошенниками, которые изловлены на месте преступления? Да ничего. Их с поклоном отпустили. А они купили новые отмычки, новые фомки и стали выпускать «Окопную Правду». Закроют и «Окопную». Усмехнутся мошенники и приступят к изданию «Немецкой Правды»…»

Одна из карикатур Ре-ми изображала большевика как «грядущего Хама». С «Правдой» в руках, непринужденно развалясь, он провозглашает: «Вот все говорили: «грядущий» да «грядущий»!.. А вот я уже и «пришедший»!..»

Художник Дени нарисовал Ленина в журнале «Бич» в древнеиудейской одежде, с веревочной петлей на шее. Ленин принимает от некоего неизвестного лица мешок с серебрениками: «Благоволите получить и расписаться, херр Ленин… Тридцать сполна!» «Верная служба — честный счет», — иронизировал художник…

Владимира Ильича вся эта кампания в прессе нисколько не огорчала. Наоборот, даже радовала. Он не раз замечал: «В оценке умного врага реже всего бывает сплошное недоразумение: скажи мне, кто тебя хвалит, и я тебе скажу, в чем ты ошибся». «Если противник кого-либо из нас ругает, значит, на него действительно можно положиться». А в августе 1917 года, скрываясь в подполье, Ленин отвечал противникам известными строчками Некрасова: «Большевик вообще мог бы применить к себе известное изречение поэта:

«Теперь они нас перестреляют». В первый момент после июльского поражения большевиков их вожди колебались: не сдаться ли властям? Обвинения в адрес Ленина множились: прошел слух, что он не только немецкий шпион, но и тайный сотрудник царской полиции — якобы в департаменте полиции нашлись документы об этом. «Эти слова на Ильича произвели невероятно сильное впечатление, — писал большевик Григорий Орджоникидзе. — Нервная дрожь перекосила его лицо, и он тоном, не допускающим возражения, заявил, что надо ему сесть в тюрьму». Он говорил упавшим голосом: «Да, да, могут доказать, что угодно, — в их руках власть и главным образом печать».

Г. Зиновьев вспоминал: «Сначала у нас были большие колебания: не дать ли себя арестовать?.. 7-го (а пожалуй, и 8-го) июля мы больше склонялись к тому, чтобы дать себя арестовать… Но уже через очень короткое время стало выясняться, что было бы безумием отдать Владимира Ильича в руки тогдашнего «правосудия». Вся обстановка говорила за то, что В.И., несомненно, подвергся бы тут же самосуду».